Скрыв вздох, Олег повел губы вниз по шее, задержал их в ложбинке, где сходятся тонкие ключицы, опустился в ложбинку между упругих грудей, что сразу напряглись, а ярко-розовые соски поднялись и застыли обжигающе-твердые. Гульча закрыла глаза, в щеки бросился румянец. Олег наблюдал искоса, но, даже закрыв глаза, он видел ее насквозь — проклятие долголетия. В юности женщины разные, удивительные, а потом уже видишь одинаковые группы, замечаешь общие закономерности... Через полсотни лет уже знал, лишь взглянув на лицо женщины, какая у нее грудь, удобно ли будет кормить ребенка, ибо соски бывают плоские, торчащие и вдавленные, какого цвета сам сосок, как растут волосы в подмышках... Еще через сотню лет уже точно знал, в каком случае и как поведет себя, какие слова скажет, какой рукой коснется. Стал чудо-лекарем, ибо научился с первого взгляда определять болезни, хвори, мог совершенно точно сказать, что кому принимать как лекарство... Человек во плоти своей настолько прост, что удалось познать его в первые же двести лет жизни!
Наконец Гульча задышала часто, уже не умея и не в силах сдерживаться. Олег постарался не упустить нить: маленькая женщина чувствительна и мнительна, а в кустах отвлекающе шуршит, над головой пролетела, шумно хлопая крыльями, иволга, внезапно завизжала голосом драной кошки, вблизи противно потрескивает под ветром рассохшееся дерево. Внезапно — для себя, не для него — Гульча вскрикнула, вцепилась в его широкую спину. Олег незаметно ухмыльнулся — его дубленую кожу давно не могли процарапать никакие женские коготки. А шрамики на лопатке, так это рысь...
Гульча открыла глаза, непонимающе смотрела в нависающее над ней широкое лицо. Олег поцеловал ее в нос, лег рядом, не разжимая рук и все еще прижимая ее к себе. Она помолчала, сказала тихонько:
— Эй, ты где?
— Рядом, — успокоил он.
Она подвигалась немного, умещаясь в его руках, как в колыбели, заснула. Ее губы чуть раздвинулись, а вздернутые брови так и остались вздернутыми, придавая лицу удивленное и чуть обиженное выражение.
Еще через два дня купили коня для Гульчи, затем Олег сторговал для себя крупного спокойного жеребца. Ехали без особых неожиданностей — их не трогали даже лесные разбойники. У Олега из-под широкой спины выглядывала рукоять двуручного меча и загогулина сборного лука — редкий в этих краях не знал, с какой страшной силой бьет стрела из такого лука. Чтобы натянуть тетиву, требуются медвежья сила и ловкость рыси, с такими странниками связываться — себе дороже. Гульча ехала рядом не менее опасная — одета по-мужски, так снаряжаются лишь поляницы, на поясе длинный узкий кинжал, у седла приторочены легкое копье и кривая сабля.
На второй неделе подобрали запасных коней, путешествие ускорилось. морском берегу, но они, мне кажется, не сложнее обров. Мы могли бы незримо избегая людей. Мелкие реки переходили вброд или вплавь, на обед Олег стрелял лесную дичь, ловко сшибал птиц.
Леса сменялись долинами, тянулись ряды холмов, объезжали озера, где по берегам почти везде лепились рыбацкие веси. В веси Олег не заезжал, разве что один раз — купил Гульче новые сапоги — старые развалились.
Однажды у костра Олег перебирал обереги, а Гульча, усталая, не дожидаясь его, уснула. Олег укрыл ее одеялом, вернулся к огню. Костер потихоньку потрескивал, красные языки почти не разгоняли тьму. Торжественная тишина распростерлась над миром, птицы спали, молчали в траве даже кузнечики.
Внезапно в десятке шагов от костра прямо из земли поднялась гигантская фигура. Огромный человек медленно разогнулся, через него просвечивали звезды. Он шагнул к костру, и Олег узнал Колоксая.
В тишине странно прозвучал негромкий голос Колоксая, медленный и печальный:
— Ты снова на тяжком пути... Демоны не дают завершить свое дело?
— На этот раз я сам себе демон, — ответил негромко Олег. — Твоя домовина где-то здесь?
— То, что осталось от кургана... А ведь насыпали тысячи пленных! Время неумолимо, Олег. К тебе тоже, но по-другому.
В слабом лунном свете лицо Колоксая было особенно грустным, желтым, вместо глаз зияла тьма. Олег отводил глаза, страшась увидеть черные провалы.
— Ты был великим воином и героем, — проговорил Олег с трудом. — Больно, что твой погребальный курган разрушается. Но твое семя дало щедрые всходы. Твои потомки заселили огромные земли.
— Знаю, — ответил Колоксай. — Знаю, что получилось. Это тяжелая болезнь, но смертельная... не для всех. Олег, тебе нелегко, но хочу просить о нелегкой услуге. Надо, чтобы потомки сохранили память, что именно на этом месте я сразил огромного Змея, что прилетел с Востока. На этом самом месте, где спит эта красивая женщина, так похожая на того Змея, я перебил ему крыло, проткнул сердце острым копьем... Заложить бы на этом месте город, быть ему величайшим городом на свете! Я сплю чутко. Когда над городом нависнет смертельная опасность, я восстану во всей мощи и выйду со своим войском богатырей — а ты их помнишь!
Олег смутно вспомнил всадника на белом коне — налетел, как вихрь, на зеленое чудовище, всадил острое копье, проломил костяной панцирь. Трепетал по ветру красный плащ, люто ревел смертельно раненный дракон...
— Иди в Новгород, — сказал Колоксай. — Поговори с Гостомыслом, тамошним посадником. Там решение.
— Какое? — взмолился Олег.
— Сказанное слово услышат и другие. Ты же знаешь законы злой магии! Сейчас ты ушел от погони, но если услышат слово...
Олег обвел взглядом окрестности. Маленькая речка, удивительно чистая. По обе стороны — исполинский бор. Деревья-великаны темные, потрескавшаяся кора. Стена на правом берегу, от левого тянется луг, дальше сразу вздымается стена деревьев-гигантов.
Река, насколько Олег видел с этого холма, делает широкую петлю, в петле раздваивается, идет двумя руслами, затем воссоединяется, катит одним широким руслом. Виднеется небольшое городище, укрепленное частоколом.
— Как называется это место? — спросил Олег.
Тень Колоксая уже размывалась в ночи, донесся слабый, как вздох, голос:
— Река Москва...
Они проехали еще несколько сотен верст без происшествий. Если не считать, конечно, что под Олегом пал конь. Гульча еще дважды меняла сапоги, и по дороге на них трижды нападали разбойники. Только трижды.
Гульче казалось, что она так и состарится в седле, а любовью сможет заниматься только возле пылающего костра, как вдруг однажды Олег вытянул руку и бодрым голосом произнес:
— Новгород!.. Мы приехали.
Далеко на самом обрии поблескивало, словно там полыхали зарницы. Гульчачак ничего пока не видела, но в том направлении тащились тяжело груженые телеги — целые обозы в сотни подвод, туда гнали скот. Она даже увидела вдалеке верблюдов, не поверила глазам. Олег хмыкнул:
