— Зеркало, нам необходимо зеркало, — твердила принцесса. — На борту «Быка» нельзя нормально причесаться.
— Ан Эрита, зеркала Гуша — металлические, — вежливо предупредил Котта. — Перед отлётом всё придётся взвешивать. Фунт перегрузки требует лишнего гелия…
— Ах, господи! неужели мы много накупим? Самую малость.
— Да, пустяки! — поддержал её другой артиллерист из отряда Карамо, взваливая на плечо зонтичного слуги вторую суму с покупками, как вьюк на осла.
Эри оглянулась в сторону Селища — там, над тростниковыми крышами, виднелась серебристая сигара дирижабля.
— Вот на каком экипаже надо ездить по магазинам… О, милые шарфики! или что это, пояски? Гере Гириц, как их носят?
— Глубоко под платьем. — Меднолицый дицер постарался ответить как можно равнодушней. Объяснять он не стал. Всё-таки молодые барышни, приличия и всё такое.
Дар правителей — не только умение властвовать, но и проницательность. Поняв, что Котта благовидно уклонился от подробностей, Эри перешла на язык жестов. Торговка уловила суть вопроса и показала на себе руками — вот так обвязываться и вот так.
— По жаре гораздо лучше панталон, — шёпотом поделилась принцесса с Лисеной. Та смутилась, покосившись на мужчин — вдруг слышат?..
«Испарения болот, дурные нравы — действительно, влияет! Перенеслись через море — и сами меняемся…»
«Весь женский пол в Туше носит штаны, от простых чёрных до шёлковых алых с золотой вышивкой, с затяжкой на талии или на бёдрах.
Шальвары с прорезями и завязками на щиколотках полагаются тем, кто ведёт нескромную жизнь; также они носят очень короткие жилеты со шнуровкой, открывающие спину и живот, и ходят босыми. Их называют „девы-сновидения“.
Храмовые танцовщицы стоят рангом выше, они бывают на торжествах у богатых людей, даже во дворце. Те, кто состоят в неволе, носят кольцо в мякоти носа между ноздрями.
Среди гушиток в ходу набедренные повязки. Если в них танцуют, их украшают вышивкой, бисером и кистями».
— Я куплю для тебя, Лары и Хайты. — Заметив, что Лис неловко, принцесса решила смягчить это щедростью. — Вечером примерим.
Графинька допрашивала Котту:
— Как тут развлекается простой народ? Петушиные бои, игра в кости — а, например, поют ли они хором?
— Скорее, воют, ан. Во время бедствий.
— Есть ли здесь театры?
— У царя.
— М-м-м… а библиотеки?
— У царя.
— Чем же вейцы занимаются в часы досуга?
Артиллерист задумался. Как бы пристойно высказаться, чтобы не оскорбить слух девицы?
— Курят маковую смолу. И «листву пророка» от пустосвятов.
— Нет, это дурные привычки. А занятия?
— Плодовитость.
— Вы говорите о них, словно о кроликах.
— А вы посмотрите, сколько их.
— Значит, всем хватает пищи! У них богатая земля. Я читала, что вулканические почвы…
— Дело в другом, ан. Они совсем неприхотливы. Едят всё, что растёт или шевелится. Даже червей и тараканов.
Кое-как совладав с тошнотой, Лисси поискала глазами, о чём бы ещё спросить. Главное, чтобы не про червей.
— Те фигуры человечков на карнизе — они продаются?
Вырезанные из дощечек фигуры болтались на бечёвках, свисавших с края навеса перед входом в дом.
— Нет.
— Я бы купила. У них такие странные лица…
— Это детские души. Они хранят дом от воров и порчи.
— Ду… — запнулась Лисси. — Души?
— Дети, которые умерли в доме. Гушиты считают — они превращаются в демонов и стерегут жилище. Приносят удачу в торговле… Самый сильный демон-страж — сын, удавившийся для блага семьи.
— Четыре… пять… — шевеля губами, Лис в ужасе считала фигурки. — Боже, несчастные родители…
— Они считают себя счастливыми — столько духов-защитников… Не печальтесь о них, они родили новых. Гушиты на диво многодетны.
— Но… дети!
— Здесь всё идёт в дело и на пользу, даже смерть.
Наконец, Котта привёл их к площадке, где в окружении шумной толпы выступала компания, похожая на акробатов — тощий старец со свитком в руках что-то напевно выкрикивал, двое мальчишек играли на костяных флейтах, а посредине на циновке танцевала девочка в чёрных шальварах и куцем жилете.
— Друг дицер, что декламирует дедушка? — спросил Касабури.
— Хвалит свою школу. Обещает любого сделать гибким, как угорь. Здесь традиция — держать прислугу, владеющую «танцем змей», гимнастикой души и тела. Скромная, безоружная девица, но при случае…
— Она действительно ловкая, — признала Эрита. Девочка-гушитка извивалась на месте, как пламя свечи над фитилём.
— Говорит — кто хочет, пусть попытается задеть её бамбуковой палкой, — вслушивался Котта. — За попадание — два маньчи. Она не сойдёт с места, где пляшет.
— Смешно. — Принцесса пожала плечами. — Как можно уклониться?.. Гере Гириц, пусть мне дадут палку.
— Эри, ты же станешь бить? — взмолилась Лис, жалея маленькую гушитку. По тому, как Эрита взяла палку и помахала ею, графинька увидела в подруге человека, знакомого с фехтованием.
— Только касание.
Быстрый выпад. Танцующая девочка молниеносно изогнулась, пропуская колющий удар мимо себя — и продолжала перебирать ногами, по-змеиному двигая телом.
— Ах ты… — растерявшись, Эри замерла. Как это могло случиться? Обида, досада, смущение — все смотрят, ухмыляются…
— Второй удар за плату! — провозгласил старец, воздев руки со свитком, едва заметил, что иноземка вновь готова атаковать. — Полтора баката! Глядите, о прозревшие в ладонях Бахлы, сколь велико искусство школы змей Лунного Пруда — даже заморская воительница перед ним бессильна!..
— Лови. — Нервничая, Эрита кинула парню-помощнику монеты и ударила рубящим, наискось. Шшшик! — палка впустую рассекла воздух, девочка стремительно и гибко отклонилась, но её ноги топтали циновку там же, где и раньше.
— Третий удар — один маньчи!
Ясно было, старец готов взвинчивать цену и дальше. Кругом посмеивались в кулаки, не решаясь хохотать над иноземкой в открытую.
От стыда перед своей компанией Эри хотелось провалиться сквозь землю. Хороша фехтовальщица — безоружную свистушку в двух шагах не поразила!
— А нападать девочка может? — вдруг подал голос Касабури, до сей поры внимательно следивший за напрасными попытками Эриты. — Друг дицер, спроси.
— Десять маньчи, если ты хочешь боя.
— Пусть она возьмёт настоящий клинок. Бой до первой царапины.
Притихшие гушиты расступились, охая и перешёптываясь, когда старик вынул из чехла и подал девочке странно изогнутый на конце нож. Подземный воин даже не касался своего кинжала. Лисси заволновалась:
— Каси, пожалуйста, не рань её!
— Если юбка берёт в руки оружие, — Гириц с интересом наблюдал, как черногривый сходится с маленькой смуглянкой, — она знает, на что идёт.
— Оба варвары, — еле слышно проговорила Эри.
Гушитка прянула вперёд, вильнула обманным движением — и замерла: острие кинжала коснулось её горла. Как Касабури вырвал клинок из ножен, как успел опередить девочку, Лис заметить не успела.
— Деньги назад, — молвил брюнет.
Свита старика поклонилась ему как один человек.
— Дед говорит, — перевёл Котта, — что ты большой воин, достойный служить телохранителем возле царя. Он будет много платить, если ты станешь в его школе наставником.
— Скажи ему — я занят, состою на службе Синего господаря.
— Поклонись почтенной публике, — сурово сказал старикан ученице, — принеси извинения за то, что уронила славу школы Лунного Пруда, но будь на высоте в своём раскаянии.
— Лис! гляди… — задыхающимся шёпотом произнесла Эрита.
Печальная танцовщица, затерев слюной кровоточащую царапину, сложила вместе пальцы перед грудью в какую-то причудливую фигуру, пропела длинную фразу, закинула голову и — её глаза закатились, а ступни отделились от земли.
Она, как невесомая, тихо-тихо всплывала, пока не замерла вершков на семь от земли — и так зависла.
Гушиты кругом деловито лопотали, обменивались монетами — должно быть, они сделали ставки на исход боя, — но на их лицах не было и тени удивления. Как будто для них ведьмин взлёт — заурядное зрелище.
— Отец Небесный… она заснула в секунду, сама себя усыпила… Гере Гириц, пожалуйста, пригласите их в Пришлое Селище. Сколько денег они хотят? Я должна узнать, как девочка это делает.
Альтерен — столица великого княжества Фонтес.
3140 миль к югу от Панака, 850 миль к юго-запалу от Руэна.
Пересадка штабс-капитана Вельтера с поезда на поезд пришлась на день народных торжеств. Сегодня старая столица выглядела праздничной, шумела как в храмин-день — древние высокие соборы, потемневшие и обветшавшие от времени, казалось, стали светлей, а трезвон с их колоколен разносился далеко, до вековых дубрав за окраиной. Когда стихал голос колоколов, за звуками города слышался оркестровый звон литавр.
