Значит, перспектива столкнуться с ним в Антверпене ничуть не испугала ее.
Однако сейчас все это перестало походить на забавное приключение. Ее дяди нет в живых. Уже две смерти. Многовато, чтобы считать все простым совпадением, подумал Старк. И Рахель Штайн, и Джоханнес Пеперкэмп как-то связаны с Отисом Рэймондом и его проблемами. А еще — с Сэмом Райдером и Филиппом Блохом. Но как бы то ни было, Мэтью не может втягивать в это Джулиану Фолл и ее толстую, чудаковатую пожилую тетку. Хватит заводить ее своими расспросами.
Делайте все, что вам заблагорассудится, леди, но оставьте меня в покое и не лезьте в это дело.
Но Джулиане известно что-то о Камне Менестреля, подумал он. Ты уверен, что известно. Возможно, и ее тетка кое-что знает. К черту эмоции, тебе нужны только факты.
Мэтью упрямо мотнул головой. Он видел перед собой темные, прекрасные глаза Джулианы Фолл, которые расширились и налились слезами, когда он сказал о смерти ее дяди. Господи помилуй, она же пианистка. Пусть тешит себя своей Д. Д. Пеппер. Возможно, ему и не удастся уследить за всем, что она предпримет, но собой-то он может управлять.
И первое, что он сделает, это оставит ее в покое.
На стол Мэтью спланировал клочок бумаги.
— Я нашел некролог Пеперкэмпа, — с гордостью объявил Аарон Зиглер. — Там было всего несколько строк, в основном повторение информации из его досье, все это я уже показывал вам. Он умер от инфаркта в Амстердаме. Происходил из вымирающего рода высококвалифицированных резчиков алмазов, которые в своей работе не использовали лазеры и компьютеры. Был женат на Анне Виссер. Ее отец до войны работал в Амстердаме в Доме Ашера и был убит нацистами в Аушвице. Сама она умерла десять лет тому назад.
— Спасибо, — сказал Старк. — Огромное спасибо.
— Не за что.
— Ты не окажешь мне еще одну любезность?
Аарон в своих кожаных туфлях потоптался на месте.
— Ладно.
— Попробуй разузнать об отставном сержанте Филиппе Блохе. — Он протянул Зиглеру листок из записной книжки, на котором он, пока летел из Бельгии, черкнул несколько имен. — Можешь порасспросить парней, перечисленных здесь. Может быть, у них будет какая-нибудь информация.
— Вы хотите узнать о нем что-то определенное?
— Да. Я хочу знать, где он.
Дом, в котором жила Джулиана, оказался просто вызывающим, но Вильгельмина удержалась от комментариев, молча следуя за племянницей мимо швейцара в униформе через мраморный холл к сверкающему лифту, рядом с которым, приветливо улыбаясь, стоял лифтер. Джулиана объяснила, что Централ-Парк-Вест всегда был районом, где селились артисты, и она чувствует себя здесь уютно. Тут она может быть самой собой. Вильгельмина недоумевала — а кем еще можно быть? По ее мнению, дом походил скорее на музей или на королевский дворец.
А квартира! Столько замков, столько комнат! Джулиана сказала тетке, что та может выбрать себе любую спальню, какая ей понравится, кроме «голубой» и «розовой».
— В голубой сплю я, — сказала Джулиана.
— А в розовой?
— Это спальня моей подруги Д. Д., она, когда приезжает в Нью-Йорк, останавливается у меня. Она оставила в шкафу кучу своего барахла.
— О!
Вильгельмина исследовала квартиру. Она входила и выходила, входила и выходила. Она пересчитала шкафы, ванные комнаты, трельяжи, камины, картины, вазы. Обнаружив слой пыли практически на всем, что было в доме, она почувствовала себя уютнее. Видимо, вещи не много значили для Джулианы.
В конце концов она выбрала крошечную, скудно обставленную комнатку в конце квартиры. Это была самая маленькая комната. Джулиана, приняв душ, стояла в дверях с намотанным на голову большим белым полотенцем и улыбалась тетке.
— Тетя Вилли, это комната моей бывшей домработницы, — сказала она.
— Да? Она очень мила.
— Вы хотите повидаться с мамой сегодня?
— Конечно.
— Но вы понимаете, что вам вряд ли удастся поговорить откровенно в моем присутствии?
— Ты в любой момент можешь оставить нас. Давай, поторопись. Одевайся.
Джулиана оделась и вышла в гостиную к тетке гораздо быстрее, чем та ожидала. На ней был симпатичный мохеровый жакет, а на голову она повязала черный мохеровый шарф. Ее волосы были слегка влажными. На плече висела кожаная сумка.
— Остановка автобуса через дорогу, — сказала Джулиана. — Мы доедем до Пятой авеню, а оттуда пешком доберемся до Медисон-авеню. Если только вы не захотите взять такси.
— Меня устраивает автобус, — сказала Вильгельмина, застегивая пальто. Она кивком головы показала на сумку. — Что у тебя там?
Джулиана улыбнулась.
— Автобусные талоны.
Однако, когда они вошли в автобус, Джулиана вытащила два талона из кармана жакета. Вильгельмина презрительно хмыкнула. Уж лучше бы прямо сказала, чтобы она не совала нос не в свое дело, чем врать. Но Вилли промолчала, поскольку гораздо больше ее заинтересовал человек, который, прислонившись к стволу дерева, стоял на углу неподалеку от автобусной остановки. Это был крепкий, приятной наружности мужчина лет тридцати пяти, с упитанным лицом. На нем был широкий непромокаемый плащ и кепка из твида. Вильгельмина, выйдя из Бересфорда и переходя через дорогу, заметила, что он наблюдает за ними.
— Тетя Вилли, что-то случилось?
Джулиана достойно вела себя в Роттердаме, узнав о преследовавшем их нацисте. На Вильгельмину произвели впечатление ее выдержка и уверенность. И похоже, она ничуть не гордится этим, что тоже хорошо. Вильгельмина считала, что не стоит изображать из себя героя, когда душа уходит в пятки. Она по опыту знает, что это очень помогает, когда случается беда. Уж лучше иметь дело с самым отпетым трусом, не скрывающим своего страха, чем с трусом, который хорохорится до тех пор, пока действительно не запахнет жареным. Она терпеть не может бессмысленной бравады.
Но одно дело, когда тебя преследуют где-то в Европе, и совсем другое — когда следят за твоим домом. Вильгельмина помотала головой.
— Нет, ничего.
— Вы тоже видели его, да? Мужчину в широком дождевике?
— Да.
Джулиана улыбнулась, ее глаза блеснули.
— Просто роман Агаты Кристи. «Человек в широком плаще».
— Джулиана…
— Все в порядке, тетя Вилли. — Ее глаза зло сверкнули, и в них появилась решимость, удивившая Вильгельмину. Да, она выдержит все, что бы ни случилось, и не раскиснет. — Мы ему еще покажем.
В этом Вильгельмина не сомневалась.
Сержант Филипп Блох ворвался к себе и так наподдал по ножке подвернувшегося стула, что тот вылетел из-за стола. Блох вложил в этот удар всю долго сдерживаемую ярость. Он не сел. Он рвал и метал, он чувствовал, что вот-вот лопнет от ярости.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
