Илана слегка отстранилась от него и неодобрительно покачала головой:
– Так ты хочешь сыграть на этом?! Но это же подло! Лео поручился за наш народ перед лицом смертельной угрозы! И проявил к нам милосердие, хотя за наш поступок есть лишь одно наказание…
– Милосердие?! Мне ничего не было нужно от этого чужака! – немедленно вскипел Алан, – Да он просто струсил, как ты не понимаешь?! А насчёт подлости… Это политика, в ней нет плохих методов. Они поверят нашим словам!
Шаманка грустно улыбнулась, но смолчала, лишь отрицательно покачала головой, и аккуратно выскользнула из объятий Алана, вновь сдвигаясь к окну. Вглядываясь в мелькающие стволы сплошной непроглядной чащи вдоль имперской трассы, она размышляла над услышанным и прежнее беспокойство только усилилось. Сердце девушки тревожно ныло от недобрых предчувствий, которым легко находилось вполне логичное объяснение.
Леон Хаттори никогда не был трусом. И она отлично это понимала. И когда он узнает, его ярость уже ничто не сдержит.
Сложившаяся ситуация в некотором плане сделала Илану заложницей обстоятельств. Шаманка уже не могла оставить действия Алана без поддержки. "Манящие" перспективы его далеко идущих планов ничуть не будоражили её воображения, наоборот, настораживали той настойчивостью, которую проявил молодой вождь изгоев – слишком самоуверенный и амбициозный, чересчур категоричный в суждениях и жёсткий в методах…
Видящая даже поддалась приступу паники и попыталась воззвать к своему дару, заглянуть в будущее. Но неизвестность по-прежнему вселяла страх, ведь пелена грядущего, как назло, не поддавалась. Прикрыв глаза, Илана боязливо вздрогнула, вспомнив лютую ненависть во взгляде Леона.
Он стал угрозой. Угрозой для неё, для её любимого мужчины и, возможно, для всего народа Э'Вьен. И тем самым не оставил ей выбора. И, как оказалось, его жизнь больше не имела прежнего значения для её народа. Она нашла новый подходящий сосуд для души Владыки.
Илана решилась вернуть взятое взаймы – смерть всегда получает своё…
***
О важном зачастую говорят обыденно – слегка отстранённо, без трагичного полушёпота или напряжения в голосе, не подбирая удобного случая и не подыскивая слов, ведь они идут из глубины души. Разговоры о важном – это не деловые переговоры и высокоинтеллектуальные дебаты, в них нет конкуренции личностей, нет места соперничеству умов. Говорить о важном могут лишь те, кому нечего делить...
В предрассветном полумраке гостиной комнаты Лёхиной квартиры тихим, шуршащим речитативом лился пространный монолог Савелия. Звонкий перестук льда в стаканах с виски тонко вплетался промеж его слов и лишь привносил в звучание мелодичности, словно задавая ритм исповеди юноши. Опустошённый, усталый, балансируя на грани безумия, он как будто сломался и просто хотел выговориться. Не оправдаться, не попытаться как-то сгладить свою вину, а всего лишь рассказать всё как есть, безжалостно бичуя собственные слабости и пороки. И с каждым словом я всё больше убеждался в двоякости решения простить его. Даровав облегчение, мы подвергли его изощрённой пытке – большего наказания для Саввы попросту не существовало. Он принадлежал к той редкой категории людей, которые не могли до конца избавиться от совести. И в тот момент она не давала ему покоя.
– Одного не могу понять, – воспользовавшись одной из пауз, Лёха деликатно кашлянул, прежде чем поинтересоваться: – Ты же урождённый граф. Пусть даже кредит в казино исчислялся миллионами. Разве для вашей семьи это могло стать проблемой?
– Ожидания родителей. В день, когда я позвонил отцу для согласования денежного трансфера, у нас состоялся долгий пространный разговор об ответственности будущего наследника, приближающейся старости и надеждах, которые он на меня возлагает. В итоге, моя просьба так и не прозвучала и пришлось искать другие источники денег, – усмехнулся Савелий, устало массируя виски.
– Маму с папой не захотел расстраивать… Звучит инфантильно, но в чём-то я тебя понимаю! Ко мне почему-то тоже не пришёл, – укоризненно заметил староста, – Ни ко мне, ни к Калашникову...
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
– Прийти, признаться и, тем самым, расписаться в собственной глупости? В особенности перед тем, с кем соперничал с самого первого курса?! Умение признавать собственные ошибки и с достоинством нести за них ответственность никогда не числились в списке сильных сторон моего характера. Теперь, придётся учиться…
– Не драматизируй, Давыдов, не переломишься и научишься, – мягко улыбнувшись, я прервал его сожаления. – Среди людей не отыщется такого, кто хоть раз бы не оступился. Мне также доводилось совершать ошибки. Не менее болезненные, это уж точно.
В памяти всплыли беспричинно казнённые мной пленники. Традиции 15 века давным-давно канули в небытие и даже "кодекс самураев" не требовал от меня столь жёстких мер. Это была моя ошибка – целиком и полностью. Не менее серьёзная и значительная.
– О своих обязательствах перед Во Шин Во забудь. Это я полностью беру на себя. Китайцы слишком многое на себя берут и давно стоило поймать их за нос, – стряхнув с себя задумчивое оцепенение, я не поленился встать и, после недолгих поисков, разыскал в кухонном шкафу подходящую для моих целей глубокую керамическую чашу. Горсть кубиков льда загремела по её дну, образовав невысокий островок, на который хлынул поток льющегося из бутылки напитка.
– Полагаю, мы все что-то вынесем из произошедшего. – говорил я, взяв в руки импровизированную братчину. Учёба в ВКШ всё чаще и чаще снабжала меня решениями и знаниями, способными отыскать правильный выход из самых разных ситуаций. – И научимся доверять, быть внимательными друг к другу, а не стесняться и соперничать. Пусть прошлое навсегда останется в прошлом! За доверие между друзьями! Кампай!
Староста бросил на протянутую ему чашу озадаченный взгляд, покосился на встрепенувшегося Савву, нахмурился, хотел было что-то сказать, но в итоге только махнул рукой:
– Так нечестно! – жалобно протянул он, – Ты слишком быстро русифицировался, Лео!
Давыдов поднял было опущенную голову и неуверенно улыбнулся, явно не зная куда себя девать. Видеть лощёного блондина в таком состоянии было весьма непривычно.
– Кампай! – чуточку требовательно повторил я и удовлетворённо кивнул, наблюдая за шествием чаши, после чего принял её обратно и залпом проглотил остатки виски: – Закончим с этим. Вам, между прочим, ещё на учёбу. Это мне теперь можно официально прогуливать любые занятия! И, кстати, неплохо было бы начать собирать вещи…
***
Отъезд из Школы прошёл незаметно для остальных кадетов лишь по той причине, что я намеренно завершил сборы пораньше и во время первых занятий успел посетить библиотеку, где мне под роспись выдали около пятидесяти килограмм "гранита науки". Библиотекарь довольно долго рассматривал выведенные на бланке иероглифы, подозревая издёвку, но когда я предложил сопроводить роспись печатью родового герба, мигом сообразил, что к чему и больше не чинил препятствий. Перетаскав книги к ожидающему у ворот такси, с некоторой грустью посмотрел на громаду главного учебного корпуса. К горлу подкатил комок – меня не покидало странное ощущение, пропитанное горечью изгнания. Ирония судьбы: как скоро ещё недавно полноправный кадет стал персоной "нон-грата"! Оборвав этот внутренний монолог, я уже начал поворачиваться, когда заметил распахнувшуюся настежь входную дверь и выскочившую на крыльцо девушку. Травянисто-зелёное строгое платье, пшенично-золотистая коса, перекинутая через плечо, торопливый взмах тонкой девичьей руки...
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Всё-таки узнала. И пришла проводить. Мелочь, а чертовски приятно. Увидеться с Натали в городе будет гораздо сложнее, а уж учитывая слухи...
Помахав ей в ответ, глубоко поклонился, чувствуя, как теплеет на душе, как разжимается хватка "кошачьих" когтей, втихую царапавших моё сердце, как утверждается намерение защитить её во чтобы то ни стало. Как там говорил Таранов: "пара дуэлей со смертельным исходом"?
