Брюстер как раз отмывал трамвайные сиденья, готовясь к выходу на маршрут, когда из тумана вынырнула эта парочка – сперва обозначились моложавые стройные силуэты, и лишь вблизи проявились морщинистые лица и старческий пушок волос под шляпами, тяжелыми от гигантских бумажных цветов и наверченных лент. Еще удивительнее, что дамочки оказались похожи как две капли воды: надо же, в таком возрасте – и близнецы!
– В чем дело, мадам? – спросил Брюстер.
Старушки, хихикая, как дети, наперебой объяснили, что собирают дикорастущие цветы, дабы наделать букетиков для сироток из Ювенильных пансионов. Жизнь в пансионах и в лучшие времена была нелегкой, а в нынешний непонятный период сиротки, должно быть, совсем приуныли.
– Вы не видели тут полевых цветов? – спросила одна.
– Или кошек с прелестными длинными хвостами? – спросила другая, и обе зашлись хриплым старческим смехом.
Брюстер сказал – ему крайне жаль, но им нельзя здесь находиться. Вокруг полно подозрительных личностей, которые режут трамвайные провода и портят редукторы; хулиганье может быть опасным. У него мелькнула мысль, что сами старухи могли обрезать трамвайные провода своими секаторами, но Брюстер отогнал ее как нелепую: чтобы пожилые богатые леди, да еще и близнецы, занимались саботажем? Это уже ни в какие ворота!
Сестрички заахали – о, какой ужасный вандализм! – и пожелали ему удачного дня, после чего посеменили себе под ручку на выход.
Сейчас что угодно может случиться с человеком, и ни одна душа об этом не узнает. Брюстер с презрением относился к долетавшим до него разговорам пассажиров о Йовене и летучем корабле, полном привидений; просто в городе царит полная анархия. Сперва всякие проходимцы без зазрения совести лезут на подножку трамвая, насмехаются над вагоновожатыми и сдергивают шляпы у них с голов, а там доберутся и до ранних пташек, престарелых любительниц диких цветов.
– Кто-нибудь мог обидеть старых женщин, а ты сидишь тут, хлеб жрешь. – Брюстера особенно задевала эта булка, которую пережевывал волонтер. Он всю неделю питался почти исключительно устрицами, да еще купленными у своей хозяйки по тройной цене.
– Знаешь что, я лучше почитаю свою книгу, – сказал волонтер и, отправив в рот сочный ломоть лука, откромсанный от луковицы, начал его тщательно пережевывать вместе с превратившимся в кашу хлебом. Жуя, он не переставал говорить, по-ослиному двигая челюстью. С губ у него летели белые и коричневые крошки. – Дай мне подкрепиться и дать ногам отдых. Я сюда пришел в поисках тишины, а не скандалов. Ты сказал, чтоб тебе не мешали, а теперь сам мне мешаешь. Если в моих силах чем-то тебе помочь, я помогу после ланча. А сейчас у меня перерыв.
Волонтер открыл книгу резким взмахом, будто стряхивая сопли со страниц. Рисунка на обложке не было, лишь название: «Неудовлетворение: пятьдесят пять стихов». А снизу жирно напечатали фамилию автора: Рондо.
– О неудовлетворении я тебе могу рассказать вдоль и поперек, – не удержался Брюстер. – Навидался вдоволь.
– Да твою ж… – волонтер желчно выдохнул, подхватил луковицу и прочее имущество и убрался прочь.
Δ
Оставшись в одиночестве, Брюстер Алдайн бросил устричные раковины на гору ржавых цепей и загрустил по Мэри-Энн, сестре юного негодяя, который поиздевался над ним и похитил его голубой котелок. Мэри-Энн, которая просто обязана была понравиться Брюстеру во всех отношениях, которую он хотел бы носить на руках, не существовало вовсе. Брюстер чувствовал себя одиноким и глупым.
Голубой котелок он купил совсем недавно – прямо перед свержением прежнего правительства. Такую роскошь он никогда себе не позволял. Точно такой же красовался на голове хозяина галантерейного магазина на Сейбл-стрит, самодовольно стоявшего у входа; ярко-голубой, как сойка, котелок он носил слегка набекрень. Франт окончательно заманил Брюстера в силки, подмигнув ему и спросив:
– Ну, друг, украсим тебя чем-нибудь?
Вагоновожатый давно лелеял фантазию сделать женщине предложение, а когда она взвизгнет: «Да!», подхватить ее на руки и закружить по комнате, торжественно объявив, что с этого момента ей больше не придется платить за трамвай. Теперь Брюстер добавил к этой сцене новый котелок: он сорвет с головы голубую шляпу перед тем, как задать вопрос. Пока рыжий шельмец расписывал ему Мэри-Энн, Брюстер начал думать, что его мечте и впрямь суждено сбыться. Ему, убаюканному трёпом паршивца, даже показалось, что импульсивная покупка голубого котелка станет заветным ключом к его счастью.
Люди и раньше вытворяли в трамвае неописуемые гадости – оставляли мусор, размазывали по полу всякую вонючую дрянь, капали кровью, но они спешили удрать, пока не заметил водитель. А сейчас злоба будто сорвалась с цепи, выплеснувшись на улицы. Брюстер Алдайн угадывал ее в огненно-рыжих волосах, слышал в издевательском смехе и стремительном беге по гулкой мостовой, и от этого в нем тоже просыпалось нечто зловещее.
Δ
– Прости, что я так с тобой говорил, – сказал Брюстер. В приступе раскаянья он отправился искать волонтера и нашел его в кабине списанного трамвая на другом конце двора. – Я был в прескверном настроении. – Брюстер протянул руку.
Волонтер поджал губы, сидя со сложенными на груди руками.
– Нельзя вскидываться без всякого повода, как запальчивый засранец. Так начинаются целые войны. Более того, так началась и эта конкретная война. Необязательно разбираться в экономике или тонкостях политики, чтобы это понимать. Корона вела себя как запальчивый засранец по отношению ко всем нам, держалась бесцеремонно и высокомерно, была алчной, превратилась в красную воспаленную дыру, откуда десятилетиями сыпалось дерьмо, и если наступившие неизбежные последствия причиняют тебе временные неудобства, в конечном итоге они приведут к улучшению жизни.
– Ну, прости уж, – велеречивая отповедь волонтера совсем обезоружила Брюстера.
– Разумеется, я приму твои извинения, – сказал волонтер. – Я тоже испытывал сильные чувства. Если разобраться, это фактически предмет моих исследований.
Они обменялись рукопожатием. Брюстер соображал, в каком смысле предмет исследований, но спрашивать не решился.
Он назвался, а волонтер в ответ представился Хобом Рондо и великодушно позволил вагоновожатому поставить ему выпить.
Δ
Ответом была девиантность – ее Рондо и исследовал. Кто способен чувствовать глубже девианта?
– Поджигатели, убийцы, маньяки, особенно сексуальные, некрофилы, эксгибиционисты, которые прячутся в переулках в шаге от оживленных улиц, смотрят, как мимо спешат прохожие, и играют с собой – вот какие люди меня интригуют. Я пишу с точки зрения девианта. Я как бы становлюсь проводником и даю им возможность исповедаться. Я вселяюсь в них и позволяю говорить моими устами, как дух через медиума на спиритическом сеансе, хотя эти медиумы – шарлатаны.
– О, – только и сказал Брюстер. – Ну ладно.
– Вот одна из моих книг. – Поэт потряс тощим томиком «Неудовлетворения». – Это сборник стихов о блестящем, но наделенном обостренной чувствительностью писателе, над которым
