организацией и постановкой политических процессов-спектаклей по делам «Ленинградского центра» («Ленинградской контрреволюционной зиновьевской группы») и «Московского центра», якобы осуществивших убийство С. Кирова, «Объединенного троцкистско-зиновьевского террористического центра», — основоположник уголовно-политической режиссуры должен был уйти. В апреле 1937 года он, первый зампред НКВД, комиссар государственной безопасности 1-го ранга, всесильный шеф Главного управления государственной безопасности, вернулся в кресло начальника секретно-политического отдела, того отдела, с которого началось его скорое восхождение к высотам политического сыска. А через месяц он покинул и это кресло. Его направили в Саратов, где он возглавил областное управление НКВД. Арестовали его в августе 1937 года.
На допросах следователи из новых, которых он и не знал, добивались: «Вас изобличают как активного члена контрреволюционной троцкистской организации, готовившей убийство Кирова, Горького…» Из внутренней тюрьмы он обращается в ЦК ВКП(б), пишет о «досадных ошибках» в своей деятельности, просит разобраться. ЦК молчало.
В следственном деле Агранова, что сейчас в архиве, многого недостает. Исчезли некоторые протоколы допросов, нет ордера на арест, описи изъятых вещей. Из оставшихся материалов следствия можно увидеть: он признал себя виновным «в принадлежности к антисоветской троцкистской организации».
А 1 августа 1938 года Верховный суд СССР приговорил его «к высшей мере наказания с конфискацией имущества». Через двадцать дней приговор привели в исполнение. Спустя неделю расстреляли его супругу — Валентину Агранову.
В 1955 году Главная военная прокуратура отказала в пересмотре дела Агранова, в постановке вопроса о его реабилитации, ссылаясь на то, что он систематически нарушал социалистическую законность, когда работал в НКВД.
Восемнадцать лет отдал Агранов службе политического сыска. Его след можно найти не только в сыскной истории, но и в истории литературы и науки, в политике и во властных интригах. Противоречивая натура, которая предстает в свидетельствах современников, историков и публицистов.
Бывший глава Советского государства, яростный разоблачитель Сталина — Никита Хрущев так писал об Агранове в своих мемуарах начала 70-х годов: «Шли аресты чекистов. Многих я знал, как честных, хороших и уважаемых людей… Яков Агранов — замечательный человек… Честный, спокойный, умный человек. Мне он очень нравился… был уполномоченным по следствию, занимался делом Промпартии. Это действительно был следователь!.. Он и голоса не повышал при разговорах, а не то, чтобы применять пытки. Замечательный человек, твердый чекист. Арестовали и его и тоже казнили».
Убежденный ненавистник советской России Роман Гуль в своей книге о Дзержинском, вышедшей на Западе в 30-е годы, таким видел Агранова: «При Дзержинском состоял, а у Сталина дошел до высших чекистских постов кровавейший следователь ВЧК Яков Агранов, эпилептик с бабьим лицом, не связанный с Россией выходец из Царства польского, ставший палачом русской интеллигенции. Он убил многих известных общественных деятелей и замечательных русских ученых: профессора Тихвинского, профессора Волкова, профессора Лазаревского… Профессора В.Н. Таганцева, не желавшего давать показания, он пытал… пока путем пытки и провокации не добился нужных показаний. Агранов уничтожил цвет русской науки и общественности, посылая людей на расстрел за такие вины, как “по убеждениям сторонник демократического строя” или “враг рабочих и крестьян” (с точки зрения убийцы Агранова)».
А вот литератор К. Зелинский об Агранове: «Умный был человек». Английский историк Р. Конквест обращает внимание: «Агранов — закадычный друг Сталина». Есть характеристика и от профессора С. Мельгунова: «Агранов ласковый и вкрадчивый».
После всех этих свидетельств кем можно назвать Агранова? Железным чекистом, служителем идеи, фанатиком дела, аналитиком, психологом, мастером интриги, талантливым следователем, палачом?
7. Академик Тарле в борьбе за свое профессиональное «Я» во имя Советского Союза
ОГПУ стучится в дверь
Про жизнь академика Евгения Викторовича Тарле можно сказать, что была она выстроена расчетом делового человека и страстью ученого. Историческая наука в Советском Союзе с появлением в ней Тарле засияла красками весны и лета, настолько его труды выбивались из череды логично-холодных исследований историков. О Наполеоне и о нашествии Наполеона на Россию, о падении абсолютизма в Западной Европе, о Европе в эпоху империализма, о Екатерине Второй и ее дипломатии, о русском флоте и внешней политике Петра Первого, о Крымской войне — его книги.
ОГПУ постучалось в двери его квартиры в доме на набережной Мойки в Ленинграде 28 января 1930 года. Взяли его по так называемому академическому делу.
Дело это строилось на версии чекистов, будто профессора и академики из ленинградских научных институтов создали некую контрреволюционную организацию под названием «Всенародный союз борьбы за возрождение свободной России». И, конечно, этот союз хотел свергнуть советскую власть и восстановить монархию. Подвигла чекистов на эту легенду проверка архивов Академии наук. Тогда там нашли документы антисоветских партий — эсеров и конституционных демократов (кадетов), материалы Учредительного собрания, документы петербургского жандармского управления, частично архивы П.Б. Струве и А.Ф. Керенского, документы об отречении царя Николая Второго, архив бывшего шефа жандармов В.Ф. Джунковского. А в комиссию по проверке архивного дела тогда входил небезызвестный нам Яков Агранов, начальник секретно-политического управления ОГПУ СССР, который мог придать любому делу политическую заостренность, размах, масштабность. Он-то и озадачил ленинградских чекистов тем, чтобы они превратили дело проверки — в контрреволюционное дело. Центральной фигурой этого дела был определен академик Сергей Федорович Платонов, что был к тому времени секретарем отделения гуманитарных наук Академии наук СССР. И курировал он тогда археографическую комиссию, библиотеку Академии наук с ее архивом, Пушкинский дом, Толстовский музей. До Первой мировой войны заведовал кафедрой русской истории Петербургского университета, в революцию спасал государственные и научные архивы царской империи. Ну чем не подходящая фигура на роль контрреволюционного лидера?
С ним арестовали еще с десяток профессоров, среди которых оказался и академик Тарле. Ведь он к тому же возглавлял историко-экономическую секцию Центрального архива Российской Федерации. Заведовал он этой секцией по рекомендации Платонова.
Вообще-то они были дружны — Платонов и Тарле. Евгения Викторовича Тарле можно назвать другом платоновской семьи, он опекал дочерей Платонова, Нину и Наталью, ибо обе пытались найти себя в исторической науке, в той ее части, где друг семьи чувствовал себя первым знатоком. Какого-то идейного и научного родства с Платоновым у него не складывалось, но для дочерей он был кумиром. Мог очаровать! Но не самого Платонова.
Давно уже заметил Сергей Федорович особенность коллеги: в одном месте он монархист, в другом — парламентский демократ, в третьем — друг советской власти. Чего не скажешь о самом Платонове.
Его, платоновская, позиция, не раз декларируемая, не раз подтвержденная в научных и публицистических спорах и с академической кафедры, и в дружеских компаниях — была одна: государственный порядок, крепкая власть, единство и суверенитет страны. Единство в том числе и историческое, связь новой истории России с ее тысячелетним прошлым. И здесь оппонентом его был не Тарле, а «красный» академик Покровский, для которого история — это классовая борьба, от Александра Невского до Керенского, где русское национальное растворяется в интернациональном.
Получается, что школа Покровского против школы Платонова?
И Покровский, что был главой Центрархива, в котором служил Тарле, двинул предложение: проверить организацию архивного дела в Академии наук. Предложение это плачевно обернулось для Платонова и Тарле.
Оба оказались в следственной тюрьме. По статусу академиков уважили — определили каждого в одиночную камеру. Сидя на нарах, Платонов все больше предается размышлениям о силах политики, исторических параллелях, трагедии исторических персонажей и своей персоны тоже.
А что делает Тарле в одиночке? После недолгих размышлений он действует. Уже после первых допросов затребовал бумагу и пишет заявление на имя начальника секретно-оперативного управления Ленинградского ОГПУ С.Г. Жупахина:
«Уважаемый Сергей Георгиевич! Я желал бы дать дополнительные ответы на
