Кромвель вернулся в свой офис в банке и приступил к рутине управления своей финансовой империей. Первым делом на сегодняшний день было составление речи в честь открытия пансиона для стариков, построенного на его деньги. Скромность не относилась к числу достоинств Кромвеля, и он назвал больницу своим именем. Он вызвал Марион Морган и велел ей написать на основании его заметок речь.
Она села в кресло перед его письменным столом и внимательно посмотрела на хозяина.
— Если разрешите, мистер Кромвель, то я хотела бы спросить, как вы себя чувствуете? Вы немного бледны.
Он заставил себя улыбнуться, инстинктивно слегка коснулся своего бока.
— Ночью простудился на рыбалке. Уже почти всё прошло.
Он передал ей свои заметки, развернулся вместе с кожаным креслом и уставился в окно.
— Отредактируй мою речь для пансиона, и прошу тебя, пожалуйста, не стесняйся и вноси изменения, которые сочтешь уместными.
— Да, сэр.
Марион встала, собираясь выйти из офиса Кромвеля, но в дверях нерешительно остановилась.
— Прошу прощения, по вам что-нибудь известно о детективе из агентства Ван Дорна?
Кромвель резко развернулся от окна и с любопытством уставился на нее.
— Исаак Белл?
— По-моему, так его зовут.
Кромвель не смог сдержать ухмылки, когда произносил:
— Он умер. Я слышал, что его застрелили во время ограбления банка в Колорадо.
Сердце у Марион словно зажали между двумя глыбами льда. Она не могла поверить словам Кромвеля. Губы ее задрожали, она отвернулась, чтобы он не видел ужаса, написанного на ее лице. Едва владея собой, она, не произнеся ни слова, вышла из офиса и закрыла дверь.
Марион села за свой стол, будто в трансе. Она не могла понять ощущения скорби по человеку, которого едва знала, с которым они всего один раз обедали вместе. Но в памяти возник его портрет, словно он стоял прямо перед ней. Тоненькая недолговечная ниточка, связавшая их, была грубо оборвана. Она не могла объяснить ощущения горя, да и не пыталась. Просто возникло такое чувство, словно она потеряла дорогого друга.
Дрожащими руками Марион вставила лист бумаги в пишущую машинку и приступила к составлению речи на основе полученных заметок.
В пять часов дня Кромвель стоял на ступенях нового четырехэтажного здания из красного кирпича на пересечении улиц Гири и Филлмор, слушая длинную и витиеватую речь мэра города Юджина Шмица, близкого друга Кромвеля, пользовавшегося крупными пожертвованиями, которые тайно переводились на его личный счет в банке Кромвеля. На открытие пансиона собралась пятитысячная толпа, в которой были представители пожарного и полицейского департаментов города, политические боссы и более пятидесяти престарелых пациентов, которые неподвижно сидели в своих креслах-каталках.
Выступление Кромвеля было кратким и не выходило за рамки темы. Он скромно назвал себя «смиренным божьим посланцем», который решил оказывать помощь тем, кто не может помочь себе сам. После окончания его выступления раздались вежливые и сдержанные аплодисменты, соответствующие официальной* церемонии. На парадном входе перерезали ленточку, и все стали тепло поздравлять Кромвеля. Он пожал каждую руку, протянутую ему. Затем началось настоящее шоу, когда он обнимал всех пациентов, входивших в здание. Мэр Шмиц передал ему бронзовую табличку, на которой был начертан перечень его филантропических деяний, и объявил, что, начиная с этого дня и впредь, двенадцатое апреля будет называться Днем Якова Кромвеля.
Пройдя через толпу поклонников, Кромвель добрался до парковки, где его ждал «мерседес-симплекс». Нарядная Маргарет, в зеленом шерстяном платье с капюшоном, была уже за рулем.
— Хорошо сделано, брат. Еще одно доброе деяние под знаменем Кромвеля.
— Никогда не повредит иметь друзей, занимающих высокие посты, а также пользоваться обожанием черни, от которой дурно пахнет.
— Разве мы не гуманитарная помощь? — саркастически спросила она.
— А как дела с твоими благотворительными проектами, о которых в газетах уже опубликованы статьи на страницах, посвященных общественным организациям? — парировал он.
— Развиваются понемногу.
Кромвель подошел к передней части машины и завел двигатель. Маргарет включила зажигание. Машина закашляла и взревела. Кромвель забрался на сиденье, Маргарет установила передачу, и «мерседес» выскочил на улицу между канатной машиной и грузовиком с пивом.
Кромвель уже привык к безумной манере вождения своей сестры и расслабился, сидя на своем сиденье, но был готов вскочить в любой момент.
— Поехали к Тихоокеанским Высотам, остановись перед парком Лафайет.
— Есть особые причины?
— Сможем погулять по дорожкам и поговорить.
Больше она не задала ни одного вопроса. «Мерседес-симплекс» легко поднялся на холм. Затем Маргарет повернула с улицы Филлмор, поехала по Сакраменто до самого парка и остановилась в начале дорожки, идущей между деревьев. Через пять минут они уже подошли к самой высокой точке парка, откуда открывался прекрасный вид на город.
— О чем ты хотел поговорить? — спросила Маргарет.
— Решил предпринять еще одно ограбление.
Она замерла на ходу и огорченно посмотрела на него.
— Наверное, ты шутишь.
— Напротив, совершенно серьезен.
— Но зачем? — изумилась она. — Что ты хочешь выиграть? Тебя чуть не схватили в Теллуриде. Зачем бессмысленно испытывать судьбу?
— Потому что мне нравится бросать вызов. К тому же приятно быть легендой своего времени.
Она отвернулась, вид у нее был ошеломленный.
— Это глупо.
— Ты не понимаешь, — сказал он, обнимая ее за талию.
— Понимаю лишь то, что это настоящее безумие: однажды удача отвернется от тебя, и тебя повесят.
— В любом случае, пока мне это не угрожает, — сказал он. — И не будет угрожать, пока их лучший агент лежит в могиле.
Маргарет вспомнила фантастические фиолетовые глаза, руку Белла, обнимавшую ее за талию, когда они танцевали в отеле «Браун-палас». Ей показалось, что издалека она слышит его голос.
— Трудно поверить, что Белл умер.
Он удивленно посмотрел на нее.
— Ты сказала это так, словно сильно увлечена им.
Она пожала плечами и постаралась принять безразличный вид.
— О, он прекрасно выглядел, в нем было что-то особенное. Полагаю, что многие женщины находили его обаятельным.
— Не имеет значения. Исаак Белл — уже история.
Кромвель остановился, и они с сестрой пошли обратно к автомобилю.
— Хочу одурачить Ван Дорна и всех остальных офицеров правоохранительных органов, которые мечтают повесить меня. Им и в голову не придет, что я могу совершить еще одно уголовное преступление так скоро, да еще и в банке такого города, который они даже не заподозрят. И вновь они останутся со спущенными штанами.
