— Овса, овса им поболе! — велел он подошедшему конюху, — И кнута. Ежели они что. Хорошенько за ими бди. Дабы в полной своей лошадиной силушке пребывали.
И, потрепав конюха по загривку, он подался в коровник. Где, прикрыв нечесанную бороду полой шубы — а была пара случаев говяжьего бешенства от испуга — молча понаблюдал за доярками. Румяные бабы, ласково напевая, были столь умелы в работе, что коровы сдувались практически на глазах. Проворные мужики столь ловко хватали и грузили на телеги бидоны, что царь крякнул от удовольствия. И направился в кузню. Где здоровенный мужчина бил молотом с такой силой, что подпрыгивали курившие на ящиках подмастерья.
— Ну что? — спросил государь, заглянув в глаза кузнецу. Тот аккуратно опустил молот, вытер литра три пота и мощным голосом доложил:
— Так что, величество-батюшка, бьем, куем, лупим без перерыву! К четверику, должно быть, в основе своей закончим. Ежели, конечно, раньше не обессилим.
И он утер со лба еще пару литров пота, обозначив на руке мускулы, более присущие быку, нежели человеку. И улыбкой пригласил царя повеселиться над тем, что такой могучий здоровячище как он может всерьез говорить о какой-то усталости. Его величество с удовольствием хохотнул. И спросил, крепка ли выйдет кольчуга. Парадная. Стальная. С золотыми прожилками и медной кованой вышивкой в виде двуглавого единорога. Ее изготовляли для к ближайшему юбилею его величества.
— Ежели копьем... Не, не взять. И мечом не взять. И стрелой. И щекотку, сколь ни пробуй, не пропускает.
Посмеявшись в кузне, государь отправился с визитом в курятник. В котором упитанные пернатые существа, сгрудясь вокруг кормушки, долбили носами в дно. Одно из них, петушьего пола, не признало в царе царя и, нагнув голову, стало подступать с явным намерением что-нибудь выклевать.
— Орел! — восхитился царь, — Зверь-птица! Ухожу, Петенька, ухожу! Не серчай. Денька через два мы тебя маненько осиротим. На пару подружек. Уж извини. А пока властвуй над ими, властвуй. Ох, красавец! Прямо хоть греб с тебя делай!
И государь, помахав петуху ручкой, проследовал дальше. В свинарник. В котором среди обыкновенных хрюкающих созданий тихо заплывали жиром две свиньи-рекордистки. Одна из них поросилась чуть ли не раз в неделю, принося весьма многочисленный и всегда образцовый приплод. А другая была славна тем, что под ней сломались уже пять весов. Строго указав свинарю на недопустимость курения в присутствии хоть и свинских, но все-таки детей, его величество на ощупь и визуально проверил качество корма и удалился.
Последним объектом утренней инспекции была почтовая голубятня. Сие учреждение, в силу его специфики, посещаемо было с зонтиком. На который то и дело капало сверху нечто, не нужное самим голубям. Убедившись, что птички накормлены и согреты, его величество обратился к ящику с самой последней почтой.
— Минут пять назад последний-то припорхал. Вот, все они, конвертики тут, батюшка, — доложил почтмейстер. Такой же неграмотный, как и царь. Но повадки служебных птиц знающий досконально.
— После ознакомлюсь, — рассовав по карманам письма, сказал царь. И уже собрался было идти. Но снаружи, за промерзшим окном голубятни, вдруг что-то громко затрепыхалось. Почтмейстер, изогнувшись вокруг царя, отворил окно и впустил голубя. Тот шмякнулся ему прямо в руки.
— Ишь, бедолага... Заледенел-от совсем, — почтмейстер отцепил от голубиной лапки свернутую в крошечный свиток срочную телеграмму и сунул птицу отогреваться за пазуху. А свиточек протянул государю. Сам не зная зачем, тот его распечатал. И замер.
— Чего-нибудь важное? — чуть погодя осторожно поинтересовался почтмейстер. Он, разумеется, прекрасно знал, что его величество не учен грамоте. Но он свято верил, что надежа-государь в случае нужды вполне способен понять смысл написанного не читая, просто силой монаршей воли.
— Сверьхсекретное, что-ли? — спросил почтмейстер и погладил пригретого на груди голубя. Один из заученных когда-то им назубок параграфов касался наиболее конфиденциальных посланий и содержал, в частности, и такие слова как "по прочтении немедленно уничтожить вместе с голубем". Правда, этот параграф пока что ни разу не применялся.
Государь же, уставясь на бумажку, молчал. Почтмейстер потерпел еще немного — и заглянул. И спустя секунды, необходимые для осознанья, замер в точно такой же позе.
На тонком пергаменте свитка не было написано ничего. Зато там было нарисовано. Череп, кости и дама бубен. Это было самое худшее из всех возможных посланий.
Сказка №84
Грянувшая этим утром новость была столь же ужасной, сколь неожиданной. А в равной степени до определенного момента тайной. Экстренная дума, путаясь бородами, толклась в приемном покое, а государь с глазу на глаз беседовал в кабинете со специалистом.
— Бубновая, стало быть... — сжимая и разжимая кулаки, он ходил из угла в угол. Сердце его тоже тревожно сжималось и разжималось. — От ведь беда-то... От ведь... Что ни неделя, то напасть страшная! Ох, беда-а...
— Бубонная, твое величество, — поправлял его лекарь, — очень тяжелая форма. Изо всех сортов чумы самая коварная и смертельная.
И он вновь перечислил средства, обычно применяемые в случае вспышки данной болезни. Средств было очень немного: всеобщая молитва, поголовное покаяние, сжигание всего чумного, всех чумных и снова всеобщая молитва тех, кто остался. И так по кругу до одного из двух результатов.
— Что, неужели никаких лекарств нет? — безнадежным голосом спрашивал лекаря царь. Чума, как выяснилось, двигалась через степи с востока, откуда уже неделю дул сильный ветер. Она шла в виде большого серого облака, низко стелющегося над землей. И с каждой загубленной по пути жизнью облако становилось все больше. Позднее прилетела еще пара голубей — и с тем же известием. А потом сообщения поступать перестали.
— Нету, твое величество, никаких, — отвечал лекарь. — Наука пока бессильна. Разве что всем государством смыться куда-нибудь. Дак она и туда нагрянуть-то может. У ей виза всегда и везде имеется.
Царь отпустил лекаря и остался один. Почти. Если не считать страха, который черной тенью маячил в дальнем углу кабинета и оттуда трогал царя за сердце своей липкой прохладной лапкой. Мотнув головой, царь распахнул двери и вышел к думе.
— Говорите, бояре! — приказал он. Мгновенно выстроилась длинная очередь желающих отличиться. В соответствии со старшинством бояре подходили, кратко излагали и отходили. Царь слушал без каких-либо комментариев и никак не реагировал даже на самые оригинальные предложения.
— Печи потушить. Лампады погасить. Вещи поразбросать. Всем лежать где попало, притворяться мертвыми, не дышать. Как облако пройдет — встать, отряхнуться и жительствовать прежним образом. Лучший образец антимикробного поведения.
— Натаскать дров. Запалить костер. Огромный. Как облако чумное близенько подойдет — с другой стороны всем собраться и крепко дунуть. Общенародный противочумной огнемет.
— Чеснок наружно и внутрь в больших количествах всем. Каждое лицо дегтем. Ходить всем, включая баб, только с кольями, разговаривать громко и только матом. При появлении облака — на него кинуться. Экспериментальный метод биоблокады испугом.
— Всем временно состроить глупые лица. С оными ходить и чепуху дурацкую говорить. Рукава сзади позавязать. Пускать слюни. Как облако подойдет — встретить его хлеб-солью. Оно плюнет и в другие края здоровых искать пойдет. Универсальное средство профилактической идиотерапии.
— Винные подвалы открыть. Чарки раздать. Закусывать запретить. Минимальная доза на человека — две конских. К моменту появления облака достичь стопроцентного содержания алкоголя в крови. Затем облако окружить и дыхнуть. Упавших наземь микробов вножную перетоптать. Самый приятный из всех способов локализации эпидемий.
Над последним предложением его величество думал больше, чем над другими. Алкогольные традиции холодной страны и хорошая тренированность населения вполне позволяли применить его. Однако государь тут же прикинул, что такое будет вспышка чумы в сравнении с общегосударственной пьянкой, и заколебался. И вспомнил относительно свежие исторические события. Когда на прошлой масленой, гуляя и выпивая, народец столь разошелся, что не ограничился кулачным боем деревенька на деревеньку. Развеселые проспиртованные бойцы, перейдя толпою государственную границу, за один короткий вечер отметелили все мужское население четырех сопредельных стран. Во всех хрониках инцидент был назван "пьяной войной", а четыре сопредельных царя объединились в хмурую враждебную коалицию.
— Спасибо, бояре... — грустно поблагодарил сподвижников царь. И все поняли, что ни одно из предложений не будет принято. Нужно было срочно выдумать что-то из ряда вон выходящее.
