— Если Франция выйдет из войны, у немцев появится шанс?
— Вполне, потому что в этом случае у них будет в союзниках практически вся Европа. Пусть и не явных союзников, конечно, но дружественный нейтралитет для них даже лучше. Хотя говорить о каких-то конкретных вещах еще сложно — нет сведений о том, как идут переговоры и что от них ждать. Одно можно сказать уже сейчас — Великобритания рассорилась с остатками французских войск.
Спустя три дня.
— Сэр, — начал мистер Герберт, — с прискорбием вынужден признать, что операция «Катапульта» полностью провалилась. Французов кто-то предупредил. Они спешно покинули под разными благовидными предлогами территориальные воды Великобритании.
— Что мы можем перехватить?
— Грубо говоря — ничего. Они даже торпедные катера забрали. Место сосредоточения — Марсель. Но это только наше предположение. Часть сил отправилась в качестве стационеров в порты Италии.
— Иными словами, французский флот ускользнул от нас, и мы ничего не можем сделать?
— Да. Особенно в свете того, что в Северном море повысилась активность немцев. А итальянцы стали активно стягивать свои военно-морские силы в Тирренское и Лигурийское моря. Соединенных франко-итальянских сил хватит, чтобы разбить либо очень сильно потрепать наши Средиземноморские силы, а переводить туда Гранд Флит мы не можем, потому что за этим сразу последует мощный удар немцев по нашему побережью. Конечно, у нас есть шанс захватить или потопить некоторые корабли французского флота при прохождении Гибралтара, но я не уверен, что это нам нужно.
— Вы считаете это случайностью?
— Скорее утечкой информации. Мы уже работаем над этим. С французами же нам придется подождать новой благоприятной ситуации. Да и вообще — начать с ними сотрудничать. С материковыми французами, а не с теми беглецами, что сейчас у нас сидят. Потому что ситуация контролируется только ими. Я допускаю, что эта концентрация сил вполне может быть случайностью, но даже если нет, то ситуация складывается таким образом, что максимум наших возможностей упирается в сохранение нейтралитета Петена. А ведь он вполне может присоединиться к Гитлеру, имея на нас зуб, и тогда французский флот будет объединен с Кригсмарине. Ничем хорошим это не закончится.
— Но тогда нам придется признать правительство Петена, — недовольно скривился лорд Иден.
— Значит, признаем. В конце концов, лучше независимый Петен, который преследует свои цели, чем фактически новая провинция Германии, рвущаяся отомстить нам за вековые обиды. А ведь накопают. Уже сейчас из Виши доносится риторика, восходящая к временам Столетней войны…
ГЛАВА 7
24 июня 1940 года.
Букингемский дворец.
— Сэр. — Георг VI смотрел на Невилла Чемберлена холодным, жестким взглядом. — Великобритания благодаря вашим усилиям, находится в очень тяжелом положении. Вы довольны?
— Ваше величество. — Чемберлен был подавлен. — Я сделал что мог для сохранения могущества нашего общего дома. Но врагов у туманного Альбиона последние годы стало очень много.
— Вот как? — с едва скрываемой усмешкой спросил король. — И вы добились успехов в борьбе с ними?
— Да. Я смог выстроить дружественный нейтралитет с Москвой. Укрепил наши позиции в Германии. — Георг удивленно поднял брови. — Да, ваше величество, начальник германской разведки наш агент.
— Если это так, то почему вы не смогли ничего сделать, имея в руках такой козырь? Разгром англо-французских войск чудовищен!
— Это игра в поддавки, ваше величество. Мы хотим, чтобы Гитлер уверовал в свое могущество и атаковал Советский Союз. Ведь мы, извечный враг Германии, вне его досягаемости. Ему нужно построить мощный флот — а на это потребуются годы, если не десятилетия.
— Но Москва показала всему миру, что ее армия не пустой звук.
— Именно для этого мы и помогали всемерно Канарису, стараясь укрепить его влияние и уступая фигуру за фигурой. Гитлер должен быть уверен в его верности и лояльности. Ведь то, что армия Советов могущественна, совсем не говорит о том, что она многочисленна. И Берлин вполне может прийти к мысли о том, что, действуя быстро и с напором, сможет победить. Конечно, это не так. В Советском Союзе он завязнет надолго, и эти два наших врага не успокоятся, пока не загрызут друг друга. За это время и мы сможем подготовиться к войне.
— Авантюра. Все это одна сплошная авантюра, — усмехнулся король. — Пожалуй, я соглашусь с представителями Парламента, которые требовали вашей отставки.
— Но она может завершиться нашим успехом!
— Она уже завершилась провалом. Вы заигрались, сэр, ввергнув Европу в новую мировую войну в невыгодной для Великобритании конфигурации. Не знаю, работаете ли вы на кого, либо просто любите совершать глупости, но видеть на посту премьер-министра я вас больше не хочу. Да и вообще — в правительстве.
— Что?!
— До свиданья, сэр, — произнес со звенящим металлом в голосе король Великобритании, давая понять, что аудиенция окончена.
Спустя четыре часа.
— Вот и все, джентльмены, — произнес упитанный мужчина с сигарой в зубах, — Чемберлен ушел в отставку, и началась драка за пост премьера.
— Вы добились того, что хотели.
— Нет. Еще нет, — усмехнулся Черчилль.
— Кто еще кроме вас сможет занять пост премьер-министра в столь сложной ситуации? — Удивился один из собеседников.
— Мне мало занять пост…
— Вы хотите славы?
— Власти, джентльмены. Власти. А без успехов во внешней политике это невозможно. В Великобритании потихоньку нарастает паника. Ее международная изоляция увеличивается. И сейчас как никогда людям нужен спаситель. Человек, который взвалит на свои плечи тяжесть войны и вынесет ее достойно. А это и есть власть — вне выборов и постов, — усмехнулся Черчилль и пыхнул сигарой.
ГЛАВА 8
26 июня 1940 года. Германия.
Ставка Гитлера.
Гитлер сидел на диване и наблюдал за горным пейзажем, простирающимся за окном. Красивый ландшафт Альп ему особенно импонировал как художнику, ценящему изящные образы.
В дверь постучали, но он не обернулся. И вскоре откуда-то сбоку послышался голос:
— Мой фюрер, к вам генерал Гальдер.
— Уже прибыл? Хорошо. Зовите.
Спустя полчаса.
— И что вас не устраивает в том, что Петен провозгласил создание новой республики, независимой от Франции?
— Американцы, — сказал Гальдер и взял небольшую паузу. — Вы знаете, Вермахт, Кригсмарине и Люфтваффе не доверяют Абверу. Мы считаем, что Канарис ведет какую-то свою игру.
— Ведет. Я тоже об этом давно догадываюсь. Но и что с того? Это ведь идет на пользу Рейху.
— Меня смущает то, как он подал участие американцев в провозглашении этой Республики Бургундии и Окситании.
— И как вы на него хотите повлиять? Рейху разве не выгодно установить добрососедские отношения с этой новой республикой, которая не претендует на владение северными землями Франции?
— Выгодно, но я подозреваю двойное дно у этой игры.
— Почему?
— Потому что не ясно, что от всего этого получит Вашингтон. А ведь он приложил немало усилий по организации диалога между Петеном, Франко и Муссолини. Без американского участия все бы пошло совсем иначе.
— Да, мы бы отдохнули, подремонтировали танки и нанесли окончательное, сокрушительное поражение французам.
— И потеряли бы лишних солдат, технику и топливо. Особенно технику. Да, наша оборонная промышленность начинает набирать обороты, но мы все еще балансируем на грани. Ведь даже сейчас мы довольно уязвимы.
— Год-два и наши вооруженные силы станут куда сильнее.
— А будут у нас эти год-два?
— Единственное государство, которое сейчас реально нам может угрожать, это Советский Союз, но у него маленькая армия, хоть и весьма мощная, и он не стремится ее увеличить, ограничиваясь военно-спортивным движением. В случае угрозы уже сейчас Вермахт сможет смять РККА и дойти до Москвы. Вы ведь должны понимать, что численное превосходство — важный фактор в победе. И пока русские раскачаются, проводя мобилизацию, мы уже продвинемся так далеко, что у них просто не будет сил нам противостоять.
— Они уже который год строят заводы за Уралом.
— Да, строят, но там сущие мелочи. Как показала польская и французская кампании — наши тяжелые танки прекрасно себя зарекомендовали. Так что, я считаю, что русская оборона лопнет так же, как до того развалилась оборона у поляков и французов.
— А если нет?
— А вот чтобы этого не случилось, вы и нужны.
— Мой фюрер, Рейх собирается воевать с СССР? — настороженно спросил Гальдер.
