меня хорошее настроение. Но очень скоро я передумаю. У тебя есть время на одну затяжку.
Мята сунул сигарету в рот. Остатки табака истлели за следующую секунду, а я по-прежнему стоял перед ним:
– Тебя или твоих друзей интересует компромат на Калёных?
Мята разжимает пальцы, окурок летит на пол, а его кулак с золотой печаткой на среднем пальце срывается ударом мне в грудь. В грудной клетке хрустит. Я выставляю плечи и прогибаюсь во внутрь, жгучая боль растекается от груди по всему торсу.
Боль не походит на боль от удара. Казалось, мне вкололи ядовитую инъекцию, которая пожирает плоть и ткани. Я сделал три шага назад и упёрся лопатками о стену.
– Беги, – сказал Мята и показал взглядом на дверь.
Прежний Данил, тот, которого воспитал интернат, взял в руки рупор и орал мне прямо в ухо: «Вали отсюда по-резкому!» Но был и другой Данил. Совсем юный и неопытный. Данил, который делал свои первые шаги в мире за пределами интерната. И он сказал вот что: «А почему бы и нет?!»
Сам же я, состоящий из осколков разных Данилов, выбирал из предложенных вариантов. Хотя выбор показался очевидным. Раз уж я притащился в этот опасный бильярд и битый час притворяюсь заядлым курильщиком, чтобы получить ответ… Почему бы и нет?!
Вижу, как его наполненная энергией рука срывается и по дуге летит мне в лицо. Окрашиваю мир оранжевым и вместе с блоком бью ему в подбородок. Голова, хорошо знакомая с барбером, откидывается назад, на дизайнерский свитер падают красные капли из разбитых губ. Мята делает шаг назад и выбрасывает ногу.
Натыкаюсь животом на подошву, на секунду сбивается дыхание. Отдаю приказ сфере выбросить в ядро всю энергию. Контраст оранжевого усиливается, а вместе с ним притупляется боль.
Придерживаю ногу Мяты, обтекаю её разворотом через спину и бью предплечьем. Он ловит мою руку и берёт на излом. Сжимаю зубы от боли и с удвоенной яростью задираю его ногу. Он падает на лопатки и гнёт мою кисть ещё сильнее. Чувствую, как в руке что-то лопается. Боль проходит даже сквозь оранжевую завесу энергии. Взваливаюсь сверху и пробиваю с левой в челюсть.
От удара его голову выворачивает в сторону, а затылок бьётся о грязную плитку. Взбешённый, он подсвечивает обе руки и швыряет меня к противоположной стене. Спиной чувствую, как ломается штукатурка и осыпается на землю крошкой.
Мы оба на ногах. Понимая, что энергия вот-вот закончится, я срываюсь и иду в нападение. Пара-тройка быстрых ударов, блоков и подсечек. Из второй схватки я выхожу проигравшим. Лицо пухнет от пропущенных ударов, кружится голова, тошнит. Я напрягаюсь и добавляю в ядро энергию, но во внешних слоях остаются сущие крохи. Ломлюсь в атаку ещё раз.
Оранжевая энергия сильнее, чем красная, но она не всемогущая. Мне повезло застать Мяту врасплох и покоцать его лицо. Но в боевой готовности я был слабее, как бы ни было горько это признавать…
Он останавливает меня вытянутой левой ногой и выдаёт удар с разворота, перепрыгивая на правую. Я успеваю выставить блок, но… Разве способен блок остановить удар кувалды или капот летящей на тебя машины?
Меня сносит в сторону метра на три. Я ломаю подоконник и разбиваю головой стеклопакет. Оранжевый мир дважды мигает и оставляет меня в обречённой реальности. Лёгкие сжимаются спазмом. Я выплёвываю густой ком крови и съезжаю на пол.
Дверь в курилку распахивается. На пороге показывается охранник. Бешеные глаза сканируют комнату и охреневают от увиденного. Он врывается в курилку и ломится ко мне.
– Стоять!
– Но…
– Выйди и проследи, чтобы сюда никто не вошёл! – приказывает Мята.
Охранник покорно кивает и прячется за закрытой дверью. Мята достаёт из кармана платок и принимается вытирать сначала окровавленное лицо, затем – руки, в конце – обувь. Наклоняется и берёт меня за шиворот. Поднимает на вытянутые руки.
Нахожусь на грани потери сознания. Внутри всё болит. Кажется, что какие-то органы работают неправильно. Немного помогает дуновение свежего воздуха из разбитого окна. Я бросаю взгляд в сторону и вижу внизу асфальт. Пять этажей. Но мне хватило бы и трёх…
Мята подносит меня к окну и отпускает руки. Я падаю задницей на остатки подоконника и опираюсь о раму. Кажется, полёт на асфальт отменяется. Он достаёт пачку сигарет, суёт одну себе, вторую – мне. Чиркает кремень зажигалки, и курилка в очередной раз наполняется дымом.
– Как, говоришь, тебя зовут? – ни с того ни с сего голос Мяты становится не только спокойным, но и дружелюбным.
– Данил, – отвечаю я и закашливаюсь не то от дыма, не то от булькающей жидкости в лёгких.
– Отсаженный ты, однако, пацан, Данил, – Мята придерживает меня за плечо, видя, что я сползаю набок. – Задавай свой вопрос, раз уж познакомились…
Мне понадобилось время, чтобы прийти в себя. Мята его предоставил. Вообще было удивительно смотреть, как он изменился. Я бросился на него с кулаками и неслабо помял лицо. Почему он сменил гнев на милость? Впрочем, мне ли не знать ответ? В интернате я многие годы держался на плаву и не падал в канаву лузеров потому, что каждый раз выбирал давать сдачи и драться. Так случилось и в этот раз. Мята оценил мою смелость. Хотя мне повезло, что он оказался адекватным мужиком. Будь на его месте кто-то задиристее и высокомернее, валялся бы я на асфальте пятью этажами ниже.
Кое-как в своём одурманенном мозге я восстановил логические цепочки, поправил ячейки памяти и спросил про давнюю подставу от Калёных. Ответ Мяты ударил меня, будто электрический разряд:
– Подстава от Калёных?! Не было никакой подставы! Вернее она была, но в обратную сторону!
– Как это?! – я почувствовал горечь в груди и влагу на ладонях.
Рассказанное Мятой переворачивало картину отношений Тараса и Калёных вверх тормашками. Каждое слова Мяты почти зеркально противоречило словам Тараса. Я считал Тараса нашим безоговорочным лидером и уважал его. Сперва я даже счёл слова Мяты выдумкой, которая расползлась по Бетонке про слишком амбициозного подростка. Но чем больше я об этом думал, тем больше приходил к выводу, что слова Мяты могут быть правдой.
Не я ли оказался наживкой в заброшенном ангаре, где Тарас за спинами своих пацанов нечестным путём выбивал бабки? Да и вообще, разве не за доказательствами странности поведения Тараса я сюда пришёл?
В истории Мяты Тарас был отнюдь не жертвой, а преступником. Едва он получил место в банде, освоился и понял, как всё работает, тут же принялся подстраивать схему под себя. Не прошло и трёх
