— Сделай медленный вдох, Персефона.
— Я пытаюсь. — Она звучит так, словно тонет. Не в желании. Не в ожидании. В страхе.
Я беру ее за подбородок и поднимаю ее лицо вверх, пока она не встречается со мной взглядом.
— Я передумал.
— Что?
Я должен играть в эту игру осторожно. Она не поблагодарит меня за то, что я управляю ею, но я также не собираюсь позволять ей продолжать просто ради того, чтобы сделать это. Будут и другие вечера, другие возможности. Я не участвую в том, что может причинить ей вред. Я бросаю на нее долгий взгляд.
— Я не в настроении трахать твою хорошенькую киску на помосте этим вечером.
Облегчение вспыхивает в ее глазах, и она застенчиво улыбается.
— Я настолько прозрачна?
— Я научился читать тебя лучше, чем большинство. — Я наклоняюсь ближе. — Хотя я говорю
правду. Я еще не готов выставить тебя на всеобщее обозрение на этом уровне. Мне нравится, что мы остаемся в тени, что то, что у нас есть, предназначено только для нас. Простишь меня?
— Всегда. — Она расслабляется рядом со мной и быстро целует меня в уголок рта. — Это звучит
так горячо в теории, но теперь, когда я здесь…
— Если ты решишь, что не готова воплотить это вне фантазии, все в порядке.
Она откидывается назад.
— Но это то, чего ты хочешь. В конце концов.
Я беру ее за руку и провожу большим пальцем по костяшкам ее пальцев.
— Да, мне это нравится. Однако частью этой привлекательности является ваше удовольствие.
Если тебя это не возбуждает, то это спорный вопрос.
— Мммм. — Она следит за нашими руками. — Может быть, мы можем начать сегодня вечером с
чего-нибудь в тени, на этом троне? Затем продолжайте оттуда в следующий раз?
— Если хочешь, — осторожно говорю я. Я не говорю о том, что нам потребуется намного больше
шести недель, чтобы разобраться со всеми грязными вещами, которые крутятся в ее впечатляющем мозгу. Это было бы нечестно, и я не хочу причинять ей боль, даже мимоходом.
— Но не сегодня вечером?
— Не сегодня, — подтверждаю я.
— Хорошо. — Кажется, она расслабляется еще больше, затем в уголках ее губ. появляется
лукавая улыбка. — В таком случае, Аид, я бы очень хотела начать ночь с того, что ты трахнешь меня в рот, сидя на своем троне.
Я сижу неподвижно. С момента первого раза ее губы обхватывали мой член десятки раз, но я не думаю, что когда-нибудь привыкну к этим грязным словам, исходящим от нее. Я тоже никогда не перестану жаждать их. Я не говорю ей, что ночь только началась. Она была уязвима со мной, и теперь она предлагает нам то, чего мы оба хотим, чтобы вернуть нас на более твердую почву. Я отпускаю ее и откидываюсь назад, обхватив руками спинку стула.
— Конечно, маленькая сирена. Встань на колени.
Она, не теряя времени, соскальзывает с меня и подчиняется. Даже стоя на коленях, она в каждом дюймом выглядит настоящей королевой. Она расстегивает переднюю часть моих штанов и вытаскивает мой член. Маленькая «дразнилка» облизывает губы и смотрит на меня снизу вверх.
— Они все смотрят, не так ли?
Мне не нужно смотреть, чтобы знать ответ, но я все равно это делаю. Теперь, когда они поняли, что повестка дня изменилась, есть горстка темных фигур, которые уже находятся в центре сцен и трахаются, но большинство из них развалились на диванах и стульях и смотрят в нашу сторону.
— Они не могут видеть ясно, но их воображение делает всю работу за них
— Мммм. — Она дрожит, и на этот раз это все желание. — Они смотрят на нас и видят, как ты
унижаешь собственность Зевса.
— Ты не его собственность. — Это звучит резче, чем я хотел бы.
Она обхватывает рукой основание моего члена.
— Я знаю. — Персефона дарит мне душераздирающую улыбку. — Испорть мне макияж, Аид.
Устрой хорошее шоу, только для нас.
Нас.
Эта женщина убьет меня, если продолжит так говорить, как будто мы против всего мира. Как будто мы команда, подразделение, пара. Но я ее не поправляю. Вместо этого я позволяю себе погрузиться в фантазию так же, как, кажется, это делает она. Фантазия о нас.
Я наматываю ее волосы на кулак и придаю своему выражению лица что-то холодное и сдержанное.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Соси мой член, маленькая сирена. Сделай это хорошо.
— Да, сэр. — Она не колеблется, просто проглатывает меня, пока ей не приходится двигать
рукой, чтобы ее губы встретились с моим основанием. Она слегка давится, но это ее нисколько не останавливает. Я ничего не делаю, только держусь, пока Персефона достаточно легко набирает ритм, практически задыхаясь от моего члена при каждом движении вниз. Но, похоже, так оно и есть. Когда слезы размазывают ее тушь, а она оставляет помаду у моего основания и размазывает по краям губ, кажется, что я заставляю ее.
Даже не глядя, я чувствую, как сексуальное напряжение в комнате усиливается. Но я действительно смотрю. Я осматриваю комнату, пока Персефона борется за то, чтобы взять мой член в свое горло, видя тех, кто смотрит на сцену с вожделением, и тех, кто выглядит почти обеспокоенным.
Я ненавижу это.
Каждый раз, когда я участвовал в подобной сцене, это было сделано для того, чтобы создать еще один слой мифа об Аиде, чтобы укрепить репутацию человека, с которым нельзя шутить. Они и раньше смотрели на меня со страхом, и меня это никогда не беспокоило, потому что их страх служит определенной цели. Персефона — это не просто какой-то анонимный партнер, играющий определенную роль, прежде чем она вернется к своей обычной жизни. Не имеет значения, что ей нужна эта сцена, нужен конечный результат так же сильно, как и мне. Мысль о том, что они думают, что я порочу невесту Зевса исключительно из мести, сидит у меня в груди, как битое стекло.
Тот факт, что они верят, что что-то столь земное и естественное, как секс, может запятнать человека, только углубляет эти осколки.
Ее пальцы впиваются в мои бедра, и я перевожу взгляд с комнаты на Персефону. Она отодвигается от моего члена достаточно, чтобы сказать.
— Останься со мной, Аид. Мы единственные, кто имеет значение сегодня вечером.
Она права. Я знаю, что она права. Я закрываю глаза на вдох, два, и открываю их. Единственный в этой комнате, кто имеет значение, стоит на коленях между моих ног, смотрит на меня снизу вверх карими глазами, такими горячими, что удивительно, как мы оба не сгораем на месте. Она прекрасный беспорядок, и знать, что она позволила мне это? Это какое-то пьянящее дерьмо.
— Я здесь. — Я прочищаю внезапно сдавленное горло. — Я с тобой.
Она улыбается и снова берет мой член в рот, продолжая сводить меня с ума от удовольствия. Я не пытаюсь сдерживаться. Не тогда, когда Персефона так сладко сосет у меня, не тогда, когда она превратила это во что-то только для нас, а не в шоу для них. Я провожу большими пальцами по ее щекам, ловя слезы.
— Я почти на месте. — Предупреждение и обещание. Она сразу же набирает темп, посасывая
мой член, как будто ее искупление находится по другую сторону этого оргазма.
Я отпустил его. Вся комната сжимается до нее и меня, и удовольствие берет верх. Она проглатывает меня, когда я кончаю, сосет меня, пока мне не приходится спихнуть ее со своего члена. Персефона облизывает губы и одаривает меня счастливой улыбкой.
— Мне очень, очень нравится видеть тебя такой развязной.
Я очень, очень люблю тебя.
Каким-то образом я держу эти слова внутри. Я не могу сказать ей это, не приковав ее к себе, не разрушив все. Но… Я могу показать ей. Я могу сделать ей подарок в обмен на все, что она дала мне за последние несколько недель, накапливаясь в этой сцене. Эта женщина не заслуживает того, чтобы стоять на коленях. Она заслуживает того, чтобы ей поклонялись. Она заслуживает того, чтобы быть на троне как равная мне.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Я намерен поместить ее туда.
Я снова заправляю себя в штаны.
— Поднимись.
Она, должно быть, ожидает, что снова окажется у меня на коленях, потому что ее глаза расширяются, когда я двигаюсь и подталкиваю ее к стулу, который я только что занимал. На трон. Ее брови хмурятся, но я не даю ей шанса задать мне вопрос. Я просто опускаюсь перед ней на колени.
