Ей, бесспорно, было очень плохо. Он вынес из каюты таз, оставил его в коридоре и вновь вернулся в каюту. На ее бледном лице выступил холодный пот, глаза были закрыты, под ними залегли глубокие тени. Она чуть слышно бормотала что-то по-французски.
Николас старался не говорить на этом языке, когда они были вместе, умышленно избегал этого. Слишком уж это напоминало о прошлом. Жаклин правильно выбрала акцент — похоже на произношения низкого люда, когда надо обмануть окружающих. Но ее подлинный французский великолепен — безупречный язык аристократки. Он напомнил ему о прошедшем, об утраченной навсегда молодости, о жизни, которую разрушила жадность буржуа и ненависть крестьян.
Николас откинул у нее со лба спутанные каштановые волосы, но она даже не пошевелилась. Наклонившись, он стал шептать ей на ухо по-французски нежные ласковые слова, слова любви. Она, видимо, что-то услышала во сне, потому что на губах у нее появилась слабая мягкая улыбка, а он дрожал от желания овладеть ею…
Он сумел отстраниться от нее, пока искушение это не стало уж совсем неодолимым. И лишь значительно позже, вечером, сидя за бутылкой бренди с Тавернером, Николас понял, что он говорил ей, автоматически перейдя на французский.
Говорил, как она красива, что она — его любимый ребенок, ангел во мраке ночи. Его душа, жизнь, дыхание. Говорил о своей страсти. Но что хуже всего — он сказал ей, что любит ее! И даже сейчас — да поможет ему бог! — он не был полностью уверен, что солгал…
18.
Жаклин лежала на койке лицом вниз, боясь не только пошевелиться, но даже просто дышать. Сесть она не решалась. Когда она пару часов назад попыталась это сделать, у нее все поплыло перед глазами, и она, потеряв равновесие, очутилась на полу. Кое-как Жаклин умудрилась вползти назад на койку, и в этот момент Блэкторн вошел в каюту. Он присел на кровать, погладил ее по лицу и начал бормотать что-то на языке ее юности. Она уже почти забыла его — язык парижских трущоб очень отличался от языка уничтоженной французской аристократии. Жаклин позволила себе впасть в полузабытье, притвориться перед самой собой, что ей опять пятнадцать и что все еще возможно…
Сейчас ей не хотелось открывать глаза: если она их откроет, то каюта вновь начнет качаться туда-сюда, а ее желудку уже не от чего освобождаться. Она понятия не имела, сколько времени находится в этой камере пыток, но, конечно, до Голландии они еще доплыть не могли.
Внезапно Жаклин почувствовала, что не одна в каюте. Она осторожно приоткрыла глаза, боясь увидеть своего похитителя, но обнаружила, что в углу сидит Тавернер.
— Проснулась? — сказал он. — Тогда поторопись: время уходит. Если ты остаешься с нами, то собирайся.
Жаклин не пошевелилась.
— А мне можно поступить иначе?
— Нет. Его светлость тебя не отпускает.
Что-то в голосе Тавернера насторожило ее. Она с трудом села, и каюта, качнувшись на мгновение, вновь вернулась на место.
— А ты считаешь, что это неправильно? — спросила она мягко.
Он кивнул:
— Конечно. Ты ему только мешаешь. Но он упрям как осел и не понимает этого. Он даже сам не знает, что ему с тобой дальше делать, а все равно не хочет отпустить тебя.
— Ты мог бы помочь мне?
Тавернер сердито посмотрел на нее:
— Чего это ради?
— Потому что ты прав. Я вам только мешаю. А его за убийство этого человека…
— Убийство?! Да что ты об этом знаешь? — вскипел Тавернер. — Я находился рядом с ним и видел, что это была честная дуэль. Это Харгроув пытался убить Блэкторна. Но даже после этого Блэкторн хотел его только ранить.
— Очень благородно со стороны Блэкторна, — язвительно усмехнулась Жаклин.
— И потом, мы уже приплыли. Здесь его никто преследовать не станет.
— Уже! И сколько же мы были в море?
— Ты хочешь спросить, сколько времени тебя выворачивало? Три дня. Это тебе за то, что ты пыталась отравить моего хозяина. Он тоже три дня страдал от «гастрита».
— А как же его кузина? Я слышала, что она отправилась вслед за нами. — Жаклин попыталась ухватиться за последнюю соломинку.
— Ты что, правда думаешь, что он леди Эллен испугается? — презрительно фыркнул Тавернер. — Еще чего! Неважно, сколько там с ней господ едет. Они не поймают Блэкторна, если он этого не хочет.
— Тогда почему ты считаешь, что ему надо отпустить меня? — удивленно спросила Жаклин. Она слишком ослабла, чтобы хоть что-то понимать.
— Хотел бы я сам это знать, — сердито проворчал Тавернер. — Я просто думаю, что от тебя только одни несчастья и лучше нам ехать дальше вдвоем. Я вообще не пойму, зачем он потащил тебя с собой. Ты не в его вкусе. Он любит грудастых, со светлыми волосами и глупых. А когда я чего-то не понимаю, меня это беспокоит.
Жаклин решила, что, должно быть, сошла с ума. Или болезнь на нее так подействовала? Слова о том, что он любит крупных блондинок, задели ее, хотя она бога должна благодарить, что не нравится ему.
— Вам действительно будет проще путешествовать без меня, — сумела она выговорить, стараясь, чтобы ее слова звучали убедительно. — Он просто упрямится. Если бы я исчезла в порту, то он был бы доволен, что все решилось без него.
— Но я не собираюсь допустить, чтобы все решилось без меня, моя дорогая, — раздался в дверях холодный голос Блэкторна. — Это, конечно, очень мило с твоей стороны — проявлять такую заботу обо мне, но меня не смущают дополнительные трудности. Во всяком случае, пока.
Жаклин устало посмотрела на него. Человек, который иногда приходил к ней в каюту во время этого бесконечного путешествия, клал ей на лоб холодное полотенце, бормотал по-французски нежные слова и даже не брезговал держать перед ней таз, когда ее рвало, исчез. На его место явился другой — мрачный и злобный. Ее похититель, которого не трогают ни мольбы, ни благоразумные доводы. Но сейчас она была слишком слаба, чтобы бороться.
Тавернер все еще сидел в углу; его, казалось, совершенно не смутило, что его хозяин мог слышать, что он тут наговорил. Но ведь у него с Блэкторном необычные для слуги и хозяина отношения… Как бы то ни было, она не сдастся, не откажется от борьбы и надежды. Если Тавернер неодобрительно относится к ее присутствию, он может решить, что лучше не следить за ней уж очень внимательно. И тогда, поймав момент, она убежит и спрячется так, что ее никто не найдет.
— Пошли, Жаклин, — сказал Блэкторн, проходя в каюту. В его присутствии она почувствовала себя совсем маленькой и жалкой. Он протянул к ней руку, красивую сильную руку, но она не собиралась хвататься за нее. Блэкторн ждал, терпеливо, как паук.
