Свинья как вскочит и прямо в речку, в колесо.
И все стерялось: ни речки, ни луга, ни колеса, ни свиньи, — пустое поле. Пустым полем пошел хозяин домой один без свиньи.
А ему навстречу калика прохождающий, старичок мудрый.
— Ну, что свинья? — спрашивает калика, а сам словно рад чему-то.
Тот ему и рассказал все, как было.
— Вот, дитятко, — сказал калика, — нищий-то ходил и просил, не работал, чужую копейку прятал, скопил денег, тысячу скопил, у других отымал, трудовые, горькие, и все сгорит, все взыщется. То нам за грехи Господь дает!
1911 г.
Чужая вина*
Жил-был прожиточный человек, большой хозяин. Семейный был человек: была у него жена, дети. Ладом жили, по-хорошему: ни ссоры, ни крика, ничего такого. Ну, Иван все с домом, — известно, хозяин! — все Иван по дому в заботах и хлопотах: некогда ему и на человека взглянуть, не только там поговорить с кем поближе, — все только дела, о делах. А хозяйка, совсем не такая, она от своих урвет, чужим даст, — сердечная была.
Пришел праздник: пошел Иван с женой в церковь, отстояли обедню, помолились Богу. Кто о чем, а Иван и к Богу все с делами, все о хозяйстве просит у Бога. А вернулись из церкви, сели за стол обедать.
Вот за обедом будто призаснул Иван, и показалось ему, что Успенье-Богородица, Царица Небесная, над столом стоит, и себя он будто видит, и жену хозяйку, — на жене золотой венец.
Проснулся Иван и с той поры взял он в раздумье, что это у жены его венец золотой, а у него нет ничего? И стал он думать о своей жизни богатой, хлопотливой и заботливой, и чем больше думал, тем чаще говорил себе, что эта жизнь его, хлопотливая и богатая, не такая, не настоящая, за такую жизнь его не будет ему золотого венца.
«Бросить богатство, бобылем жить, в работники пойти!» — так решил Иван.
И оставил Иван богатство свое, дом, жену и детей, все им оставил, все богатство свое, ничего себе не взял, в чем был, в том и ушел.
На стороне нанялся Иван в работники к хозяину, всякую работу исполнял у хозяина. Полюбился Иван хозяину: все исполнял, везде готов был, хоть в воду, хоть, куда хочешь, пошли, везде все справит. А хозяйка невзлюбила его, взяла и насказала хозяину.
— Вот ты, — говорит, — держишь Ивана около года, а вот он наехал на меня, рубашку разорвал да сарафан, всю разорвал, до тела выщипал!
Позвал хозяин Ивана.
— Как же, Иван, так делаешь?
А он взял да и повинился, будто и вправду согрешил, — на себя вину взял.
Рассердился хозяин на Ивана и посадил его в наказание в темное место, в холодную клеть. И выпускать не велел, так рассердился.
А Иван там и помер, в темном-то месте, без пищи, в холоде — с чужою виной на душе.
Помер Иван.
И вот пошел ладанный дух везде по дому. Носится ладанный дух по дому, по комнатам, и никто не домекнется, откуда такой дух идет.
— Что это, — говорит хозяин, — откуда этот ладанный дух у нас? — и схватился, вспомнил Иванушку.
Тут повинилась хозяйка, да поздно: лежит Иванушка мертвый, святой человек.
1911 г.
Чаемый гость*
Жил человек такой богатый, богатый, сядет за стол, ест-ест, насилу с места встанет, так много всего.
Дружно, дородно, согласно жил богач с семьею: жена — хозяйка хорошая, дети — все молодцы, загляденье! — и сыновья, и дочери.
С бедняками богач не знался, нищего брата не пускал к себе. А жила у него в доме больная тетка, по бедности держал старуху: старуха за душу его и молилась. И о душе, значит, помнил, все честь честью, набожный был хозяин.
Хозяйство — полная чаша. И за душу есть молебник. Чего еще? А захотел богач, чтобы сам Бог в гости к нему пришел. Вот и пошел он в церковь Бога в гости звать.
Велел богач постелить ковры от самого дома до церкви, отслужил молебен, вернулся домой, сел у окна ждать. И до вечера прождал.
Не тут-то было, хоть бы кто-нибудь!
А в ночь тетка больная старуха померла.
Ну и похоронили тетку, помянули старуху, — за душу, ведь, молилась! А Бога все нет и нет, — не идет Бог в гости.
В день похорон вечером приходит в дом нищий старичок. Просится нищий на ночлег пустить.
Не хотел богач пускать нищего, да раздумался, — его и пустили. А старичок и воды просит напиться и поужинать, Христа ради. Дали нищему от ужина кость поглодать да в клетушку, где померла тетка, и положили спать на ночь.
Ночь переночевал старичок, поблагодарил хозяев и пошел себе в путь-дорогу.
А богач не унимается, нет-нет да в окно и выглянет: все на дорогу смотрел, Бога смотрел, Бога в гости ждал.
Не тут-то было, хоть бы кто-нибудь!
И уж который раз, пождав понапрасну, лег богач спать.
И показалась ему ночью во сне покойница тетка. Бранит его тетка: зачем положил нищего старичка в ее душной тесной клетушке?
— Ходил ты в церковь, — укоряла тетка, — звал Бога в гости, ковры стелил, служил молебен, а Бога-то и проглядел! Чем старичка-то угостил? Кость старику, как собаке, бросил! А ведь это сам Бог у тебя был, сам Бог приходил к тебе в гости.
Пробудился богач, затужил, расплакался, что худо такого гостя принял. Да уж нечего делать, одно остается: догнать старика, вернуть и все поправить.
И пошел богач искать нищего — гостя своего, и везде спрашивал о нем, не видал ли кто?
— Не видали, — говорят ему.
Никто не видал нищего. А богач не унимается, дальше идет, дальше от дома, все расспрашивает о своем госте. Да так и покинул богач дом, семью и богатство, больше не вернулся домой.
1910 г.
Пасхальный огонь*
Жил человек такой бедный, бедный, а просить стыдно было. Другой раз целый день есть нечего… нет ни кусочка, ну, да как-нибудь перетерпит и никому ни слова. Все бедняк молчком сносил. Да и лучше так-то помалкивать в беде. Есть кому с тобой управляться! И кому охота? У всякого свое дело, свои заботы, — всяк о себе подумай! Видно, уж Господь так устроил.
Подошла Христова ночь, а у бедняка и огня нет, нечем бедняку печку затопить. Как тут сделаться? Крепился бедняк, крепился, и не совладал с собою: уж очень приуныл и запечалился. Пошел он по соседям кланяться. И никто не дает огня. И ходил бедняк из дома в дом. И никто ему не дал огня.
Уж наступила Христова ночь, в колокол ударили, вошел бедняк в последнюю избу.
Топится печь в избе, на лавке покойник лежит, больше никого нет.
Помолился бедняк, присел на лавку. И так ему вдруг горько стало, обидно стало, — стал он будить покойника, с мертвецом разговаривать.
И поднялся покойник:
— Что надо?
Просит бедняк огня дать.
Встал покойник, пошел к печке, зачерпнул ковш углей, подал ковш, сказал:
— Домой придешь, на стол стряхни! — и опять на лавку лег.
А уж бедняк вот как рад, сказать невозможно, ухватил ковш да бегом за дверь, давай Бог ноги.
Прибежал он в избу к себе, вытряхнул угли на стол, как велел покойник.
И вдруг осветилась изба светом-огнем, а в свете-огне стало золото, полон стол — все золото.
Наутро узнали соседи. Все соседи пришли к бедняку — завидно им: пришли спросить, откуда взялось у него столько богатства.
— Это он все дал! — и рассказал бедняк, как в Христову ночь в последней избе пробудился покойник и дал огня, а из огня золото стало.
К ночи со всех дворов собрался народ всем миром идти за огнем в мертвецкую избу.
Окружили лавку — топилась в избе печь, на лавке покойник лежал, — всем миром стали будить мертвеца.
И поднялся покойник:
— Что́ надо?
— Дай огня!
Встал покойник, пошел к печке, зачерпнул ковш углей, подал ковш, сказал:
— На середке деревни не трясите, а придете домой, на середку избы положите! — и опять на лавку лег.
Ухватил каждый по угольку да скорее домой, — в ладонях нес, чтобы добро не обронить.
И как наказывал покойник, положил каждый себе уголек на середку избы.
И вдруг осветились избы светом-огнем, поняло стены огнем — бросилось полымя, и начался пожар, да какой страшный, все дотла выгорело.
Я не сказку сказываю, а правду.
1910 г.
Рыбовы головы*
Жил-был старик со старухой. Жили они бедно. Ну, где старикам достать богатства! — и годы не те, и работа не та, так кое-чем промышляли. А был у них внучонок Петька. Внучонка старики очень любили.
— Петька да Петька! — только и сказ у стариков, что про Петьку.
Да еще была у старика, кроме Петьки, другая еще забота: прослышал старик на свое горе, будто где-то у озера спрятан клад — золото. Головы решиться, а достать ему клад-золото!
Помалкивал старик о кладе, никому ни полслова, ни старухе, ни Петьке. И чуть выдастся случай, так тайком к озеру и идет, и копает. И много годов ходил старик к озеру, копал, искал клад, но клад все не показывался.
