– А где он? – пристукнув допрашиваемого прикладом по затылку, поинтересовался Святой.
– В… сауне…
– Какой сауне? Адрес!
– Профилакторий шарикоподшипникового завода… Ап…па…ра…туру монтируют… – Чахлый сдавал шефа со всеми потрохами. – Камеры… для съемки… Туда какой-то тузяра на помывку с… б… подкатит. Братва его «заказала»…
Гуляй и Святой переглянулись. Наводка была конкретной. Парализованный страхом сутенер на ложь не был способен.
Неожиданную инициативу проявила пребывавшая в объятиях бывшего спецназовца и до сих пор покорная Морковка. Она яростно зажестикулировала, сигнализируя о готовности пойти на сотрудничество.
– Ребятки, я укажу на Донора! Только ничего со мной не делайте! – стенала Морковка, и дешевые пластмассовые клипсы в ее ушах тряслись в такт истеричным всхлипываниям.
Отпущенная Гуляем, она кулем осела на пол. Право решать принадлежало Святому.
– Забираем красотку! – угрюмо буркнул он, окидывая взглядом зал, где еще не так давно царил уют и стерильная чистота, на которой была помешана Ирина Василенко.
Квартира, превращенная в отстойник для дерьма, вроде корчившихся сутенеров, напоминала разоренное семейное гнездо, в которое никогда не вернется счастье.
– Что с недоносками? В расход? – с ленцой поигрывая снятым с предохранителя пистолетом, спросил Гуляй, попутно ткнув тушу белобрысого носком кованого армейского ботинка.
Казавшиеся безжизненными тела вдруг зашевелились и начали расползаться, как тараканы на кухне, когда неожиданно вспыхивает свет.
– Оклемались, сучары! – радостно-удивленно воскликнул экс-сержант. – А ну, под стену! Руки за голову, ноги на ширину плеч, смертнички вы мои… – гаркал Гуляй, подгоняя пинками сутенеров.
В этой картине было что-то отвратительное, словно скопированное с кадров кинохроники Второй мировой войны. Так, с руками на затылке выстраивались заложники перед расстрелом или во время массовых облав.
Затравленно-обреченно озираясь, сутенеры даже не стонали, только сипло и прерывисто дышали, как загнанные лошади. От них дурно пахло испражнениями и кисловатым запахом крови.
– Гуляй, объясни, что ребятки должны убраться из квартиры навсегда. Но они уйдут сами, а не уедут в труповозке… Не марайся, Владимир, кровью. Никаким порошком не отстираешься!
Святой помог подняться похожей на разложившегося мертвеца проститутке. Косметика, размытая слезами, десятками ручейков прорезала глубокие овраги в слое пудры, помада расползлась багровым пятном от носа до подбородка. Такой грим не придумал бы и самый первоклассный гример, поднаторевший в создании персонажей для фильмов ужасов.
Святой отвел девушку в ванную. Морковка, намылив лицо, смыла боевую раскраску и сорвала мохнатые накладные ресницы. Без этой штукатурки она смотрелась как простодушная деваха, любящая полузгать подсолнухи на скамеечке у деревянного домика в провинциальном городке.
Святой подал девушке нечто, отдаленно похожее на полотенце:
– Тебя как звать-то?
– Морковка!
– А по-человечески?
Проститутка, промокая остатки влаги, тихо сказала:
– Татьяна.
– Ну, Танюша, взялась за гуж, не говори, что не дюж. Поехали в парилку. Разомнем косточки с Донором, – со зловещей веселостью произнес Святой, приобняв путану за талию.
Они вышли в коридор. У дверного проема Морковка споткнулась, непроизвольно повернув голову на дикий крик. Там творил расправу Гуляй. Методично, с размахом форварда, пробивающего одиннадцатиметровый, экс-сержант гвоздил ногой по половым органам стоявших враскорячку сутенеров.
– По колокольчикам! – приговаривал Гуляй, проводя экзекуцию.
Очередная жертва сползала, царапая ногтями стену.
– Не портить обоев… По бубенчикам! – шипел он, переходя к следующему.
Запретив девице смотреть на карательную акцию – жестокую, но необходимую, Святой укутал ружье в джинсовую куртку.
С кульком под мышкой он и стискивавшая зубы, чтобы не заскулить, Морковка спускались на лифте. Рядом с ними в узкой коробке кабины, спрятавшись за спину матери, ехала непоседа-малышка лет шести-семи в бейсбольной шапочке с повернутым назад по моде козырьком. Мать старательно изображала равнодушное безразличие к спутникам, а наблюдательный ребенок, разглядев в прорехе свертка вороненый ствол, тонко пропищал:
– Мамочка, а у дяди ружье!
Моложавая женщина, неуклюже расставив руки, оттеснила дочь в угол кабины. Она походила на курицу с цыплятами, над которой, выписывая круги, завис коршун.
Святой медленно, не делая резких движений, присел на корточки. Его глаза оказались на одном уровне с васильковыми глазами девочки, не замутненными проблемами, ненавистью и житейской усталостью.
– Тебе показалось, – улыбаясь, произнес Святой, – никакого ружья у меня нет. Да и на кого охотиться в городе?
Озорно выглядывая из-за бедра матери, смышленое дитя выдало:
– На крыс…
И показало язык.
Шланг гибкой оптики с полуторамиллиметровым объективом на конце был просунут в просверленное в стене отверстие. Лестница-стремянка раскачивалась под кабаньей тушей Донора, взобравшегося под потолок, чтобы повнимательнее рассмотреть чуть выпуклый, похожий на рыбий зрачок объектив термографической видеокамеры.
– Козлы! Подставляют меня! Базарили, что будут снимать сквозь дым и туман, что каждый волосок на… можно будет различить. А тут… – Донор грязно выругался.
Пробная съемка, проведенная накануне ответственного мероприятия, получилась отвратительной. Изображения были нечеткими и размытыми. Хитроумные системы наисовременнейших видеомагнитофонов не могли исправить молочно-туманных кадров.
Задание «братвы» раздобыть компромат на высокопоставленного чиновника находилось под угрозой срыва. А за подобные проколы можно было поплатиться головой.
Донор крыл почем зря инженеров, прокопошившихся с установкой двое суток, обещая взыскать неустойку за понесенные убытки от вынужденного простоя.
– Какую лажу они присобачили?! На пленке башку от задницы без пол-литра не отличишь. Вот Кулибины паршивые! – Ноготь Донора ковырял ободок, обрамлявший чуткий объектив камеры.
Придерживающий стремянку телохранитель с обритым наголо черепом и мышцами культуриста под черной майкой тактично молчал, не напоминая о скупости шефа. «Технари», монтировавшие начинку сауны, сразу предупредили, что в дополнение к волокнистой оптике необходима установка невидимой инфракрасной подсветки.
«Зажилился жмот. Будешь по двойной таксе отстегивать… Придурок, расколупает шланг и еще башлять придется», – с неприязнью к шефу думал бритоголовый «ящик», которому ремни наплечной кобуры из непримявшейся, как жесть, кожи натерли предплечье.
Мастера, фаршировавшие сауну, должны были с минуты на минуту подъехать и внести усовершенствования в начинку. Когда-то, в безвозвратно канувшем социалистическом прошлом, здесь выгоняли хвори директора шарикоподшипникового завода и партийное начальство. Теперь профилакторий номинально числился на балансе дышащего на ладан завода, а в реальности принадлежал крупной московской преступной группировке, поставившей Донора смотреть за «хозяйством». Столичные дельцы и заправилы из криминальных кругов часто проводили свой досуг, устраивая купеческие кутежи. Наведывались в бордель и политики всех рангов и мастей. «Шарик», так переиначили название притаившейся среди сосен здравницы, был золотой жилой и для Донора, и для главарей группировки…
Прямая, как стрела, подъездная дорога, по обочинам которой стройными рядами росли ровные, как свечи, сосны, упиралась в железные свежевыкрашенные ворота. Темно-вишневый «Форд Фиеста» сбросил скорость и плавно подкатил, едва не соприкоснувшись бампером с воротами. Гуляй нажал на клаксон. Пронзительный сигнал нарушил лесную тишину.
Из калитки выбежал человек плотной комплекции с подозрительно топорщившейся на левом боку курткой-ветровкой.
– Вы где вошкаетесь? Донор психует! – без пауз затараторил крепыш. – Работенку спортачили. Камеры не пашут…
Пропуская мимо ушей остальную словесную дребедень, Святой вполголоса сказал замершему в напряженной позе Гуляю:
– Нас, кажется, принимают не за тех!
– Похоже, – согласился Вовка.
– Под мышкой у парня короткоствольный автомат, – определил тип оружия Святой. – Суровая контора. Может, повернем?
Владимир криво усмехнулся:
– На понт берешь, командир!
Подошедший боец группировки раньше занимался тяжелой атлетикой. Формы у парня были внушительные, а вот голова несоразмерно маленькая. Рассмотрев пассажиров машины, он насторожился, словно цепной пес, почуявший чужака. Его рука расстегнула «молнию» ветровки.
– Вы от кого? – спросил тяжеловес с колючим взглядом.
Он допустил роковую ошибку, встав слишком близко от дверцы машины и нагнувшись к приспущенному стеклу. Мило улыбаясь, Гуляй стремительно распахнул дверь. Кромка стекла врезалась в зубы охранника, а плоскость штампованной жести ударила бандита по корпусу. Он завис на фордовской дверце, точно выстиранное белье на веревке. Выскочивший синхронно с ударом Гуляй ребром ладони раздробил шейные позвонки охранника.
