Так уж вышло, что про него попросту забыли, оставив истерзанного священника в пыточной, располагавшейся в весьма просторной комнате, за одной из дверей того самого коридора. Сквозь затуманенное болью сознание он слышал, как орки убивали высшее духовенство, и плакал – он оплакивал не свою судьбу, он готов был принять смерть: он оплакивал судьбу своих соратников и готовился сам принять смерть. Но судьба его была иной.
Видя то, как стойко солдаты обороняют вход в подземелье, Андрей внутри возликовал, так как понял, что его опасениям не суждено сбыться: орки не выпустят никого из пленников. Бросая людей в атаку, он уже знал, что в эти мгновения орки убивают церковников. Нет, он не был кровожадным, но ситуация так сложилась, что либо он их, либо они его. Он, конечно, предпочел бы дать оркам побольше времени, чтобы они успели сделать свое грязное дело, но не мог позволить себе подобной роскоши, чтобы не возбудить подозрения, а потому он рвался в бой и торопил своих людей, мысленно молясь, чтобы орки все же оказались достаточно расторопными. Новак понял, что он победил, когда заметил, как из подземелья выбежали четыре орка, один из которых был старшим офицером.
Андрей намеренно не спускался в подземелье сам, предоставив эту возможность своим людям. Каково же было его удивление, когда среди десятков тел, извлеченных наверх, на свет явился израненный, явно после пыток, архиепископ Игнатий: тогда он еще не знал, что ему удалось спасти Папу. Увидев, кого именно ему удалось спасти, Андрей заскрежетал зубами. Все напрасно. Сотни жизней, раскол среди людей – и все это напрасно. Он уже устал от груза ответственности: каждый день гибли или угонялись в рабство сотни людей, и каждая жизнь, каждая незавидная судьба ложилась на его плечи неподъемным грузом. Сколько еще людей должно погибнуть, чтобы он мог купить себе безопасность и жить без оглядки? Он уже хотел выпустить наружу эпидемию и наконец покончить со вторжением, когда вдруг осознал, что по сути ничего не изменилось, потому что Игнатий один стоил всего Синода.
«Идиот. Ну что мешало тебе самому спуститься в подземелье, ну дорезал бы ты его – и всего делов-то. И что делать теперь? А может, все же не выживет? Вон ведь как его отделали. Ну, сдохнет он, а тебе-то что с того? Никто не поверит, что это не твоих рук дело, и плевать, что его долго и с пристрастием пытали орки, к тебе-то он попал еще живым. Черт! Черт! Черт! А может, я слишком много о себе возомнил и Господь решил указать мне мое место? Все имеет свою цену – похоже, ты все же решил взять слишком дорогую за свою никчемную жизнь. Сколько еще должно погибнуть людей? Все. Хватит смертей. Устал. Ведь кроме суда человеческого – совести есть еще и Божий суд. Что я скажу там?»
Как ни странно, но Андрей в душе уже давно был человеком верующим, и, хотя он считал себя православным, относиться к этим людям как к еретикам он не мог. Да, по-своему, но эти люди искренне и глубоко веровали, – кто он, чтобы указывать им, каким путем нужно идти к Господу, тем паче что не знал ни канонов православия, ни различий в верованиях, знал только то, что они крестятся по-разному, а остальным попросту никогда не интересовался. Там, в прошлой жизни, он как-то обходился без Бога, хотя и был крещеным, но в церкви гостем был нечастым. Вера в Господа по-настоящему к нему пришла только здесь, в окружении этих людей. Так что он ничуть ни кривил душой, когда опасался высшего суда. Перед кем кривить-то, перед собой? А смысл?
– Милорд, все убиты. В живых остался только Папа. Мы нашли его в пыточной – наверное, впопыхах о нем просто позабыли.
– Кого спасли?! – сдержать удивленного возгласа он не смог.
– Папу Игнатия Второго, милорд, – недоумевающе глядя на Андрея, повторил Джеф.
– А откуда ты знаешь, что он Папа?
Джеф вновь удивленно воззрился на Андрея, а потом, кивнув своим мыслям, видимо, что-то для себя решив, начал объяснять:
– Наверно, вы просто слишком увлеклись подготовкой войска и последующими событиями, а потому не в курсе.
– Ты толком объяснить можешь? У нас слишком мало времени.
– Когда орки захватили монастырь, то не стали ничего жечь и грабить: монастырь-то глубоко на наших землях был, а дым от пожарища мог привлечь внимание. Так что там все хотя и было перевернуто вверх дном, но все документы сохранились. Там были протоколы заседаний Синода, в которых было указано решение, к которому пришли епископы. Так вот, они успели избрать Папу. Игнатия Второго.
– Понятно.
Нет, Андрею не было ничего понятно. Он понял только одно: если он не довезет до Йорка этого человека живым, то ему конец. Одним словом, было хреново – стало еще хреновей.
– Значит, так, все трупы забираем с собой. Папу упаковывайте как хотите, но только чтобы он дожил до Йорка. Жан!
– Я здесь, милорд.
– Пятерых егерей в Кроусмарш. Пусть загонят коней, пусть бегут впереди них, но в самое ближайшее время бабка Ария должна быть в Йорке. Если сложится так, что они прибудут туда, а нас там не будет, пусть выдвигаются к нашему лагерю – его мы никак не минуем, а если не доберемся до него, то там будет человек, который укажет путь к нам. Все. Выполняй.
– Да, милорд.
– Стой.
– Милорд?
– Отправляйся вместе с ними. Доставишь десяток горшочков. Ну ты понял.
– Да, милорд, – серьезно и с явным облегчением кивнул командир егерей.
– Кто вместо тебя?
– Билли.
– Справится?
– Он только сложением неказист. Справится, – теперь уже улыбнувшись, уверенно проговорил Жан.
Всю дорогу Андрей истово молился, чтобы новоиспеченный Папа выжил. Уж лучше иметь живого врага, чем его мученический ареол. В конце концов, с Игнатием можно было как-то поторговаться, так как его недалекое прошлое все же было не безоблачным: была у этого праведного хранителя и поборника веры парочка темных пятен, которые Андрей мог использовать для торга, а с кем прикажете торговаться, если он преставится? Живой Папа Игнатий Второй – это было совсем не одно и то же, что архиепископ Игнатий.
Оно конечно, Папа неподсуден, и по большому счету плевать он хотел на то, что о нем расскажут, даже если они представят неопровержимые доказательства и свидетелей, чего Андрей не мог никак сделать, так как единственный свидетель – это аббат Адам, который в свое время был объявлен еретиком: ну какой это свидетель? Нет, привлечь к ответу Игнатия Второго было не под силу никому, но вот посеять сомнения в непогрешимости Папы в умах паствы – это было вполне реально, а это весьма ощутимый удар по авторитету. При таком раскладе Церковь уже не могла бы манипулировать с такой легкостью своей паствой, и предание анафеме в подобных условиях уже не могло повлечь за собой тех последствий, что раньше.
Впрочем, безраздельной власти Церкви после этой войны и так придет конец. Уже сейчас по городам и селам бродили подчиненные Адама и то там, то сям бросали зерна сомнений в умы людей – мол, священники уже давно знали о том, что орки имеют древние государства, но скрывали это от людей, так как жажда всеобъемлющей власти застила им глаза. Были разговоры и о разных повадках орков. В общем, Андрей продолжал ту работу, которую некогда начал сам Игнатий Второй, но теперь все должно было пройти куда легче – ведь высшая иерархия была уничтожена под корень, Папе надлежало продвигать других людей на высшие посты. Правда, было одно «но»: захочет ли сам Папа подобных перемен?
Едва они выступили в путь, раненый впал в забытье. Ему на глазах становилось хуже. Андрей прекрасно понимал, что самое лучшее – это остановиться и обеспечить покой раненому. Но как это сделать? Орки успели подать сигнал, и сейчас за ними наверняка началась погоня. Если они остановятся, то неминуемо попадут в руки врага, но и двигаться быстро они не могли.
Уже через несколько часов их начали настигать степняки, но от них удалось отбиться, выставив сильный заслон, пока малая часть с телами и раненым продолжала свой путь. Потеряв многих убитыми и ранеными, орки отступили, но всем было понятно, что этим дело не закончится.
В конце концов Андрей пришел к выводу, что таким образом от погони не оторваться, необходимо разделиться. Разумеется, был шанс оторваться, но за это нужно было заплатить слишком большую цену – цену, которой Андрей больше платить не хотел.
– Джеф, так нам не уйти. Поэтому слушай меня внимательно. Возьмешь два десятка егерей, Папу – и будешь уходить по другому пути. Егеря сумеют спрятать следы небольшого отряда. Мы постараемся отвлечь погоню на себя. Извернись как хочешь. Вывернись наизнанку, но Папа должен выжить. Как только поймешь, что дальше двигаться не сможешь, останавливайся и шли гонца в лагерь – туда должны будут привезти лекарку.
– Все понимаю, милорд. Все сделаю.
Андрей внимательно осмотрел своих людей: каждому из них было понятно, что за ними начнется самая настоящая охота. Каждому было понятно, что сейчас начнется погоня со смертью, но ни у кого Андрей не увидел и тени осуждения, и от этого ему стало не по себе. Эти люди были готовы к смерти, и как же цинично он их всех использовал. Его успокаивало только одно – он, тот, кто отдавал приказы, сейчас разделял их судьбу. Он бросил последний взгляд на арьергард отряда Джефа, который уже скрывался в лесу, – все, жребий брошен.
