— Я согласился.
— Разве ты не рад? — осторожно спросил Ацель, не чувствуя в словах студента ожидаемого восторга. Он казался поникшим, отягощенным, как если бы его заставили выйти на работу в праздничный день.
— Я боюсь, что мисс Донсон разочаруется во мне, — вздохнул тот, опускаясь на стул, принадлежащий гостиному столику. — Не знаю, что ты ей наговорил обо мне, но, уверен, она ждёт от меня того, чего я ей — как музыкант — дать не могу.
— Я думал, ты жаждишь сцены! — воскликнул пришелец, сбрасывая с себя стопку литературы.
— Я хотел выступить на фестивале. А это разные вещи. Конечно, я мечтал о большой сцене, но… не так.
— Я не понимаю.
Эдвард сплел пальцы между собой и чуть улыбнулся:
— И едва ли… едва ли поймёшь.
Единственный концертный зал Станвелла располагался сразу за парком «Соцветие». Это было громоздкое современное здание, что в полной красоте стеклянных стен вырастало в конце зелёной аллеи, весьма уютно вписываясь в пейзаж чёрных стеблей городского освещения. Английские фонари, словно провожатые, завершали владения парка и выпускали путников на широкую мощеную площадь.
— Обычно здесь не репетируют в такое время, — приговаривала Мия Донсон, запуская нового члена группы в фойе, — но сегодня для нас сделали исключение. Видишь ли, Эдвард, талант талантом, а своего врага надо знать в лицо. Помнится, на восходе моего творчества я так готовилась к концерту в Альберт-холл! Но стоило мне выйти на сцену — как в глазах потемнело и я почти забыла аккорды, представляешь? А все из-за того, что зал был не таким, каким я его воображала в фантазиях. Не хочу, чтобы ты по такой глупости потерпел неудачу.
Эдвард послушно следовал за певицей, на фоне которой он терялся и в росте, и в лице. Мия отбила каблуками стройный ритм, распахнула огромные двери и ступила на шумопоглощающее покрытие ковролина непосредственно самого зала. Студент озирался по сторонам, роняя челюсть на грудь. И снова — агрессивно-красный! Величественный амфитеатр обосновался вокруг сияющей, даже без прожекторского освещения, сцены, а на ней, точно на пьедестале, — три статные фигуры с музыкальными инструментами.
Солистка присвистнула, обращая на себя внимание участников группы, и, поймав взгляды, затараторила вступительную речь, которая должны была разрядить задумчивую обстановку и настроить всех на нужный лад.
Самой приветливой оказалась Элис — тощая и флегматичная блондинка с выбритым виском и жутким «смоки-айсом», которым она будто пыталась отвлечь внимание от выдающегося носа, слегка загибающегося к губе. Своим мешковатым мрачным нарядом девушка олицетворяла американский рок восьмидесятых годов, известный как «грандж». Девушка с бас-гитарой свесила ноги со сцены и при виде новичка по-доброму улыбнулась, но не издала ни звука.
— Это Элис Грэнд, — не без гордости представила Мия подругу. — Как ты понял, она басистка. А вон тот красавец, — махнула она рукой к барабанной установке, — Марти Флой. Он немного взбалмошный, но ты привыкнешь.
Марти закинул ногу на ногу также высокомерно, как Ацель. Под пышными кофейными — подстать взлохмоченным волосам — бровями мигали безразличные темные глаза с выпуклыми белками, отливающими синевой. Эдвард сглотнул и перевёл взор на последнего члена группы — молодого мужчину с кислотно-зелеными дрэдами и огромным лбом, об который можно было бы бить кирпичи. У него были приятные, запоминающиеся черты, но их нещадно уродовала откровенно враждебная кривизна рта и асимметричные, напряженные скулы в купе со съехавшей в бок челюстью.
— И этим, — сошёл он со сцены, — ты собираешься меня заменить, Мия?
— Да брось, Даг, с чего ты вообще это взял в голову?
— Он же мелкий совсем! Что мы с ним будем делать? — не успокаивался Даг, ковыляя к молчаливому Эдварду с гитарой через плечо. — Да кто ты вообще такой?! — прикрикнул он, красная от гнева.
— Успокойся! — удержала гитариста за плечо мисс Донсон. — Ребята, скажите ему!
— Хэй, Даг, Мия права, — томно наблюдал за потасовкой Марти. — Тупо распускать кулаки на школьника.
— Я не школьник! — заступился за себя Эдвард.
— Попробуй объяснить это публике!
— Признай Марти, ты просто завидуешь его молодости. Сам то уже как пересохшее яблоко, — прозевавшись, вмешалась Элис.
— Эй! Мне всего двадцать девять!
— Попробуй объяснить это публике, — невозмутимо изгалялась над коллегой блондинка.
— Да завалитесь оба! — гаркнул Даг. — Вам легко говорить! Вас не пытаются заменить!
— Да никто не…
— И ты тоже заткнись, фальшивка!
И тут словно сработало заклинание — смертельно бледная, Мия прикусила губу и отступила назад. Ни разу ещё Эдвард не видел её такой. Это была не та Мия Донсон, что своей бешеной энергией разила с экранов, — она вдруг сделалась скучной и неприглядной, яркий образ увял, потемнел; прошлогодняя листва под топленым весною снегом и та — веселее.
— На, держи! — Даг сорвал с себя ремень.
Гитара отяготила не подготовившегося музыканта, и тот чуть было не повалился назад. Затем Даг подключил инструмент к усилителю, и колонки громыхнули неблагоприятным для слуха звоном.
— Играй!
— Что именно?
— Что угодно!
Эдвард скоробил пальцы, чтобы зажать лады на грифе, да так и замер. Элементарная растерянность, давление Дага и неуверенность в себе — злосчастная триада, привлекшая ступор. Все затаили дыхание. Юноша и сам дышал в половину лёгких. Томительно медленно отсчитывались секунды в нагрянувшей тишине. Эдвард тонул в ней, как в тресине, понимая, что если сам себе не протянет палку — сольется с этой мерзкой слизью и пропадет, навеки пропадет.
Прошла минута, а он так и не смог тронуть струны.
Быстро скинув с себя гитару, он вернул ее хозяину, и, не решившись поднять глаз, убежал в закулисье, в его убаюкивающий сумрак. Там, среди глубоких теней драпировки, он почувствовал себя защищённым от позора.
Мия нашла его стенающим на полу у стойки со всякого рода сценическим оборудованием. Испытав невольную жалость, она беззвучно опустилась рядом и обхватила колени.
— Когда мы с сестрой ссорились, я нередко находила её за кулисами плачущей, — поразмыслив, сказала девушка.
— Я не смог…
— Это не твоя вина! Любой бы на твоём месте растерялся. Ох уж этот… — Мия заочно погрозила Дагу кулаком.
— В любом случае, я им не нравлюсь, — был убеждён в своей никчемности Эдвард.
— Ну и Бог с ними! Я здесь солистка и мне решать, кто будет в «моей» группе.
— Но почему? Почему вы так благосклонны ко мне, мисс Донсон? К мелочному человеку, студенту, которому теперь даже платить за учёбу нечем! — злился на себя юноша. — Даг прав — кто я такой, чтобы стоять на сцене?
— О, Эдвард, позволь мне рассказать тебе историю…
Будучи хорошим слушателем, юноша притих.
— Когда-то у меня была сестра — моя близняшка, — вдумчиво вглядывалась девушка куда-то в дальние дали памяти. — Похожих, как две капли воды, нас постоянно путали. Ну, а мы, тем временем, не упускали возможности извлечь из этого выгоду. В школе мы притворялись друг другом, разыгрывая учителей и одноклассников. Она любила музыку, гулянья и шумные компании, а я — библиотеки и одиночество. Она была моей храбростью и безрассудством, а я — её умом и рассудительностью.
Эдвард поднапрягся. Зачастившие в речи мисс Донсон глаголы прошедшего времени обещали истории нехорошее окончание.
— В общем, — продолжала она, — судьба сделала так, что моя сестра стала знаменитой рок-исполнительницей. Естественно, я раззавидовалась. Любая наша встреча оборачивалась серьезной стычкой, зачиненной на бессмысленных пустяках. После одной из таких ссор сестра уехала из дома в слезах, а потом… потом я узнала, что её байк врезался в «Ролс-ройд»…
Эдвард посмотрел на нее сопереживающими глазами:
— Мне так жаль.
— Я до сих пор виню себя и свою чертову зависть! Ах, если бы я была хотя бы на десять процентов такой же, как ты, Эдвард!
— Такой… как я?.. — осекся тот, удивившись столь высокому отзыву о своей персоне.
