Мона Сэниа появилась так же непредсказуемо, как и исчезла.
– Ты еще не одета? – крикнула она. – Да что же ты… Гуен в небе, только кликни, корабль во внутреннем дворе – отсюда не разобрать, в каком именно, но нам это не важно. Быстрее!
Натягивая на бегу пингвиньи балахоны, они вылетели на площадку, мощенную деревянными плитками с выжженным узором. Оцмар посмотрел на них внимательно и печально.
– Ты сгораешь от нетерпения, делла-уэлла, – проговорил он с укором. – Не так я хотел подарить тебе эту сказку. Идем.
Таира думала, что они сейчас спустятся к подножию «лягушачьей» горы, но вместо этого они прошли под античным портиком и свернули на очередной мостик, нависший над маковками и куполами расположенных ниже теремков. И вдруг у девушки перехватило дыхание: мостик упирался в вершину высокого холма, поросшего травой, и там, протягивая ручонки к чудом не облетевшему на ветру одуванчику, сидел светлокожий ребенок.
– Эти нагорные цветы Кадьян доставил мне с Дороги Строфионов… – говорил Полуденный Князь, но его уже никто не слушал.
Оттолкнув их, мона Сэниа мчалась по дощатому настилу, едва касаясь его, и Таира бежала следом, уже вскидывая руки, словно хотела упереться в невидимую стену и остановиться на половине пути.
Потому что на осенней поблекшей траве сидел уродец, макроцефал с неестественно громадной головой и цветом кожи, как у заспиртованных экспонатов Кунсткамеры. И по всему было видно, что он раза в два старше Юхани.
Таира подошла к замершей, как соляной столп, принцессе и взяла ее за руку:
– Не расстраивайся, Сэнни, это просто альбинос, такое бывает. Нашли этого, значит, найдут и твоего. Обязательно. Оцмар, миленький, мы доставим тебе сколько угодно жемчуга, найди другого белого ребенка! Настоящего…
– Не проси меня ни о чем, делла-уэлла, – приказывай. И я благодарен тебе, потому что ты продлила число дней моих, наполнив их смыслом и целью. А что касается перлов – все, какие есть в моей сокровищнице, уже принадлежат тебе. Не нужно ничего доставлять, их у тебя и так больше, чем у любой властительницы Тихри.
– О господи, да зачем они мне? Жемчуга носили в романах Голсуорси, да и то только по праздникам.
– Пожелай, делла-уэлла, и с этого мига вся твоя жизнь станет бесконечным праздником!
– Да ты что, издеваешься? Человек же заболел от горя!
– Ничего, – холодно проговорил князь, – сибиллы не умирают. Даже от горя. Хотя горюют они только тогда, когда теряют место при своем господине.
– Слушай, – шепнула Таира принцессе, – а может, пошлем его подальше и вернемся на корабль, а то его манеры меня несколько раздражают…
– Нет.
Нет так нет. Ей решать. Таира обернулась к Оцмару:
– Ладно, праздник отложим на неопределенное время, а сейчас нам хотелось бы отдохнуть в узком кругу.
– Как ты пожелаешь, моя повелительница. Но по дороге я хотел бы показать тебе то, что поможет нам отыскать второго ребенка.
– Вот с этого и надо было начинать!
И снова лестницы, ворота, галереи… Один раз им пришлось пройти несколько шагов над черным бездонным колодцем – хозяин дворца почему-то счел необходимым любезно сообщить, что таких колодцев в этом городе множество… Таира наградила его взглядом, от которого он поперхнулся. Наконец они достигли каменной пирамидальной башни, сложенной из золотистых, удивительно легких на вид кубов, расписанных детскими картинками. Вверху курился дымок вероятно, пресловутый Невозможный Огонь. Но похоже было, что княжеского дворца эти временные сигналы не касались.
А внутри было прохладно и зелено. Пахло морем, и девочки лет десяти-двенадцати доставали что-то из громадного чеканного чана, подносили к губам и опускали в другие чаны, поменьше. Вдоль стен стояли берестяные короба, полные отборного жемчуга.
Таира, чье любопытство всегда перевешивало все остальные чувства, на цыпочках приблизилась и заглянула в серебряный садок. Чернокудрая девочка в белой рубашонке, лукаво улыбнувшись, наклонилась и бережно выудила из воды крупного трепанга. Поднесла к губам, и раздался едва слышный щелчок – на верхушке водяного червя раскрылся малиновый, жадно трепещущий цветок.
В воздухе запахло анисовым леденцом.
Девочка вытянула губы трубочкой, и из них выскользнул не то камешек, не то орешек – прямо в середину цветка. Он тут же захлопнулся, и детские руки переместили моллюска в чаи с алой эмалевой инкрустацией по ободку.
Девочка снова улыбнулась – как видно, здешние дети совершенно не боялись пришельцев из чужедальних земель.
– И долго этот орешек будет превращаться в жемчужину? – не удержалась Таира.
– Два междымья, повелительница, – учтиво, но без смущения отвечала девочка.
– Сюда допускаются дети только из самых знатных семейств, – заметил Оцмар.
– Все верхние этажи башни заполнены мешками с жемчугом, и этого хватит, чтобы купить всех детей моей дороги. А этому строению не страшны ни разбойничий налет, ни небесный гром. Не говоря уж о пожарах и наводнениях.
– Надо будет попробовать иерихонские трубы, – не удержалась Таира. – Нет, нет, не обращай внимания – это я так, к слову.
Они повернули обратно. Мона Сэниа двигалась как заведенный механизм сокровищница князя ее ни в чем не убедила. Зато Таира с жадностью рассматривала стенные росписи, едва удерживаясь от того, чтобы не высказать свой восторг, – свято выполняла завет прабабули, утверждавший, что мужчин ни в коем случае нельзя перехваливать. И все-таки на очередном повороте тенистой галереи она не удержалась и вскрикнула:
– Шайтан меня забери – да ведь это Кукушонок!
Мона Сэниа словно очнулась, и глаза ее вспыхнули лиловым огнем: тонким черным угольком на побеленной стене были старательно выписаны два крэга, и если один из них был совершенно однозначно ее Кукушонком, то другой, юный и белоснежный, был ей совершенно незнаком. Но и это было не главное: в левом нижнем углу картины, запрокинув голову и указывая пальцем на диковинных птиц, поднимался по узорчатым ступеням не кто иной, как Юхани!
Он был изображен неотчетливо и, несомненно, старше своего возраста, словно художник увидел его в недалеком будущем, – но это был точно он!
– Но почему он темнокожий? – вдруг прошептала мона Сэниа.
– Это просто так кажется, у него белая рубашонка, и он на фоне белых облаков. Если бы все это было в цвете, то он был бы таким же, как мы с тобой! Оцмар, ты не помнишь, на кого было похоже это дитя – на вас или на нас?
Царственный художник честно покачал головой:
– Я рисовал так, как видел во сне, – смутно… Но точно помню, что меня поразило то, что на его руке – пять пальцев.
– Вот видишь, Сэнни, вот видишь! Это сбудется!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
