очень хотелось с ним разговаривать: встреча с сестрой Гарней несколько утомила меня. Я подошел к картотеке. Ящик с делами на букву «К», казалось, весил тонну, я едва поднял и открыл его. Листая страницы, нашел свидетельство о смерти Дженнет Кросби. Она умерла 16 мая 1948 года от злокачественного эндокардита. Так черным по белому было записано в свидетельстве, подписанном врачами Джоном Бьюли и Зальцером. На всякий случай я записал их имена. Полистав еще несколько страниц, нашел и свидетельство о смерти Макдональда Кросби. Его смерть засвидетельствовали все тот же Зальцер и коронер Франклин Лессуэйс. Я сделал необходимые пометки и вернулся к клерку, который с ленивым любопытством наблюдал за мной.
– Кто такой доктор Джон Бьюли? – спросил я его. – Не скажешь ли, где он живет?
– На Скайлейн-авеню. Но если вам нужен хороший врач, не ходите к нему.
– Это почему же?
Клерк пожал плечами.
– Он очень стар. Лет пятьдесят назад он, возможно, чего-то стоил, но сейчас это настоящий коновал. Он, например, считает, что сделать трепанацию черепа так же просто, как, например, вскрыть банку фасоли.
– А что, разве не так?
Клерк рассмеялся.
– Все зависит от того, о чьей голове идет речь. – Он подмигнул мне. – Работаете над чем-нибудь?
Я вышел на улицу и задумался. Неожиданно умирает богатая девушка, и засвидетельствовать ее смерть вызывают коновала, выжившего из ума старика. Не похоже на миллионеров. Было бы естественно ожидать, что они обратятся к лучшим врачам в городе, дабы убедиться, что это не убийство.
Я влез в бьюик и нажал на стартер. Рядом с моей машиной стоял оливкового цвета додж. За рулем сидел мужчина в желто-коричневой шляпе и читал газету. Я не обратил бы ни на него, ни на машину ни малейшего внимания, если бы он не отложил вдруг газету и не взглянул на меня. Правда, тут же отвернулся и тоже включил мотор. Такое совпадение показалось мне любопытным. Мужчина был широкоплечий, с огромной головой, которая, казалось, росла прямо из плеч. Над верхней губой у него тянулась тоненькая ниточка усов, одно ухо и нос сплющены.
Я влился в поток машин и поехал в восточном направлении, держа курс на Центральную авеню. Ехал не спеша, часто оглядываясь назад, чтобы видеть, что делается у меня за спиной. Додж направился со стоянки в другую сторону, но потом круто развернулся и поехал за мной. Самое интересное, что он развернулся в том месте, где поворот был запрещен, но полицейские в этот момент, видимо, спали.
На пересечении с Этвуд-авеню я снова посмотрел в зеркало. Додж следовал за мной. Мужчина небрежно сидел за рулем, выставив в окно левый локоть. Я на всякий случай запомнил номер его машины. Если он следит за мной, то делает это очень непрофессионально. На Голливуд-авеню я увеличил скорость до шестидесяти миль. Додж тоже прибавил скорость. На бульваре Футхилл я резко свернул к тротуару и тут же притормозил. Додж промчался мимо, мужчина даже не посмотрел в мою сторону. Я записал номер его машины на конверте, рядом с именами доктора Бьюли и Зальцера, и спрятал конверт в карман. Затем тронул машину с места и поехал на Скайлейн-авеню.
Еще издали я увидел на одном из домов блестевшую на солнце медную табличку. За низкими деревянными воротами был небольшой сад, в центре которого стояло двухэтажное строение из канадской сосны. Оно казалось трущобой в сравнении с ультрамодными домами, расположенными по обе стороны от него.
Я притормозил и выглянул в окошко, но разглядеть имя на дощечке не смог. Пришлось остановить машину. Едва я двинулся в направлении ворот, как появился оливковый додж. Мужчина вроде и не смотрел в мою сторону, но я знал, что он следит за мной.
Я сдвинул шляпу на затылок и достал пачку сигарет.
Додж скрылся за углом.
Я толкнул калитку и направился к дому. Сад был небольшой и чистый, как казарма перед инспекторской проверкой.
Я позвонил. Никто не открыл. Некоторые окна дома были закрыты от солнца желтыми жалюзи, другие – занавесками. Понимая, что меня могут рассматривать из окна, я придал своему лицу максимально приятное и доброжелательное выражение. Когда я уже решил, что придется позвонить еще раз, послышался тихий скребущий звук. Дверь открылась. Передо мной была маленькая, худенькая, как птичка, женщина, одетая в черное шелковое платье, вышедшее из моды лет пятьдесят назад. Худое усталое лицо было расстроенным.
– Доктор дома? – Я снял шляпу.
– Дома. Он в саду. Сейчас я его позову.
– Благодарю вас, не надо. Я не пациент. Я сам к нему подойду.
– Хорошо. – Надежда, мелькнувшая было на ее лице, исчезла. Не пациент – следовательно, не будет и гонорара. – Только не задерживайте его долго. Он не любит, чтобы ему мешали в саду.
– Я не задержу его.
Она закрыла дверь. Отходя, я заметил, как за одной из занавесок мелькнула легкая тень.
Тропинка привела меня к тыльной стороне дома.
Не знаю, каким врачевателем был доктор Бьюли, но садовником он был отменным. В глубине сада, возле громадного куста георгин, возился старик в белом полотняном костюме. Он осматривал цветы с видом доктора и, когда я приблизился, резко выпрямился и посмотрел на меня. Я увидел темное морщинистое лицо, спадающую на плечи седую гриву волос. Доктор выглядел очень довольным человеком.
– Добрый день, – сказал я. – Надеюсь, не помешал?
– Приемные часы с семи до девяти, – пробурчал он таким низким голосом, что я едва расслышал его. – Сейчас я не могу принять вас.
– Я не пациент, – ответил я, любуясь георгинами. – Моя фамилия Мэллой, я старый друг мисс Кросби.
– Кого? – равнодушно переспросил он.
– Дженнет Кросби.
– А что с ней?
– Вы подписали свидетельство о ее смерти.
Он пристально посмотрел на меня.
– Как, вы сказали, ваша фамилия?
– Виктор Мэллой. Меня немного беспокоят обстоятельства смерти мисс Кросби.
– Почему это вас беспокоит? – Глаза его тревожно забегали. Он знал, что достаточно стар и вполне мог допустить ошибку…
– Видите ли, – начал я, – я был в отъезде три года. Мы с Дженнет Кросби – друзья детства, но я и понятия не имел, что у нее слабое сердце. Для меня было большим ударом известие о ее кончине. И теперь я хочу убедиться, что в ее смерти не было ничего подозрительного.
Его ноздри дрогнули, глаза расширились.
– Что вы имеете в виду? Она умерла от злокачественного эндокардита. Симптомы явные. Кроме того, там был доктор Зальцер. В ее смерти не было ни-че-го подозрительного!
– Я рад это слышать. А что такое злокачественный эндокардит?
Он помрачнел, нахмурился. Я ожидал, он
