Вокруг, как в адском танце, плясало пламя, она кашляла, задыхалась и орала на него как бешеная:
— Я тебе, мерзавец, умереть не дам!
Еще один шаг, еще… градом катил пот, заливая лицо. Еще рывок. Потом другой.
У него дернулись плечи и началась сухая рвота. Изо рта свисала тонкая нитка слюны.
— Вставай же ты! Уже совсем рядом! — Она подхватила его под мышки и потянула так, чтобы он мог встать на четвереньки. — Давай, давай! Иди вперед! Только вперед, не останавливаться!
Она то ругалась последними словами, то уговаривала его, то тянула на себя, то подталкивала сзади, пока наконец они не оказались сначала на пороге домика, а потом на улице. Свежий воздух подействовал, как сильнодействующий наркотик, — Кэл медленно поднялся, сделал несколько шагов вперед на дрожащих ногах, но ноги тут же подкосились, и он опустился на колени.
— По-собачьи тоже можно, — прерывисто и тяжело дыша, подбодрила она его, — главное — не останавливайся.
Только когда они оказались на безопасном расстоянии от горящей сторожки, она сказала, что можно передохнуть, и он тут же тяжелым мешком рухнул в снег.
— Кэл! — она склонилась над ним, заглянув в глаза. Зрачки превратились в две едва видимые точки — он был без сознания.
Со стороны леса она услыхала легкое поскрипывание снега, это заставило ее пригнуться. Она в ужасе подумала, что вернулась Конни, но это был Моук.
Со страшным грохотом рухнула крыша, сторожка превратилась в огромный огненный шар, от которого во все стороны летели искры и поднимался огромный столб дыма. Горячая волна обожгла кожу, она с трудом поднялась на ноги, пряча лицо и стараясь не вдыхать жуткий запах горящей плоти. И тут она увидела Лизу.
Она лежала на снегу в том месте, куда ее дотащил Кэл.
На голове не было волос, лицо больше напоминало кусок сырого мяса с кровью. Одежда будто растворилась в коже и грязными черными лохмотьями прилипла к шее, плечам и рукам.
Эбби упала на колени. Ей показалось, что она теряет рассудок.
Лиза не может умереть! Ее нельзя уничтожить!
Она осталась жива, когда в детстве с зонтом в руках спрыгнула с крыши их дома в Оксфорде. Она не погибла, когда в школьной лаборатории проводила опасные опыты и устроила пожар. Не разбилась, лазая по скалам и прыгая с парашютом в затяжных полетах.
Что общего могло быть у ее беспокойной, жадной до опасных приключений сестры с этим кровоточащим телом, больше похожим на бесформенную кучу!
— Эбби…
Странный звук, похожий не то на кваканье, не то на скрип:
— Господи… Эбби…
Эбби бросилась на колени рядом с сестрой:
— Лиза? Ты звала меня?
— Да.
Эбби не верила собственным ушам.
— Ты жива! — Ее начало трясти. — Господи, сестренка, ты жива… Потерпи, Лиза… чуть-чуть… Мы отвезем тебя в больницу, там тебя вылечат. — Эбби начала беспомощно озираться вокруг, не понимая, что она хочет найти. Перед глазами замелькали бинты, капельницы, медсестры, но реальная картина была совершенно другой: догорающая сторожка и Кэл на коленях — его рвало.
— Эбби…
— Я сейчас сбегаю за снегоходом. — Эбби с трудом поднялась на ноги. Сердце бухало в груди. Колени дрожали. — Сгоняю в охотничий дом Майка и по радио попрошу помощи.
— Постой… — Лиза подняла руку, с нее капала кровь. — Сначала… ты должна… кое-что сделать.
— Нет времени, Лиза. — В мозгу громко, как сирена „скорой помощи“, гремели слова „Найти помощь! Как можно скорее! Немедленно!“. Лизе срочно нужна медицинская помощь — без бригады врачей она долго не протянет. — Я должна ехать прямо сейчас.
— Пожалуйста, — Лиза смотрела на нее умоляюще.
Эбби замолчала, пытаясь справиться с охватывающей ее паникой.
— Ты должна… остановить Конни.
— Лиза! Времени на это нет…
— Время есть… только на это. Не дай ей уйти. Не думай обо мне, о Майке… — Лиза с трудом открывала рот. — Подумай о Томасе… о нашей мечте. Мы хотим дать миру МЭГ. Подарить и ничего не просить взамен.
Лиза попыталась приподняться, но со стоном упала назад в снег.
Эбби опустилась рядом с сестрой.
— Пожалуйста, сестренка, не двигайся…
— МЭГ важнее, чем я, — проскрипела Лиза. — Ты должна понимать, как он… нужен. Всем…
— Нет, нет, — глаза Эбби наполнились слезами. — Ты не можешь просить меня об этом. Я не оставлю тебя здесь умирать.
— Ты должна. — Лиза попыталась улыбнуться, но захрипела от боли.
— Я не могу, — с нее снова градом покатился пот.
— Дашь ей уйти… клянусь, никогда в жизни… с тобой… не заговорю. — Лиза закрыла глаза. — Я тебя возненавижу… Буду ненавидеть всегда. Кто отдал ей документы? Ты!
— Нет, — заблеяла Эбби.
— Да, — выдохнула Лиза.
— Господи… — Эбби была в полном смятении. Волна эмоций захлестнула ее с головой. — Я не могу тебя здесь оставить, — зарыдала она.
— Ты передо мной в долгу.
Эбби продолжала причитать:
— Пожалуйста, не надо…
Лиза смотрела на нее в упор. Наполненные кровью глаза, казалось, проникали насквозь, глядели прямо в душу.
— Господи, Лиза… только ты можешь такое со мной творить…
Обожженные черные губы растянулись в улыбке.
— Ты сделаешь это для меня?
Эбби кивнула, по щекам ручьем катились слезы.
— Поклянись.
— Умру, но клятву не нарушу.
40
Трудно сказать, сколько понадобилось времени, чтобы отыскать Лизин снегоход, усадить позади себя Кэла и доехать до охотничьего дома Флинта.
На холодном ветру легкие как будто съеживались, она все время кашляла и чувствовала, что силы готовы ее покинуть, но приказывала себе сосредоточиться и не терять самообладания.
Прежде чем уехать, они как можно лучше укутали Лизу в меховую куртку Кэла, но не осмелились сдвигать ее с места. Кэл должен вернуться к ней, как только узнает, что врачи выехали на помощь. Оставалось только молить Бога, чтобы Лиза сумела дождаться.
Эбби поехала по следам, которые оставила сначала она сама, потом Кэл и Конни. Значит, к дому Флинта они все приехали на машинах, а потом по следу, оставленному в лесу предыдущим гостем, один за другим вышли к сторожке, где скрывалась Лиза.
Она остановила снегоход перед домом Флинта и выключила двигатель. Ветер усиливался, раскачивая верхушки деревьев. Снег с деревьев мягко шлепался на крышу. Окно справа от входной двери было разбито, пустая рама, скрипя, покачивалась на ветру. На снегу она увидела следы Конни.
Чтобы не терять время в поисках ключей, она решила залезть туда через окно и уже собралась прыгнуть туда, как вдруг к ней подлетел Моук. Он слегка отстал от снегохода и теперь, снова увидев ее, радовался так, будто она отсутствовала по крайней мере год.
— Стоять! — приказала она ему и осторожно, стараясь не порезаться о разбитое стекло, забралась внутрь и распахнула дверь на улицу.
Кэл поднял капот и склонился над машиной.
— Я сейчас найду радио, чтобы вызвать бригаду медиков! — крикнула Эбби.
Он кивнул, не оборачиваясь.
Из гостиной она побежала в комнату отдыха. Моук следовал за ней по пятам. Где же радио? В холле, на кухне? На одном из кухонных столов валялось то, что осталось от радио…
Конни все предусмотрела.
Эбби чуть не завыла от отчаяния. Если срочно не прибудет помощь, Лиза умрет. Она пробежала по другим комнатам, Моук не отставал. В горле закипали слезы. Она выглянула наружу. Кэл, оставив и свою машину, и машину, на которой приехала Эбби, возился возле снегохода Флинта.
— Кэл! Она уничтожила все приемники — ни один не работает.
— Черт, — в сердцах сказал Кэл, продолжая ковыряться в двигателе. Он отложил плоскогубцы и начал сосредоточенно скручивать какие-то провода. — Она вытащила из наших машин аккумуляторы и повредила снегоход. Но снегоход я починить смогу. Потом поеду за помощью.
— Ты уверен, что у тебя получится?
— Да.
Она взяла его за подбородок и повернула лицом к себе. Зрачки по-прежнему оставались маленькими черными точками.
— У тебя сотрясение мозга.
— Бывало и хуже, Эбби. Я справлюсь.
Только сейчас она увидела висевшую на нем обугленную одежду, кровь на лице, ожоги на шее и груди. Руки тоже были обожжены. Ею снова овладела паника.
— Ты ранен!
— Со мной все нормально, — упрямо повторил он и отвернулся к снегоходу.
Эбби заставила себя успокоиться.
— Ах, какие мы крутые, — сказала она, стараясь придать голосу бодрости. — Будь по-твоему.
Он хмыкнул в ответ.
— Кэл, в какое время ты подошел к Лизиной лесной сторожке?
— В семь сорок пять.
Она глянула на часы: без пятнадцати девять. Она теряет время, надо торопиться. Нужна карта. Она ринулась в прихожую.
Дверца морозильной камеры, где когда-то лежали документы, словно в насмешку была распахнута настежь.
