— Сильно болит?
— Ничего такого, что нельзя было бы вылечить аспирином.
Ван Дорн вошел в номер и осмотрелся.
— Мне нравится агент, который путешествует с такой роскошью, если это не на мои деньги.
— Заказать вам что-нибудь поесть и выпить?
Ван Дорн махнул рукой.
— Нет, благодарю, я поел в поезде перед самым прибытием в Денвер. А бокал портвейна вполне уместен.
Белл позвонил по телефону в службу обслуживания номеров, передал заказ Ван Дорна и повесил трубку.
— Не думаю, что глава агентства проехал тысячу миль только для того, чтобы повидаться со мной.
— Это не только уместно, но и крайне важно для расследования.
Ван Дорн опустился в мягкое кресло.
— Предпочитаю подробный доклад вместо сухой телеграммы в несколько слов. Расскажи мне, что произошло в Теллуриде, не упуская ни малейшей детали.
— Большая часть того, о чем я могу рассказать, пошла не так, как планировали, — мрачно произнес Белл.
— Не вини себя ни в чем, — успокоил его Ван Дорн. — Я хотел бы получить доллар за каждый план, который я разработал и который провалился.
Официант принес бокал портвейна, и следующие сорок минут Белл потратил на то, чтобы ознакомить Ван Дорна с планом захвата Мясника и рассказать, как бандиту удалось провести и его, и шерифа Парди. Белл рассказал, как погиб Ирвин, как он сам был ранен, как очнулся в больнице Теллурида.
Когда Белл закончил, Ван Дорн спросил:
— А ты уверен в том, что Яков Кромвель — бандит Мясник?
— Его переодевание было гениальной работой, мы с Ирвином утратили бдительность. Но не может быть сомнений в том, что это Кромвель. Я узнал его в женской одежде в банке. Мы вместе с Парди опознали его сестру, Маргарет, которая находилась в городе и помогала ему в ограблении.
Ван Дорн достал портсигар из кармана жилета, извлек из него длинную сигару и раскурил ее, чиркнув спичкой по ногтю большого пальца.
— Полная бессмыслица. Если Кромвель богат, владеет банком, активы которого равны миллионам, живет на холме Ноб в Сан-Франциско, что он выигрывает, рискуя всем этим, совершая ограбления и убийства?
— Из того, что мне удалось узнать, ясно, что деньги, украденные им, были использованы для создания активов банка.
— Но почему сейчас, когда он финансово независим и обеспечен, а его банк процветает? Почему он продолжает свое опасное криминальное ремесло?
Белл смотрел в окно на синее небо над городом.
— Самый простой ответ в том, что он безумен. В уме у меня сложился его образ. Уверен, он грабит и убивает, потому что ему нравится это. Деньги уже давно не являются для него целью. Они утратили свое значение. Подобно человеку, склонному к пьянству и опиуму, его тянет к нанесению увечий и совершению убийств. Он верит в то, что он недосягаем для правоохранительных органов, что он непобедим. Каждое его преступление — вызов, брошенный закону.
— Но ты должен признать, — сказал Ван Дорн, выпуская огромное голубое кольцо дыма, — что до сих пор он проделал довольно большую работу, чтобы выставить нас и каждого офицера правоохранительных органов западнее Миссисипи как группу непрофессионалов.
— Но Кромвель не без недостатков. Он человек, а человеку свойственно ошибаться. Когда придет время, я хотел бы оказаться там.
— Куда ты отправишься отсюда?
Белл сделал гримасу.
— Хотел бы, чтобы все перестали задавать мне один и тот же вопрос.
— И все же?
Белл посмотрел на Ван Дорна сосредоточенным и спокойным взглядом.
— Обратно в Сан-Франциско, чтобы собрать материал для дела Кромвеля.
— Судя по тому, что ты рассказал мне, это будет нелегко. У тебя слишком мало доказательств, чтобы открыть дело. Адвокат защиты просто уничтожит тебя как свидетеля обвинения. Он высмеет твое опознание человека, одетого как женщина, заявив, что это невозможно. Без второго свидетеля или отпечатков пальцев ты будешь напрасно сражаться, и твое дело будет проиграно.
Белл уставился на Ван Дорна ледяным взглядом.
— Вы предлагаете мне отказаться от расследования?
Ван Дорн бросил на него сердитый взгляд.
— Ничего подобного я не предлагаю. Только указываю на факты. Ты прекрасно знаешь, что в агентстве это дело номер один. Мы не успокоимся, пока Кромвель не окажется за решеткой.
Белл осторожно дотронулся до головы сбоку, словно хотел проверить, на месте ли еще рана.
— Как только мне удастся связать все концы здесь, в Денвере, я немедленно возвращаюсь в Сан-Франциско.
— Могу организовать команду агентов в помощь тебе. Стоит лишь попросить.
Белл отрицательно покачал головой.
— Нет. Пока у меня есть Кертис, моя правая рука, и поддержка Бронсона и агентов из его офиса, у меня достаточно помощников. Лучше нам продолжать работать под прикрытием без целой армии агентов, с которыми возможны осложнения.
— А что скажешь о полковнике Дензлере и департаменте уголовных расследований в Вашингтоне? Может ли правительство оказать помощь в этом деле?
— Да, но только в подходящий момент. Кромвель пользует огромным влиянием среди политической элиты Сан-Франциско. Он ведущий филантроп в городе. Если мы получим достаточно доказательств, чтобы предъявить ему обвинение, его друзья будут сражаться с нами за каждую пядь. В этот момент нам потребуется от федерального правительства вся помощь, которую оно сможет предоставить.
— Каков же твой план?
— Пока я еще не определился с планом. Кромвель жирует, счастлив, глух и нем, не ведая, что мы всё ближе к нему с каждым днем.
— Но сейчас ты не подошел к нему ближе, чем три недели назад.
— Да, но сейчас у меня есть преимущество.
Ван Дорн поднял брови и скептически пробормотал:
— Что еще за преимущество?
— Кромвель не знает, что я жив.
— Когда он увидит тебя воскресшим, это будет ударом для него.
Белл едва улыбнулся:
— На это я и рассчитываю.
Глава 28
Рана Кромвеля от пули Белла была нетяжелой. До возвращения домой рану лечил терапевт, а потом, уже в Сан-Франциско, сквозную рану в боку дезинфицировали антисептиком, зашили и перевязали. Врач, старый друг, не задавал вопросов, но Кромвель тем не менее соврал ему, сказав, что, когда он чистил ружье, оно случайно выстрелило. Так как жена врача получала щедрые пожертвования от Кромвеля для осуществления своего любимого проекта — создания балетной труппы Сан-Франциско, доктор ничего не сообщил полиции и поклялся, что об инциденте никогда и нигде не упомянет.
Кромвель вернулся в свой офис в банке и приступил к рутине управления своей финансовой империей. Первым делом на сегодняшний день было составление речи в честь открытия пансиона для стариков, построенного на его деньги. Скромность не относилась к числу достоинств Кромвеля, и он назвал больницу своим именем. Он вызвал Марион Морган и велел ей написать на основании его заметок речь.
