— Мне нужна тишина. Тихо, — и прикладываю палец к губам.
Если они еще что-то мне сейчас скажут, я заору на всю комнату. И к черту вся вежливость и хорошее впечатление в любых глазах.
Но девочки отходят. Безразлично, что они обо мне думают. Минут пятнадцать сижу в полнейшем одиночестве. Наконец я вижу Роберта: он уверенными широкими шагами идет ко мне.
Вытаскиваю сотовый и смотрю, сколько времени. Тридцать пять минут выброшены из моей жизни. Сомневаюсь, что так долго можно осматривать ребенка.
— Вероника, извини, — Роберт второй раз берет меня за руку. Ладонь у него крепкая и теплая. Ладно, я готова простить все. Узнала же много нового? Узнала.
Какое-то движение в дверях.
В комнату входит худая темноволосая женщина в длинной болотно-зеленой юбке и светлой кофточке. Она оглядывается по сторонам, ее взгляд задерживается на Роберте.
— Роберт! — восклицает тут же. И лицо ее, усталое и чуть осунувшееся, вдруг ужасающе хорошеет.
А потом она видит меня рядом, видит, что Роберт держит меня за руку… Такую кристально чистую ненависть, не разбавленную никакими другими эмоциями, в свой адрес я встретила впервые в жизни в мормонской церкви, так пекущейся о добропорядочности своих прихожан. Кто бы мог предположить?
Сразу становится как-то неловко и неудобно, и стены комнаты начинают давить.
— Лена, здравствуй! — улыбка Роберта, как всегда, светлая и искренняя.
— Давно тебя не видела, — она больше не смотрит на меня. Все ее лицо, ее лучистые счастливые глаза обращены только к Роберту — и никуда больше.
Да что ж это такое…
Друзья! Почему все нормальные мужики либо заняты, либо… заняты?
— Мы же встречались на прошлой неделе? — совершенно наивно спрашивает ее Роберт.
Ну, тупо-ой. Даже я понимаю, в чем дело, хотя вижу эту женщину первый раз и меньше минуты.
— Да? А казалось, так много времени прошло.
— Бывает, — Роберт равнодушно смотрит на нее.
Как бы поточнее описать мое состояние?
Я же в шоколаде сейчас, так? Выбрали меня, а не ее, так? Я автоматически, назло Стасу и всей жизни, перехожу в разряд очень успешных и котирующихся женщин, так? Почему же мое впечатление от происходящего можно выразить лишь непечатным словом «хреновое»?
— Я бы хотела тебе кое-что сказать. Это две минутки, не при свидетелях. Хорошо? — она продолжает меня игнорировать.
Роберт, я понимаю, не в восторге, но вида не подает.
— Ты подождешь еще, Вероника? Прямо секундочку, хорошо?
А я могу сказать «нет»? И что тогда будет?
— Да, подожду, — еле размыкаю челюсти.
Они отходят в угол комнаты, я стою у порога. Даже смотреть на них не буду.
Одно дело, когда у тебя появляется принц всякий на белом коне. Но когда в наличии принц и другая принцесса, влюбленная в него очень страстно и безответно, то это уже, извините, совсем другая история.
Дура, решаю я. Наблюдаю за ними краем глаза, каюсь. В таком случае нужно поступать по-другому. Вероника, как нужно-то поступать, расскажи? Ты же у нас самый лучший специалист в этом деле.
Не специалист я вовсе. Но — по-другому. Не знаю как.
Лена так и не добилась от Роберта того, чего хотела. Вижу это по ее разочарованному и злому лицу. Она чуть не плачет.
Накрасилась бы, думаю я жестоко. Юбку дурацкую сняла. И вести стала бы себя иначе. Но и это не гарантировало бы сто процентного результата, давайте уж честно, потому что не только в этом дело. Не нравится она Роберту. И этого она пока не может изменить.
Их отношения чем-то похожи на наши со Стасом. Ох, Леночка, как же я тебя понимаю…
— А это кто? — спрашиваю я Роберта уже на улице. Пропустим чуть ли не слезное прощание прихожан с Робертом. Пропустим противного скользкого старикашку с искусственной белозубой улыбкой и благообразным выражением на лице, коим оказался мистер Беннет. И особенно не остановим внимания на буравящем мою спину взгляде Лены, который я чувствовала еще долго после того, как закрылась дверь квартиры мормонов.
— Ты о ком? — Роберт сама учтивость.
Этот вопрос слишком в лоб. Я ведь сейчас о Лене хочу узнать. Если процитировать Стаса, то «так дела не делаются».
Прямо философ, блин.
— Беннет, — говорю я. Все выясним потихонечку, иначе Роберт сразу поймет, что им интересуются, и будет ко мне так же снисходителен, как и к Лене.
Чело Роберта проясняется. Я серьезно.
— О, это замечательный человек, — говорит он.
Понимаю, что попала. Если не в точку, то в долгий монолог об исключительности данной личности.
— Он для вас с Марком сделал что-то важное, — я скорее утверждаю, чем спрашиваю.
— Да. Он один их тех, кто помог наказать одного человека за смерть моей семьи.
Вместо тысячи слов.
А ведь Роберт, получается, зависит от мормонов. Нет! Повязан узами долга и благодарности за то, что они для него сделали.
Элементарно, Ватсон. И пусть тебя не смущают, Вероника, эти буклетики и юные девушки. Все сложнее, чем тебе кажется, и религией здесь дело не ограничивается.
Этим можно объяснить и то, что Роберт бежит сломя голову по первому его зову со свидания, и то, как уважительно прощался Роберт со старейшиной. И меня ему показывал, ага. Не обошлось без смотрин.
Старейшина Беннет лучезарно мне улыбнулся и пожелал видеть вновь у него в гостях. Подразумевалось, что в церкви, конечно.
Гаденько мне, гаденько. Тут уже и Стас не кажется таким плохим. Пусть и злой у него язык, и всякие приколы надоели, зато ни перед кем не отчитывается. И любовница у него красивая, а здесь — просто ведьма какая-то. Заявляет права на Роберта, никем для него не являясь, по-моему.
— Тебе, Вероника, не понравились наши старейшины и сестры? — Роберт посмеивается.
О, уже приближаемся к главному вопросу.
— А ты думаешь, что эти дети могут мне что-то новое сказать о Боге? Они меня могут научить переносить сильную душевную боль? Они, которые и жизни-то не видели? А тебя как, Роберт, научили?
Мы неимоверно долго глядим друг другу в глаза, и кажется, что время застывает. На лице Роберта я вижу гримасу боли — и узнавания.
Его скорбное выражение лица, у меня — такое же. Понимаем друг друга без слов.
— Ты замечательная, Вероника.
— Спасибо. И вам того же.
— Это не комплимент. Просто ты…удивительная.
— Обычная.
— Нет…
Криво усмехаюсь. Если бы это сказал Стас, я бы была на седьмом небе от счастья. Слова Роберта, такие добрые и ласковые, согревают и радуют, но почему я не могу поверить им? Вечно чувствую подвох. Стас виноват.
