Но вернемся к печальным событиям лета 1886 года, которые, набрав обороты, развивались стремительно.
7 июня председатель Совета министров Йохан барон фон Лутц, государственный министр Двора и иностранных дел Фридрих Крайлсхайм-Крафт барон фон Кристоф (Friedrich August Ernst Gustav Crailsheim-Krafft Freiherr von Christoph; 1841—1926) и принц Луитпольд впервые публично недвусмысленно высказали мнение о том, что у короля обнаружены явные признаки тяжелого психического расстройства и потребовали его медицинского освидетельствования.
Уже к 9.00 утра 8 июня в руках правительства был документ, подписанный светилами психиатрии (Гудден и К°), согласно которому «Его Королевское Величество страдает болезнью, которую современная медицина называет “паранойя”; выздоровление невозможно; данная болезнь не позволяет пациенту действовать рационально; сумасшествие, скорее всего, будет прогрессировать».
Позволим себе одно небольшое отступление. Исходя из того, что личного психиатрического освидетельствования короля проведено не было, попробуем поставить под сомнение точность поставленного Людвигу диагноза — фактически мы с Гудденом находимся в равных условиях: и он, и мы опираемся лишь на свидетельства третьих лиц. Мы не претендуем на профессиональное психиатрическое заключение — нам дает право так поступить лишь тот факт, что официальный заочный диагноз тоже нельзя назвать профессиональным. Основной вопрос, на который мы попытаемся ответить, — было ли заболевание Людвига II необратимым, прогрессирующим и приводящим к недееспособности? И была ли это вообще паранойя?
Конечно, мы обязаны учитывать состояние развития психиатрии на период описываемых нами событий и делать на это скидку. Опираясь на современные научные знания о причинах и характере течения паранойи, мы попробуем лишь посмертно реабилитировать короля, с учетом того, что в его время сделать это было невозможно.
Начнем с научного определения паранойи и ее «разновидностей» согласно простому «Справочнику по психиатрии». «Инволюционная паранойя. Течение хроническое (до нескольких лет) или волнообразное. Клиническая картина определяется систематизированным монотематическим паранойяльным бредом в виде то идей ревности (преимущественно у мужчин), то идей ущерба (чаще у женщин) или преследования. Такие психозы богаты аргументацией и бредовыми интерпретациями; постепенно развивается детально разработанный бред. Бред распространяется и ретроспективно (бредовое переосмысление фактов прошлого). Больные отличаются стеническим, чаще приподнятым, аффектом, оптимизмом, проявляют высокую бредовую активность по типу “преследуемого преследователя”. Эти психозы обычно не сопровождаются значительными изменениями личности и не переходят в органическое снижение (курсив мой. — М. 3.).
Инволюционный параноид… Течение таких психозов бывает затяжным или волнообразным. Клиническая картина параноида определяется “маломасштабным” бредом преследования (вредительства, притеснения), отравления и ущерба, который обозначается так же, как бред малого размаха или обыденных отношений. Бред направлен преимущественно против конкретных лиц из окружения больного (члены семьи, соседи) или людей, с которыми “преследователи” могут быть связаны (работники милиции, врачи и т.п.). Отмечаются отдельные вербальные иллюзии, реже вербальные галлюцинации… Одновременно развиваются разоблачительные идеи, направленные против преследователей… Настроение бывает временами тревожным и подавленным, но преобладает оптимизм… Вне сферы бреда больные сохраняют обычные социальные связи, обслуживают себя, полностью ориентируются в бытовых вопросах. Даже при длительном течении заболевания выраженные психоорганические расстройства не развиваются. Личностные изменения ограничиваются нарастающей подозрительностью и конфликтностью (курсив мой. — М. 3.).
Реактивные параноиды… Содержание бредовых идей обычно отражает психотравмирующую ситуацию… Диагностика реактивных параноидов обычно не вызывает больших затруднений. Основные опорные критерии: ситуационная обусловленность, конкретный, образный, чувственный бред, связь его содержания с психотравмирующей ситуацией и обратимость этого состояния при изменении внешней обстановки (курсив мой. — М. З.)»{117}.
Вспоминая «факты» из «обвинительного акта», можно сделать вывод, что на первый взгляд профессор был прав. Но «достоверность» этих «фактов» нам уже известна, и теперь обратимся исключительно к чистой науке. Достаточно сказать, что в настоящее время однозначный диагноз «паранойя» вообще не ставится, учитывая, что различные «разновидности» этого психического расстройства успешно купируются. Кроме того, патологических необратимых личностных изменений у пациента не происходит. И еще один момент, который в свое время явился дополнительным аргументом против Людвига II. Напомним, что его младший брат Отто, начиная с 1872 года (болезнь окончательно погасила последние искры его разума в 1876 году), страдал буйным помешательством, полностью разрушившим его личность. Его недуг (скорее всего, шизофрения, хотя для установления точного диагноза доступных исследователям данных совершенно не достаточно) был действительно необратимым, прогрессирующим и приводящим к недееспособности. На основании этого факта Гудден и К0 сделали вывод о наследственном характере болезни Людвига II. Но, во-первых, Отто не ставили диагноз «паранойя», а во-вторых, паранойя не является наследственным заболеванием (во времена Людвига твердо придерживались обратного мнения). Что же мы получили в итоге? Болезнь короля, даже если это и была паранойя, не является наследственной, необратимой, прогрессирующей и не приводит к недееспособности!
Но, возможно, это была вовсе и не паранойя. Современная психология оперирует понятием фрустрация. Этот термин (от лат. frustratio — обман, неудача) обозначает психологическое состояние, возникающее в ситуации разочарования, неосуществления какой-либо значимой для человека цели или потребности. Фрустрация проявляется в гнетущем напряжении, тревожности, чувстве безысходности. И, что самое важное, реакцией на фрустрацию может быть уход в мир грез и фантазий, а также немотивированная агрессивность. При этом фрустрация — это не психическое заболевание, а именно психологическое состояние, из которого определенными методами терапии пациента можно вывести. Человек может впадать во фрустрацию периодически в зависимости от частоты раздражающих его ситуаций. Но фрустрация может быть вызвана и определенной навязчивой идеей; при этом длительная фрустрация, если ее не купировать, может привести к более тяжелым последствиям — депрессиям и тяжелым неврозам.
Без учета клеветнических измышлений у короля можно констатировать и болезненное разочарование в действительности, и невозможность полностью достичь своих идеалов, и уход в мир грез и фантазий, и немотивированную агрессивность. Не слишком большое количество соответствий, чтобы это было простым совпадением? Делайте выводы сами. Повторим еще раз — поставить точный диагноз психического заболевания заочно невозможно!
Вернемся к хронологии печальных событий. Для достоверности мы вновь обратимся к свидетельствам очевидцев из книги «Die letzen Tage König Ludwigs II»{118}, где все, происходящее в замке Нойшванштайн, изложено обстоятельно и подробно. Пожалуй, более полного и правдивого отчета нам не найти, поэтому позволим себе привести его здесь целиком, учитывая его несомненную историческую ценность.
«9-го июня 1886 г. вечером в Hohenschwangau приехали министры и врачи, составляющие депутацию (прозванную позже “позорной”). (Депутация включала графа Хольнштайна, барона Кристофа, имперского советника и камергера Клеменса графа фон Тёринг-Йеттербах-унд-Гутенцеля (von Torring-Jettenbach-und-Gutenzell; 1826—1891), подполковника Карла барона фон Вашингтона (von Washington; 1833—1897), а также докторов Гуддена, Хагена, Грашея и Хубриха — М.З.), и хотели ночью захватить короля, жившего в замке Neuschwanstein, и увезти его в замок Linderhof. Приехавшие министры очень комфортабельно расположились, заказав себе роскошный ужин с десятью бутылками шампанского и 50-ю пива, что совсем не согласовалось с их грустной миссией… Я видел меню ужина под королевской короной, с надписью: “Souper de sa Majeste le roi”. На обороте меню был набросан карандашом план замка Linderhof и обозначена комната, которая будет темницей короля. Циглер рассказывал, что министр Лутц отсоветовал Гольштейну (Хольнштайну — М. 3.) вступать в комиссию, но что тот холодно ответил: “Я давно искал хорошего случая, чтобы укрепить за собой положение министра”. Люди, вступившие в “позорную” комиссию, крепко надеялись на то вознаграждение, что им обеспечит новый правитель Баварии, принц-регент, — в чем и не ошиблись! Итак, схватившись за случай “укрепить за собой положение министра”, Гольштейн в тот же вечер идет на конюшню и, увидев, что кучер приготовляет экипаж для обыкновенной ночной прогулки короля, он сказал, что этого не нужно, что теперь распоряжается не король, а принц Луитпольд, и что у него есть другой экипаж для короля и с другим кучером. Этот экипаж был простое ландо, которое снаружи запиралось крепкими ремнями, такие же ремни, в виде кандалов для ног, были и внутри кареты. (В Мюнхене старались распространить слухи, что король бесноватый!..) Узнав о том, кучер Остергольц тотчас оседлал лошадь и поскакал в Neuschwanstein, чтобы предупредить короля об опасности. Король не поверил. “Если б была опасность, Карл написал бы мне о том!” — заметил он, не зная о предательстве Гессельшверта, оставшегося в Мюнхене.
