– Я знаю, что ее заклинило! Это ты, Стэнли? Погляди, почему ее заклинило.
Последовали секунды тишины. Видимо, снаружи проводились изыскания.
– Под нее загнан клин.
– Так извлеки его немедленно.
– Тут нужен нож или еще что-нибудь.
Последовала новая пауза для отдыха и медитаций. Мисс Укридж, сдвинув брови, мерила шагами комнату. А я бочком забрался в угол и стоял там, в какой-то мере ощущая себя молодым неопытным укротителем диких зверей, который ненароком запер себя в клетке со львами и пытается вспомнить, какие рекомендации на такой случай содержатся в «Уроке третьем» дрессировочного курса по переписке.
Снаружи послышались шаги, затем скрип и скрежет. Дверь отворилась, и мы узрели на коврике Укриджа с большим кухонным ножом в руке, взлохмаченного и, видимо, с разламывающимися висками. А также дворецкого, чья профессиональная осанка претерпела заметный ущерб, а лицо припудривала угольная пыль.
Характерно для мисс Укридж, что она повернулась к провинившемуся служителю, а не к племяннику-спасителю.
– Бартер, – прошипела она, насколько в возможностях женщины, даже с ее интеллектуальными дарованиями, прошипеть слово «Бартер», – почему вы не пришли, когда я звонила?
– Я не слышал звонка, сударыня. Я находился…
– Вы должны были услышать звонок.
– Нет, сударыня.
– Почему нет?
– Потому что я находился в угольном подвале, сударыня.
– Что, во имя всего святого, вы делали в угольном подвале?
– Меня понудил спуститься туда, сударыня, некий человек. Он запугал меня пистолетом. А потом запер там.
– Что! Что еще за человек?
– Личность с коротко подстриженными усами и сверлящими глазами. Он…
Рассказчик столь интересной истории, как эта, имел полное право ожидать, что ее дослушают до конца, но на этом месте дворецкий Бартер лишился своих слушателей. С прерывистым стоном его хозяйка промчалась мимо него, и мы услышали, как она взбежала по лестнице.
Укридж обратил на меня жалобный взгляд:
– Что, собственно, происходит, малышок? Черт, у меня голова раскалывается. Что случилось?
– Младший священник подмешал тебе кайфа в стакан, и тогда…
– Младший священник? Это немножко слишком множко. Провалиться мне, это уж чересчур. Корки, старый конь, я объехал весь мир на грузовых судах, и все такое прочее. Я пил в портовых салунах от Монтевидео до Кардиффа. И единственный раз, когда кому-то удается мне что-то подмешать, так это в Уимблдоне! И младшему священнику! Скажи мне, малышок, они все такие? Ведь если так…
– Он, кроме того, стырил табакерки твоей тетки.
– Младший священник?
– Да.
– О-го-го! – сказал Укридж, и я увидел, как он проникается новым почтением к духовенству.
– И тут явился другой тип – его сообщник, прикинувшийся сыщиком, – и запер нас здесь, а дворецкого в угольном подвале. И думается, он смылся с драгоценностями твоей тетки.
Пронзительный визг огласил воздух где-то над по толком.
– Так и есть, – сказал я кратко. – Но, старина, я, пожалуй, пошел.
– Корки, – сказал Укридж, – стань со мной плечо к плечу.
– При любых нормальных обстоятельствах – безусловно. Но сейчас я твою тетю видеть не хочу. Через год-другой – пожалуй, но не сейчас.
На лестнице послышались спускающиеся торопливые шаги.
– Всего хорошего, – сказал я, проскальзывая мимо и устремляясь навстречу вольным просторам. – Мне пора. Спасибо за очень приятный день.
С деньгами в наше время туговато, но на следующее утро я решил, что трату в два пенса на телефонный разговор с «Вересковой виллой» нельзя счесть неоправданным мотовством. С безопасного расстояния я был не прочь узнать, что произошло там накануне после того, как я удалился.
– Вас слушают, – произнес важный голос, когда трубка была снята.
– Это вы, Бартер?
– Да, сэр.
– Это мистер Коркоран. Я хотел бы поговорить с мистером Укриджем.
– Мистера Укриджа тут нет, сэр. Он отбыл около часа назад.
– О? Вы имеете в виду, отбыл… э… навеки?
– Да, сэр.
– О! Благодарю вас.
Я повесил трубку и, глубоко задумавшись, вернулся к себе. Меня не удивило, когда Баулс, мой домохозяин, сообщил мне, что Укридж ждет меня в гостиной. Этот швыряемый ураганами человек имел обыкновение в тяжкие минуты искать убежища у меня.
– Приветик, малышок, – сказал Укридж кладбищенским тоном.
– Так ты здесь?
– Да, я здесь.
– Она тебя вышвырнула?
Укридж слегка вздрогнул, словно от какого-то болезненного воспоминания.
– Мы обменялись мнениями, старый конь, и пришли к выводу, что нам лучше жить в разлуке.
– Не вижу, как она может винить за случившееся тебя.
– Баба вроде моей тетки, малышок, способна винить кого угодно за что угодно. И вот я начинаю жизнь заново, Корки, человеком без гроша за душой, и противопоставить широкому миру я могу только мою прозорливость и мой мозг.
Я попытался привлечь его внимание к оборотной стороне медали.
– У тебя же все тип-топ, – сказал я. – Ты в положении, о котором мечтал. У тебя же есть деньги, которые насобирала твоя лютиковая девица.
Моего бедного друга сотряс сильнейший спазм, и, как всегда в минуты душевной агонии, его воротничок стряхнул запонку, а пенсне спрыгнуло с переносицы.
– Деньги, которые насобирала эта девица, – ответил он, – недостижимы. Они ушли в небытие. Сегодня утром я с ней увиделся, и она мне все рассказала.
– Рассказала тебе что?
– Что в саду, пока она продавала лютики, к ней подошел младший священник и – вопреки ужасному заиканию – настолько красноречиво доказал ей, как нехорошо грести деньги нечестным путем, что она пожертвовала их все в его Фонд Церковных Расходов и вернулась домой с твердым намерением вести более праведную жизнь. Женский пол неуравновешен и эмоционален, малышок. Старайся иметь поменьше дела с его представительницами. Ну, а пока дай мне чего-нибудь выпить, старый конь, только покрепче. Такие минуты – жестокое испытание для мужской души.
© Перевод. И.Г. Гурова, наследники, 2011.
Укридж и старик Черезбрак
– Корки, старый конь, – сказал Стэнли Фиверстоунхо Укридж потрясенным голосом, – ничего поразительнее я не слышал за все время моего существования. Я изумлен. Ты мог бы сбить меня с ног соломинкой.
– Жалко, что у меня при себе нет соломинки.
– Этот так называемый костюм? Это потертое заношенное рубище? Неужели ты стоишь вот тут и на самом деле говоришь мне, что тебе нужен этот обтрепанный, жалкий, мятый-перемятый костюм? И честное слово, да провалиться мне, когда вчера, перебирая твой гардероб, я наткнулся на него, то решил, что ты отверг его уже много лет назад и просто забыл пожертвовать какому-нибудь достойному бедняку.
Я излил душу. Любой непредвзятый судья безоговорочно признал бы, что у меня была причина излить ее с жаром. Весна, явившись в Лондон в блеске золотого солнечного света, властно призвала всех молодых людей насладиться юностью, облечься в новые пиджачные костюмы из ткани «в елочку», и выйти на улицу, и поразить население верхом элегантности, а я лишился всего этого из-за таинственного исчезновения моего нового, с иголочки, костюма.
И после суточной разлуки я повстречал его на Пиккадилли с Укриджем внутри.
Я продолжал говорить и достиг некоторых высот красноречия, но тут рядом с нами остановилось такси и извергло щуплого щеголеватого старичка, который вполне мог оказаться герцогом, или полномочным послом, или еще кем-либо из той же породы. Его украшали острая седая бородка, цилиндр, нежно-зеленые гетры на штиблетах, аскотский галстук и гардения в петлице. И если кто-нибудь сказал бы мне, что такой достопочтенный джентльмен хотя бы шапочно знаком с С.Ф. Укриджем, я рассмеялся бы глухим смехом. Далее, если бы меня поставили в известность, что Укридж, когда такой джентльмен тепло с ним поздоровается, словно бы не заметит его и холодно продолжит свой путь, я наотрез отказался бы этому поверить.
Тем не менее оба эти чуда свершились.
– Стэнли! – вскричал старый джентльмен. – Боже мой, я же не видел тебя годы и годы! – И он говорил так, будто сожалел об этом, а совсем не радовался подобной удаче, при одной мысли о которой у меня слюнки потекли. – Пойдем же, мой милый мальчик, перекусим вместе.
– Корки, – обдав его леденящим взглядом, сказал Укридж, тихим напряженным голосом, – пошли. Нам пора.
– Разве ты не слышал? – ахнул я, когда он потащил меня вперед. – Он же пригласил тебя перекусить с ним.
– Я его расслышал, Корки, старина, – мрачно сказал Укридж. – И усеки одно: от этого типуса лучше держаться подальше.
– А кто он?
– Мой дядя. Один из.
– Но он выглядит таким респектабельным!
– Вернее сказать, дядя через брак. Или даже через-через? Он женился на сводной сестре моей покойной мачехи. Пожалуй, – добавил Укридж в размышлении, – «через-через» будет наиболее точно.
Тайна усугубилась, но у меня не было ни малейшего желания барахтаться в ней.
