— Уит, как часто ты меняешь масло? — спросил я.
— Каждые три тысячи миль, как в аптеке, — ответил он.
— Понятно…
Проехав библиотеку, мы повернули налево и оказались в торговом районе. Вообще наш городок — это лабиринт банков, закусочных, обувных магазинов и кабинетов дантистов. Люди здесь обувались, обедали, брали кредиты, пломбировали и выпрямляли зубы — и все это называлось жизнью. Уит притормозил напротив светло-желтого офисного центра с большими, прикрытыми ставнями окнами.
— Зачем мы тут остановились? — спросил я.
— Мне надо туда кое-что занести, — ответила мама. — А почему бы нам не сходить всем вместе? Выпьем какого-нибудь солодового напитка в аптеке.
— Послушай, сейчас девять утра. С каких это пор в такую рань стали пить солодовые напитки? — спросил я.
— Ладно, пошли. Будь смелее, — подбодрила она меня, но тон у нее был совершенно ей не свойственный, пустой и холодный.
Мы вылезли из машины и направились к зданию. Мама вошла первой, мы с Уитом проследовали за ней через холл к приемной стойке, на которой стояли горшки с цветами, на стене висели какие-то местные пейзажи. Кто тут принимал? Ортодонт? Ни секретарши, ни администратора у стойки не наблюдалось, — видимо, суббота была выходным днем. Однако дверь в офис оказалась открыта. На секретарском столе лежали визитные карточки. Я взял одну и прочитал: «Доктор Каплански». Все ясно. Мама привезла меня к нашему городскому психиатру, отцу того мальчика — Дариуса, который победил меня в научной викторине в седьмом классе. Образ близорукого и сутулого Дариуса хорошо сохранился в моей памяти. Для меня он был кем-то вроде святого покровителя несчастных юных гениев.
— Какого черта мы тут делаем? — спросил я.
— Натан, я тебя прошу: просто поговори с ним. У него большой опыт консультаций по преодолению горя.
— Преодолению горя? — насмешливо повторил я.
Уит встал в дверях, закрывая путь к отступлению. Мне захотелось двинуть его кулаком в живот.
В конце коридора появился Клайд Каплански. На нем были мягкие туфли на резиновой подошве и подвернутые брюки, лицо выражало дружелюбие и озабоченность.
— Привет, Натан! — поздоровался он со мной.
— Я не хотел бы сейчас ничего обсуждать, — заявил я.
— Через час мы вернемся, — сказала мать, не слушая, — и заберем тебя. Поедем обедать.
— Да-да, мы только поболтаем, — закивал доктор.
Он жестом пригласил меня пройти по коридору в его кабинет. При этом он не указывал направление пальцем, а держал руку так, словно собирался погладить собаку.
В кабинете стояла шведская дизайнерская мебель: раскачивающиеся кожаные кресла и молескиновая тахта.
— Присаживайся, — пригласил меня психиатр.
У него были густые, сросшиеся седые брови.
Я сел в кресло, удобно откинувшись назад.
— Ну что, — начал он, — не хочешь мне что-нибудь рассказать?
Я положил ногу на ногу и скрестил руки на груди.
— Например, про своего отца. — Каплански заложил руки за голову. — Ну и вообще, как ты жил эти годы? Последнее, что я слышал, — ты попал в страшную аварию на машине?
— Я занимался тем, что запоминал разные факты. Но теперь моя память, похоже, слабеет. Иногда я даже не помню, какой сегодня день.
— Память — вещь двойственная. Она может быть путем назад и путем вперед.
— Очень поэтично сказано. Можно использовать в качестве наклейки на бампере для людей с потерей памяти. Как поживает Дариус?
— Спасибо, хорошо.
— А вы помните эту научную викторину в седьмом классе? Скажите, вы понимали, что я знаю ответ на последний вопрос? Скажите честно.
— Я как раз не хотел с тобой говорить об этом, не хотел возвращаться к той злосчастной викторине. Но твоя мама считает, что тебе надо избавиться от психологического комплекса.
— Так все-таки вы знали, что я знал?
— Да, мы все знали, что ты знал.
— И значит, я мог выиграть у Дариуса!
— В тот конкретный день — да, мог. Но почему ты не хочешь мне сказать, на что ты злишься?
— А что вы хотите услышать? Ваши пациенты обычно рассказывают, почему они злятся на Бога и своих родителей? Я не злюсь. Больше не злюсь. Я жду.
— И чего ты ждешь?
— Знака, что начинается настоящая жизнь, — ответил я.
— Ты полагаешь, что эта настоящая жизнь может быть приближена твоим волевым усилием?
— Нет. Она сама придет.
— Это пассивная позиция.
— У меня много времени.
— Скажи, пожалуйста, ты следишь за незнакомыми людьми?
— Иногда да.
— А зачем?
— Шпионаж. Я шпионю за ними, чтобы узнать, почему они ведут себя так, а не иначе.
— А почему ты ведешь себя так, а не иначе?
— Это вас на психфаке учили таким вопросам? Спрашивать пациента, почему он ведет себя так, а не иначе?
Психиатр ослабил напор и откинулся в кресле.
— Ну вот, ты прибегаешь к агрессии, — сказал он. — Скажи, ты зол на весь мир потому, что твой отец тебя покинул?
У него на столе стояло небольшое деревце — бонсай. Я представил, как он подрезает на нем ветви маникюрными ножницами.
— Ты ведь никогда не соответствовал его ожиданиям. А как только у тебя проявились необыкновенные способности, он скончался. Я пытаюсь восстановить общую картину, используя сведения, полученные от твоей мамы.
— Хорошо, я отвечу. Я злюсь потому, что такие, как вы, раскладывают горе по полочкам на разные «стадии» и думают, что они что-то поняли. Скажите, вы когда-нибудь действовали спонтанно, без всякого плана?
— Да, бывало. И вообще, некоторые философы полагают, что в мире все случайно.
— Я думаю иначе, — сказал я. — Тут все хуже, чем случайно. Я думаю, этот мир устроен так в наказание нам всем.
— Ты действительно так думаешь?
— Как сказал, так и думаю.
— Натан, а ты не мог бы описать, что ты чувствуешь, когда вспоминаешь отца?
— Все, хватит, я не хочу больше разговаривать! Я понимаю, вы хотите мне добра, но мне этого не нужно. У меня все в порядке. Скажите это моей маме, а я постараюсь вести себя более осмотрительно.
— Ну что ж, приходи в другой раз, поговорим. Мама будет рада, если ты придешь.
— А что, Дариус учится на медицинском факультете?
— Не совсем.
— В Гарварде?
Доктор поглядел через стеклянную поверхность стола на свои руки и ответил:
— Дариус больше не живет в нашем городе. Он обучает людей йоге и медитации. Мы видимся довольно редко.
— Что-что?
— И он решил не поступать в университет, — тихо сказал Каплански.
— Ничего себе! — выдохнул я.
— Да, это был большой сюрприз.
— Я бы хотел с ним повидаться.
— Тебе лучше повидаться еще раз со мной. Приходи — поговорим.
Я поднялся.
— Послушай, Натан…
— Да.
— Похоже, ты пережил нервный припадок. Твое состояние зашкалило за обычные нормы переживания горя.
Голос у него был абсолютно бесцветный.
— Ну, пока! — сказал я.
Выйдя из здания, я увидел маму и Уита. Они ждали меня в припаркованной напротив машине. Когда я сел на заднее сиденье, они принялись расспрашивать меня, притворяясь, что ничего не случилось.
— Как ты рано вернулся! Ну, как все прошло? — спросила мама.
— Меня полностью вылечили. Спасибо, что интересуешься.
Она только вздохнула в ответ. Уит включил мотор и дал задний ход.
41
Дорогой папа,
сегодня я ходил на прием к Клайду Каплански. Он сказал, что, скорее всего, со мной случился нервный припадок после твоей смерти. Эмерсон считал, что недовольство жизнью — признак недостаточно сильной воли. Интересно, куда бы пошла эволюция, если бы не было этого недовольства? Изменилось бы что-нибудь, если бы мы все время чувствовали себя довольными? Дариус, тот юный гений, решил не поступать в университет. Не знаю почему, но, узнав про это, я испытал редкостное облегчение.
С любовью,
Натан.P. S. Арлен говорит, что ты перед смертью написал письмо Господу Богу. Если это правда, то извини, но я его прочту.
42
Дариуса я отыскал в телефонной книге. Оказалось, что он живет на заброшенной ферме неподалеку от нашего городка. Там было что-то вроде коммуны мэдисонских маргиналов: девчонок-хиппи, веганов,[88] фрукторианцев[89] и тех, кто делал одежду из конопли. Я отправился туда в воскресенье утром. Возле фермы ребятишки искали ягоды в придорожных кустах. Старый фермерский дом сильно покосился набок. Вокруг него шла полусгнившая деревянная веранда. Когда я поднимался по ступенькам, в нос мне ударил запах плесени, густой, как аромат морских водорослей. На мой стук вышла девушка примерно моего возраста, одетая в саронг, с платком на голове.
— Здравствуй, незнакомец! — приветствовала она меня.
