Они поднялись на холм, против солнца, и, когда город остался позади, перед ними открылось широкое русло. Дубы, платаны, каштановые деревья теснились по берегам, дорога шла вниз, к воде, но Уиллис Пур свернул на бетонный мост, переброшенный через каньон. Мост украшали электрические фонари, и через низкие перила Линда видела то, что было внизу: мертвый песок, сухие ольховые кусты, тополя, бузину, сухие листья, свисавшие с сухих прутьев-веток. Машина быстро ехала по мосту, вокруг нее свистел воздух, холодный вечерний воздух с западных холмов, пахло лавром, лимонным сумахом, травой, полынью, ванилью. На севере гигантская подкова стадиона утопала в ивах, жостере и тойоне. Капитан Пур сказал: «Это стадион "Розовая чаша". Его построили два года назад». Линда закрыла глаза и представила, каким было это русло до того, как над ним поднялся стадион; до того, как сюда пришли тысячи людей и начали копать, расчищать, колотить молотками; до того, как шестьсот мулов начали месить здесь грязь, потеть и упорно трудиться до медленной, мучительной смерти.
— Для чего он?
— Для турнира, — коротко ответил капитан Пур и добавил: — Ах да, вы же в Пасадене человек новый. У нас есть здесь небольшой местный праздник — Турнир роз.
«Киссель» чуть занесло на изгибе моста, капитан дернул руль, рука Линды упала ему на ногу, но он быстро справился с управлением, так же быстро она отдернула руку, и они въехали на холмы Линда-Висты.
— Этот мост называют Мостом самоубийц, — сказал он, усмехнулся, обнажив зубы, отбросил назад волосы, и впервые в жизни Линда не нашлась с ответом.
— Вам здесь понравится, мисс Стемп, — продолжил он. — Я уверен — вы к нам быстро привыкнете.
Он свернул на белую пыльную дорогу, обсаженную по сторонам эвкалиптами. За деревьями виднелись дворовые постройки: амбар, двухэтажный сарай, конюшня с открытой дверью. Два человека жгли обрезанные ветки, но Линде не были видны их лица — только рыжий огонь и бледный дымок. Оросительный канал шел параллельно деревьям, в нем медленно текла бурая вода, а на краю сидела веселая серая белка. Дорога пошла вверх, по крутому холму, заросшему жестким кустарником чапараля, ценофуса, дикой вишни, старой сирени и перекрученными земляничными деревьями. К склонам холма прижимались тени, по щеке Линды пробежал холодок. Надвигался холодный, сырой воздух ночи.
Дорога закончилась у литых металлических ворот, подвешенных на двух каменных столбах. К одному из них была прикручена табличка «РАНЧО ПАСАДЕНА»; к другому — «ПРОЕЗД СЛУЖЕБНОГО ТРАНСПОРТА ЗАПРЕЩЕН». Автомобиль проехал в ворота, капитан Пур остановил его, все так же держа руки на руле; через несколько секунд он выпрыгнул из машины и сказал: «Ну вот я и в воротах».
В одном из писем Брудер рассказывал о сотнях акров рощ, густого леса, зимней реке и летнем дожде, белом доме на холме и о семействе по фамилии Пур. Было там и о воротах: «Когда я приехал, они совсем заросли диким огурцом. А эвкалипты вдоль дороги не подрезали, наверное, лет десять». В другой раз он писал: «В семье никого не осталось, только сын Уиллис и его младшая сестра Лолли. Избалована донельзя».
Дорога взобралась на холм, и на самом верху, на гребне, дикие ягоды и лавр сменились лужайкой и длинной живой изгородью из ярко-красных камелий. Дорога пошла дальше, к такому большому и белому дому, что Линда сначала подумала — не одна ли это из гостиниц, о которых говорила ей Маргарита: «Хантингтон» или, может, совсем новая «Виста». Уиллис подъехал к дому, махнул рукой садовнику-японцу в зеленых резиновых сапогах, и стало понятно, что это и есть дом Пуров и что они приехали на ранчо Пасадена, как приезжают куда-нибудь за границу. В доме было этажа три, а может, четыре — точно Линда не заметила: на окнах висели кружевные занавески, и ей сразу же пришло в голову, как много нужно горничных — целая армия, — чтобы стирать их и гладить. С черепичной крыши поднимались дымовые трубы; Линда задумалась, кто рубит дрова, топит камины и убирает золу. Неужели это придется делать ей? По второму этажу шел широкий балкон, и Линда представила себе, как там, в соседних комнатах, живут Уиллис и Лолли Пур, как они засыпают под скрип дверей. Она представляла себе, сколько банок с крахмалом тратится здесь в неделю, чтобы привести в порядок простыни и пристежные воротнички Уиллиса. Терраса на южной стороне дома — с балюстрадой, украшенной вазами с рассаженными в них кумкватами, — была шириной с салатное поле, целый акр плитки; Линде снова представились швабры, ведра с грязной водой и ноющая боль в спине.
— Кто здесь убирает? — спросила она.
— Где? В доме? Девушки — Роза и еще другие. Вы потом со всеми познакомитесь.
Дорога сузилась, асфальт сменился оранжевой плиткой ручной работы, которую делали в керамической мастерской Тедди Кросса на Колорадо-стрит, — день и ночь там в горнах пылали каштановые дрова. Машина проехала под портиком к лоджии, где плетеные диваны и подвесные скамейки будто бы приглашали отдохнуть на них. Линда ждала, что капитан Пур (тут он снова сказал: «Нет, я настаиваю: вы должны называть меня Уиллис!») выключит двигатель и пригласит ее в дом; ей стало страшно — страх был какой-то нехороший, непонятный, — что она не поймет, как и что надо делать в этом гигантском холле, в библиотеке или на огромной террасе, где, как воображала себе Линда, горничная с вздернутой верхней губкой при свете заката подает суп из клешней лобстера. Перед ней был настоящий дворец, и Линда смущалась, что от ее пальто пахнет рыбой и что на чулке у нее дырка. Чулки у нее были всего одни, и то она в последний момент догадалась купить их в магазине напротив лос-анджелесского вокзала Юнион-стейшн, а потом торопливо натянула в дамской комнате. «Только одну пару? — спросил ее тогда продавец. — Не хотите ли коричневые перчатки? Два сорок пять всего?»
Но Уиллис проехал дальше.
— Мы с Лолли живем здесь, — сказал он и повернул в другую от портика сторону; под колесами «кисселя» зашуршал гравий. — Когда-нибудь я вам все покажу.
Машина отъехала от дома, Линда обернулась и в небольшом верхнем окне заметила девушку, которая смотрела на нее влажными черными глазами; девушка была очень хрупкой, с худым лицом. Над подоконником белела ее ночная сорочка, вид у девушки был такой, будто она вот-вот лишится чувств, но она пристально следила за машиной капитана Пура, за самим капитаном Пуром и за Линдой, и Линда подумала, не Лолли ли это; Линде показалось, что в глазах девушки горит желание, но машина заехала за аллею тисов, и дом скрылся из виду.
Дорога опять пошла вверх, и перед ними в долине открылась апельсиновая роща. Деревья стояли рядами, зеленые, как сосны, плотные, как кусты, плоды на нижних ветвях висели всего в нескольких дюймах от земли, а те, что повыше — самые сладкие, — больше чем на двадцать футов поднимались над переплетенными корнями. Роща ждала уборки урожая, на каждом дереве ветки ломились от тысяч огненно-рыжих плодов, похожих на фонари. Вокруг рощи шла дорожка и оросительный канал, и через каждые сто футов стояли аккуратные, как бункеры, пирамиды деревянных ящиков.
— Он, наверное, все еще в доме, с Розой, — сказал капитан Пур.
— Вы скажете ему, что я приехала?
— Он будет очень рад вас видеть.
— Он так и сказал?
— Не совсем… Но вы ведь знаете, что это за человек, — ответил капитан Пур и добавил; — Я никогда не нанимал девушек в дом для рабочих. На упаковке, понятно, заняты девушки, по большей части из сиротских приютов, но они работают только днем, к вечеру уходят, потому что считают — и правильно, — что на ранчо молодой девушке не место. Но Брудер говорил мне, что вы умеете за себя постоять. Я предлагал, чтобы вы поселились в нашем доме, — в комнате Розы есть свободная кровать. Но Брудеру почему-то кажется, что вы не поладите. С его стороны даже как-то нехорошо так думать.
Капитан Пур замолчал, а потом спросил у Линды, сколько ей лет. Она ответила, и он сказал:
— Я так и думал, но это даже забавно: Брудер говорил, что вы с Розой одногодки, а ей лет восемнадцать, не больше.
Линда смущенно рассмеялась и первый раз за всю поездку осмелилась дотронуться до того маленького шрама, который на ее душе оставил Брудер, не встретив ее на станции. Капитан Пур как будто прочел ее мысли, потому что сказал:
— Смешной ваш Брудер. Он вообще-то не хотел, чтобы я вас забирал. Говорил, вы ведь можете взять тележку, а потом дойти до ворот. Мне даже пришлось настаивать, потому что Брудер все время повторял, что вы человек самостоятельный. Мне кажется, он просто такой человек. Но вы, конечно же, лучше его знаете, чем я.
На это Линда ответила, что действительно человек она самостоятельный, но все-таки немного волнуется. Она сидела в машине совершенно спокойно, и казалось, что с ней не произойдет ничего такого: яркий, блестящий мир заставлял ее душу закрыться, точно анемона, до которой дотронулись пальцем.
