Мне вдруг почудилось, что старый чародей остановит воды реки, и мы перейдем на ту сторону посуху. Однако Моисею было легче, морские воды стоят на месте, а здесь река достаточно бурная, скорость такая, что любого всадника утащит по течению, а там разобьет о камни, если не утопит раньше.
Фицрой, поглядывая то на мага, то на реку, покинул седло и взял под уздцы своего коня и коня чародея. Рундельштотт начал проговаривать заклятие, я видел, как он произносит с огромным трудом слова на древнем языке, словно ворочает камни, лицо побледнело, а на лбу проступили мелкие крапинки пота.
Фицрой вскрикнул:
– Это что… это что?.. Мы сумеем?..
На берегу сразу от наших ног и до самой воды послышался сухой треск, пощелкивание. Я охнул, видя, как целый участок земли с камешками превращается в обледенелую глыбу, из которой торчат стебли речной травы.
Вода у берега странно затихла, стала серой и ровной. Я наконец сообразил, что случилось, а Фицрой уже сделал осторожный шаг, пробуя подошвой, и потащил за собой обоих коней.
Лед потрескивает, дорожка такая, что едва позволяет пройти двум плечо в плечо, а для пугливого коня и этого может показаться мало, но, похоже, Рундельштотт что-то нашептал и коням, хотя мне показалось, коней сумел успокоить Фицрой, а Рундельштотт, как он сказал, может только с неживой природой.
Ледяная дорожка нарастает впереди, выдвигаясь, как лезвие исполинского меча. Волны перехлестывают и поверху, хотя основная масса проносится под ледяным мостом.
Фицрой двинулся впереди, время от времени вопит, что лед истончается, надо добавить, и Рундельштотт, уже смертельно бледный, приподнимает вытянутую руку, словно указывает вдаль и говорит что-то типа: здесь будет город заложен назло надменному соседу…
Я тащу за собой испуганного коня в арьергарде, то и дело оглядываюсь, в лесу уже гам, шум, треск кустов и собачий лай все ближе.
Мы дошли только до середины реки, когда на берегу распахнулись кусты. Сразу в трех местах выметнулись собаки, а за ними псари на длинных поводках. Один с двумя собаками бросился было за нами, но быстро истончающийся лед разом проломился.
Их не унесло бурным течением только потому, что оказались в воде близ берега. Собаки выскочили с визгом, люди с проклятиями, но из кустов и из-за деревьев выскакивают все новые преследователи.
Трое подбежали к самой воде и, уперев арбалеты в землю, начали быстро натягивать тетивы.
– Щас, – сказал я саркастически. – Лучше колдуна своего позовите…
Только один успел вложить стрелу в паз и поднял арбалет к плечу. Я всадил в него две пули, остальные попытались попятиться, но я стрелял и стрелял, пока все не рухнули лицом вниз. Один из лордов подхватил арбалет и повернулся в мою сторону.
– Зря, – крикнул я. – Брось!
Он прижал приклад к плечу и повел в мою сторону прицелом. Я торопливо выстрелил трижды. Его тело задергалось, все три пули попали в грудь, хотя расстояние уже весьма, но я стреляю все точнее и точнее, пора начинать себя уважать.
Остальные орали и закрывались щитами, я попятился, пока лед не начал истаивать у меня под ногами, побежал за конями, чувствуя, как лед трещит и прогибается подо мной, будто я тяжелее своей лошадки.
Рундельштотт держал руку вытянутой, пока мы не достигли берега, а там свалился кулем в подставленные ладони Фицроя.
Лед проломился подо мной, когда я был в двух шагах от берега, глубина всего по пояс, я выбрался на мокрую скользкую траву.
Фицрой усиленно тряс чародея, стараясь привести в чувство.
– Юджин!.. Дай ему то, что давал!
– Надо ли? – сказал я с сомнением. – Ему и после первой надо отоспаться.
– А сейчас у него вовсе нет сил, – крикнул он. – Мы что, привяжем его к коню?
Я торопливо вытащил капсулу алертина и вложил Рундельштотту между посиневших сухих губ. Некоторое время ничего не происходило, затем его веки затрепетали.
Он раскрыл глаза, повел очами из стороны в сторону.
– Что? Я потерял сознание?
Фицрой не успел ответить, между ним и Рундельштоттом вонзилась в землю длинная стрела.
Я оглянулся, на том берегу появились лучники, торопливо накладывают на тетивы стрелы. Фицрой торопливо закрыл Рундельштотта своим телом, и тут же две стрелы ударили его в спину, а одна взметнула ему волосы, исчезнув вдали.
– Быстро уходите! – крикнул я.
Не дожидаясь ответа, я открыл прицельный огонь по этим фигуркам, и хотя из пистолета это совсем не из винтовки, но когда на берегу столпился целый отряд, какие-то пули нашли свою цель.
Стрельба сразу прекратилась, начали отступать под защиту деревьев, что разумно, молодцы, понимают, но у меня нет цели их перебить, и когда Фицрой и Рундельштотт отбежали подальше, а там Фицрой начал помогать чародею подняться на коня, я тоже ринулся к ним, с разбега скакнул в седло и ухватил повод.
Некоторое время шли галопом, Рундельштотт довольно уверенно держится в седле, но когда мы отдалились от реки, я перевел коня на шаг и крикнул:
– Фицрой!.. У тебя плечо в крови. Что-то стряслось?
Он обернулся, бледный и с судорожно сжатым ртом.
– Стрела…
Я ухватил его коня за узду и заставил остановиться.
– Что стрела?.. Как она могла плечо…
– Накапало, – процедил он сквозь зубы. – По голове царапнуло. Сволочи, чуть ухо не оторвало, наконечник наверняка был зазубренным…
– Истечешь кровью, – сказал я. – И сдохнешь. А что нам с дохлым делать?.. Слезай быстро. Я помогу.
Он нехотя слез сам, я усадил его под дерево, Рундельштотт сумел покинуть седло сам и подошел к нам достаточно бодро. Под действием алертина даже не волочит ноги, глаза блестят, голос стал звучным, как у полководца.
– Его надо перевязать, – велел он.
– Сперва обработаем рану, – ответил я. – Фицрой еще не понял, что воротник надо натягивать и на морду.
Фицрой поморщился, Рундельштотт не понял, к счастью, не видел, как стрелы ударили Фицрою в спину и отскочили. Пришлось бы объяснять, что и заколдованную рубашку тоже нашли среди мусора в другом углу его лаборатории.
Я сцепил челюсти: рана в голове достаточно глубокая и достаточно широкая, хорошо, стрела на излете и по черепу только чиркнула.
– Красиво, – заверил я бодро. – Не совсем симметрично с той, что на другой стороне, но я могу подправить… Мастер, подайте мне нож! Я сделаю и вторую такой же длинной…
– Я те сделаю, – пригрозил Фицрой. – Ишь, скульптор!.. Красоту ему подавай.
– Ты же любишь красивое, – упрекнул я.
Глава 8
Он закрыл глаза, а я наложил на рану пластырь, что теперь в поясной аптечке любого десантника, не только мигом останавливает любое кровотечение, даже артериальное, но и помогает стремительному заживлению.
– Прохладно, – проговорил он слабым голосом. – Это опять то?
– Опять, – согласился я.
– Хорошо заживает…
– Неплохо, – согласился я. – Но если уши срубят, вряд ли отрастут. А если и отрастут…
– …то что?
Я ответил с сочувствием:
– То уже не человечьи, сам понимаешь.
Он сказал испуганно:
– Но-но, тоже мне лекарь! Простые уши и не отрастут?.. А какие отрастут?
– Тебе лучше пока не знать, – сказал я. – Спокойнее спать будешь. Отдыхай пока. Ты потерял много крови, потому холодно. Подожди с годик, начнется заживление. С той стороны морды уже и не чувствуешь? Ну вот, и с этой завтра-послезавтра все зарастет.
Рундельштотт поинтересовался с беспокойством:
– Эта штука поможет?.. Рану все-таки нужно перевязать.
– Да, – согласился я. – А то ветки могут сковырнуть пластырь. Хотя он так вцепился, что теперь весь влезет в рану.
Фицрой прошептал:
– Что, буду ходить с этим торчащим хвостиком?
– Это красиво, – сказал я. – Как перо на шляпе! Только прямо из головы. Всяк засмотрится. А я скажу, что у тебя там много перьев, просто одно вылезло наружу…
Рундельштотт сказал непонимающе:
– Но как же…
Фицрой сказал стонуще:
– Мастер, вы слишком многому его научили. Теперь он совсем охамел, видите?
– Растворится, – пообещал я Рундельштотту. – Превратится в молодое мясо, что заполнит канавку. Фицрой, ты же не чувствуешь уже боли, признайся?
Морщась, Фицрой осторожно пощупал кончиками пальцев рану, на лице проступило изумление.
– А ты откуда знаешь? На тебе же ни одного шрама!
Я ответил скромно:
– Шрамы я оставляю другим.
– Надо запомнить, – ответил он. – Ты же не сам придумал, верно?
– Угадал, – сообщил я. – Ну, можем ехать?.. Там есть и стимулятор, ты сможешь ехать до ночи, а потом свалишься.
– И помру?
– Не надейся, – сказал я безжалостно. – Ты нам еще нужен. Разве что потом, когда приедем… Или ты мне что-то должен? Тогда живи…
– Ну спасибо…
– Отоспишься, – сообщил я, – и будешь как огурчик. А через недельку там останется только шрам. А то и раньше.
