В его любовной страсти нельзя было ошибиться, глаза Катрин видели это, и она испугалась еще больше, заметив, как старуха пытается оторвать руки Феро и беззвучно раскрывает рот, пытаясь кричать.
— Ради Бога, уходи! Если стражники…
Она не успела закончить: несколько стражников, привлеченных действиями Криссулы, бежали к ним. Старуху знали и ей безропотно подчинялись. Она сделала два жеста: одним указала на Феро, другим — на ворота замка. Четыре огромных солдата силой тащили Феро к воротам. Он громко кричал:
— Я тебя люблю, ты моя жена! Я вернусь!
В одно мгновение он исчез, и успокоенная Катрин покорно пошла за Криссулой, размахивающей руками. Короткая прогулка, разрешенная хозяином, была слишком богата событиями, что пришлось не по вкусу старухе.
Через несколько минут Катрин была в своей комнате, закрытой на ключ… одна! К счастью, одна! Она тут же забыла Феро и воспользовалась моментом, чтобы вывалить на кровать содержимое кошеля. Потом схватила рулончик пергамента, на котором Тристан написал: «О Саре не беспокойтесь. Я знаю, где она, и забочусь о ней, так же как и о вас».
Катрин облегченно вздохнула. Эти несколько слов решительно перечеркивали угрожающую записку Жиля де Рэ. Молодая женщина полностью доверяла Тристану. У этого необычного оруженосца коннетабля Ришмона была такая сила воли, такой холодный и трезвый ум, что Катрин полностью подчинялась ему. Она считала, что человек, сумевший не только улизнуть от людей Жиля де Рэ, но еще и ставший слугой у главного камергера, способен на все. Если Сара находится под его защитой, Катрин не о чем беспокоиться.
Со спокойной душой она отдалась на волю судьбы. Дверь комнаты не открывалась до самых сумерек. Криссула пришла зажечь свечи и принесла поднос с едой, но никаких записок Катрин не обнаружила. Когда она закончила ужин, пришла сестра Криссулы, и они стали заниматься туалетом Катрин: вымыли, надушили, одели в ночную рубашку из тонкого белого муслина, облегавшего ее тело, как легкое облачко. Потом уложили в кровать, предварительно сменив простыни.
Все эти приготовления вызывали дрожь у Катрин. Уж больно они были многозначительными. Все подгонялось под восточные вкусы нового хозяина. Вскоре после ухода старых служанок дверь вновь откроется перед тучной, важной фигурой камергера. При мысли о толстом, дряблом теле, наваливающемся на нее, Катрин затаила дыхание и закрыла.. глаза. Она представила вялый рот, испорченные зубы, л чересчур надушенную бороду. Быстро вскочив, она схватила свой кошель, вытащила кинжал и спрятала у изголовья так, чтобы рука могла легко дотянуться. И сразу же почувствовала себя увереннее. Чего теперь было бояться?
Когда Ла Тремуйль бросится на нее, клинок Арно ударит, и все будет кончено. Конечно, она не выйдет отсюда живой… если только Тристан не устроит побег. Ах, если бы она могла хоть минутку поговорить с ним! Может быть, он рядом за стеной тоже ожидает, что в этой комнате что-то произойдет?
Время текло, но ничего не происходило. Лежа без движения в своей большой кровати, Катрин слышала неясные звуки королевского праздника, крики, застольные песни. Благочестивая королева Мария, жена Карла VII, должна была скоро приехать из Буржа. Король, похоже, пользовался моментом, чтобы поразвлечься до ее прибытия со своими привычными компаньонами… Катрин услышала, как протрубили полночь сменили караул.
Сколько еще придется ждать? Свечи догорали и скоро должны погаснуть совсем. Вероятно, Лаг Тремуйль был слишком пьян и забыл о своем галантном свидании.
Убаюканная этой приятной иллюзией, Катрин резко подскочила, услышав скрип. Дверь комнаты медленно открывалась… Немая молитва слетела с ее губ, но быстро оборвалась. Это был не камергер, а девушка, украшенная венком из цветов и одетая в платье из голубого шелка, одна из свиты мадам Ла Тремуйль. Она держала в руке» горящую свечу и, войдя, поставила ее на сундук. Красивая девушка подошла к кровати, в которой сидела Катрин. Какое-то мгновение они молча смотрели друг на друга: одна с пренебрежительным любопытством, другая — с нескрываемым удивлением. Наконец девушка открыла рот:
— Вставай! Моя хозяйка хочет тебя видеть!
— Меня? Но я жду…
— Прихода монсеньора? Я знаю. Но и тебе надо знать, дочь Египта, что если моя хозяйка приказывает, то сам камергер подчиняется ей. Одевайся, и пойдем. Я жду за дверью. Собирайся быстро, если тебе дорога твоя спина. Моя хозяйка не любит ждать.
Она вышла, оставив Катрин озадаченной. Что нужно от нее мадам Ла Тремуйль? Что означал этот приказ, поступивший глубокой ночью, угрожавший осуществлению ее плана? Должна ли она подчиниться? А если нет, то как поступить?
Катрин решила, что у нее нет выбора и она немногим рискует, желая узнать, чего от нее хотят. Для гордой графини она прежде всего дочь Египта, предназначенная для развлечений ее супруга, менее значительная, чем собака или какой-нибудь неодушевленный предмет, по отношению к которым она питала ревность.
Многочисленность любовников Катрин де Ла Тремуйль свидетельствовала об утере этого чувства. Разве можно ревновать к горе жира? Супружескую пару объединяла только любовь к золоту, власти и разврату. Но золото графиня предпочитала всему остальному. Катрин вспомнила рассказы о том, как во время ареста ее второго мужа — дьявольского Пьера де Жиака, красавица графиня проявила заботу только о драгоценной посуде, на которую солдаты хотели наложить лапу. Когда ее мужа увозили к месту казни, мадам де Жиак вскочила с кровати, голая, как Ева, и бросилась вдогонку за ворами в таком виде по темным коридорам замка в Иссудюне.
Катрин быстро оделась. Она повесила кошель на пояс, но кинжал спрятала в корсаж. Записку от Тристана она, успела сжечь еще раньше в камине. Набросив накидку на плечи, Катрин вышла за дверь. — Я готова.
Девушка, ожидавшая ее в непринужденной позе на скамейке, застланной подушками, молча встала, взяла подсвечник и пошла к лестнице, охраняемой стражниками. Следуя за ней, Катрин пересекла двор, освещаемый отблесками света из окон королевской резиденции, к которой направлялась ее провожатая. Войдя в дверь, охраняемую двумя железными статуями, Катрин показалось, что она очутилась в гигантской ракушке, наполненной шумом праздника. Скрипки, рожки, лютни буйствовали, перекрывая голоса, громкий смех, крики восторга. Толстые стены не могли скрыть этот шум и гвалт. Факелы и огромные свечи, расставленные повсюду, излучали теплый золотистый свет.
Катрин забеспокоилась: не собираются ли ее втащить на этот праздник, как ночную птицу, извлеченную из тени и оставленную под яркими лучами солнца?
Но нет, ее сопровождающая прошла мимо этажа, который почти полностью занимал огромный зал, я стала подниматься под самую крышу дворца. Девушка наконец толкнула рукой низкую дверь в конце коридора, и они очутились в небольшой комнате, похожей на ларчик для хранения драгоценностей. Она была задрапирована зеленым бархатом настолько плотно, что нигде не проглядывали каменные стены. Плотные, мягкие ковры устилали пол. На улице довольно тепло, но здесь, в комнате, ярко горел камин, и, казалось, пламя в нем являлось частью золотой отделки, украшавшей занавески.
