— Раз кто-то из них подстрелил работника, который полез на другого с вилами, — рассказал Уиллис, — тот умер на месте, и до сего дня ни Хертс, ни Слаймейкер не сознаются, кто нажал на спусковой крючок.
— Уиллис прокатил тебя? — спросил Брудер.
Она кивнула в ответ, и Уиллис сказал, что он проводит ее на кухню. Когда они проходили мимо Брудера, он отступил, до Линды донесся запах пота мужчины-труженика, она приостановилась, потом пошла дальше. «Будет еще время поговорить, когда все улягутся», — подумала она. Входя в дом, она услышала, как Слаймейкер спрашивает Брудера: «Как она, поправляется? Знаешь, что у нее такое?» — и поняла, что речь идет не о ней, а о Розе.
В кухне было темно, Линда различала лишь силуэт Уиллиса, но зато хорошо слышала, как он учащенно дышит. Он щелкнул выключателем, лампочка, висевшая без абажура на голом проводе, зажглась, и на его лице стала видна осторожная, легкая улыбка. «Ее топят дровами», — сказал он, показывая на стальную поверхность плиты «Акме». Он произнес это извиняющимся тоном, как будто Линда ждала чего-то более совершенного. Но Линда понимала, что здесь только и будет что плита, мойка, кровать да те считаные минуты, что она будет видеть Брудера.
— Следите, чтобы парни вовремя приносили дрова, — продолжил Уиллис. — Они знают, что это их работа, но, пока не напомните, делать ничего не будут.
Он открыл водопроводный кран:
— С водой все в порядке. Фургон со льдом приезжает по утрам. С ним Брудер вам не поможет… Правда, Хертс и Слаймейкер помогут обязательно. Они хорошие. Я велел им заботиться о вас.
На полках теснились тарелки, банки с вареньем, суповые горшки, ковши на длинных ручках. На полу стоял мешок с мукой, банка с сахаром, наполовину пустой горшок с медом.
— Где я буду получать продукты?
— Наверху, в доме. Пройдете на кухню, там какая-нибудь девушка отпустит вам все, что нужно. Если Розе к утру будет лучше, познакомитесь с ней.
Только теперь до Линды дошло, что готовить она будет не для капитана Пура и его сестры; ее наняли всего лишь стряпухой на ранчо, и в особняке она только и увидит что кухонную дверь, запертую на тяжелый болт. Но она не расстроилась, ведь это значило, что она все время будет рядом с Брудером. Она даже подумала, что с Уиллисом Пуром они теперь долго не увидятся.
— Как мне попасть в дом? — спросила она.
Он посмотрел на Линду со странной усмешкой, как будто оценивая ее, и ответил:
— Поднимитесь по тропинке… Обязательно скажите, если вам будет нужен помощник. Вдруг вы не справитесь тут одна?
Подъем был крутой, и она думала, как будет сама носить молоко и мясо, чтобы накормить голодных мужчин. Может, здесь есть какая-нибудь тележка или тачка? Работы она не боялась, наоборот — думала о том, как сделать ее возможно лучше. Лампочка тускло светила на них, он казался еще моложавее, чем при дневном свете, но сейчас, в холодном вечернем воздухе, из-под его кожи словно бы струилась теплота, он улыбался, и хотя Линде был не очень понятен смысл этой улыбки, ей все же было хорошо от мысли, что капитан Пур встретил ее на станции: она вдруг представила себе весь этот долгий путь, сначала на автобусе, потом пешком, поняла, как одиноко было бы ей самой добираться до этого ранчо.
— Жить вы будете здесь, — сказал он, открыл дверь, и они оказались в узкой комнате, где еле помещались стальная койка и деревянный стул с отломанным подлокотником.
Кровать была придвинута к окну, откуда виднелись апельсиновые рощи; Линда различала силуэты деревьев и видела плоды, освещенные светом только что поднявшейся луны; немного погодя она заметила кравшегося между деревьев койота — в темноте у него блеснули глаза. Он завыл; Уиллис посмотрел на нее и сказал:
— Надеюсь, все будет хорошо, мисс Стемп. Я хочу сказать — у вас все будет хорошо.
Линда была ему очень благодарна.
— Большое вам спасибо, — произнесла она; он не уходил из этой темной, запыленной комнаты, они молча стояли в темноте, до них доносились шорохи ночного ранчо, и наконец она сказала: — Парни проголодались, капитан Пур. Мне пора готовить ужин. Что еще я должна знать?
Он ответил не сразу; она не хотела, чтобы он ушел прямо сейчас, и думала, заметил ли он, сколько времени они одни находятся в этом доме.
— Думаю, на сегодня хватит, — заговорил он. — Но если вам будет что-то нужно, мисс Стемп…
— Мне кажется, я справлюсь.
— И все-таки, если что-нибудь понадобится, я в доме наверху…
Он говорил что-то еще, но эти слова до нее дошли уже позже, ночью.
— Спасибо, капитан Пур, — ответила она.
На его лице отразилось что-то вроде разочарования, от этого он стал еще красивее, она подумала, что перед ней — раненый солдат.
— Напоминаю в последний раз, — произнес он, собираясь уходить. — Вы должны называть меня Уиллис.
Она почувствовала, что на душе у нее стало легче, и ответила:
— Хорошо.
Он поблагодарил ее и ответил:
— А я теперь буду называть вас Линдой.
2
Девушка заболела, они подружились, она попросила Брудера помочь ей, он знал, что у Розы больше никого нет, и сердился, почему Линда этого не понимает.
— Ты же обещал встретить меня на станции, — говорила Линда и, сама себе удивляясь, топала ногой. — Если бы не Уиллис, что бы я там делала одна?
Брудер проработал на ранчо Пасадена уже больше четырех лет, и они с Уиллисом Пуром заключили договор. Брудер, как старший, должен был следить за тем, чтобы выращивание, упаковка и сортировка шли без перебоев, и, пока Уиллис соблюдал бы свою часть договора, Брудер соблюдал бы свою. Четыре года тянулись очень медленно, и, когда на долину опускался темный покров ночи, Брудер уходил к себе в дом с ласточкиными гнездами под крышей, ложился в постель и чуть ли не до самого утра читал древних; когда же за окном копался или, умирая, стонал какой-нибудь зверь, он долго вглядывался в темноту и, бывало, пугался собственного отражения в стекле — на него смотрело заостренное, одинокое лицо. Он уехал от Линды, а теперь воссоединялся с ней. И вот после четырех долгих лет она была здесь, на ранчо, на его ранчо.
Сезон апельсинов продолжался с ноября по конец марта — начало апреля, во время сбора урожая Брудер думал только о том, чтобы обобрать с деревьев все до единого плоды — так легче было бороться с одиночеством. Но в длинные сухие летние месяцы жизнь на Пасадене замирала: Уиллис и Лолли проводили июль и август в Санта-Барбаре или Бальбоа, а Брудер оставался на хозяйстве, и нескончаемыми, изнурительно жаркими днями мог думать о Линде. Больше всего он любил ходить по рощам и розовому саду в полночь, при лунном свете, воображать, что все здесь принадлежит ему, делиться с ней этим богатством. Он был далеко не мечтатель — наоборот, Брудер хорошо представлял себе будущее. Он вовсе не думал, что на ранчо, в этом дворце на холме, он будет единоличным хозяином; нет, всякий раз он думал о том, как однажды приведет сюда Линду. Но годы шли, молчание из «Гнездовья кондора» становилось все оглушительнее, и вот настал день, когда Брудер понял — дольше ждать терпения у него нет. Он написал ей, прекрасно понимая, что первым ее ответом будет «нет», что просить ему придется не один раз, и все же судьба улыбнулась ему — к его великой радости, в «Гнездовье кондора» вернулся Эдмунд. Много лет спустя Линда даже подумала, не приложил ли к этому руку Брудер, но он был совершенно ни при чем: возвращение Эдмунда было такой же загадкой, как тихий, неумолимый ход часов судьбы. Разница между Линдой и Брудером была как раз в этом: он верил в жестокую, неумолимую участь, она даже теперь считала, что сама должна строить свое будущее.
Брудер заслужил свое место на ранчо Пасадена и знал, что к его голосу здесь так же прислушиваются, как к голосу хозяина — Уиллиса. Он даже не особенно часто это показывал — окружающие чувствовали и уважали в нем эту черту. Только сплетники не жаловали Брудера, потому что, кроме работы, ни о чем другом он почти не говорил; но работать с ним любили почти все, потому что, если все шло как надо, он никого не трогал. Он тщательно следил за тем, чтобы деньги выплачивали вовремя, чтобы еда была горячая и никто не остался голодным. Воришек при нем наказывали как следует, а врунов отсылали куда подальше.
Горничные в особняке любили перемывать Брудеру косточки; он это точно знал. Старшая горничная по имени Роза, у которой мать работала в Пасадене и умерла здесь же, была девушка сообразительная, могла за день переделать всю двухдневную работу, и они подружились. По вечерам они любили посидеть на склоне холма, покурить и рассказать друг другу о том, как прошел день. Брудер рассказывал Розе о Линде, но Роза была не столь откровенна, и, видимо, эта ее сдержанность заставляла Брудера раскрываться. Она посоветовала Брудеру пригласить Линду на ранчо, пообещала, что поможет ей здесь обосноваться, и вот вместе, в удушливых сумерках конца лета, они разработали план приезда Линды.
