больно живучая тварь. Все эти тихеррянки очень живучие.
Она оскалилась страшной торжествующей улыбкой и отняла ладонь с груди Танарила. На его рубашке проступило крошечное пятнышко крови. Эльф мазнул равнодушным взглядом, а затем бросил в неё невероятно могущественное заклинание. Её движения стали рваными и натужными, а затем ноги окаменели вместе с сапогами. Страшная магия Земли ползла по её телу вверх, превращая в невероятно реалистичную статую с переполненным страхом и гневом лицом.
Танарил виновато посмотрел на меня, а потом повернулся к Элариэлу.
— Что, правда нет противоядия? — деловито спросил он у целителя.
От его спокойного тона у меня внутри всё заледенело. Я поднялась на ноги и сделала шаг к нему.
— Раньше правда не было. Но этой весной его вывели северяне. Стоит баснословных денег. Неизвестно, откуда они его получили, но у меня есть несколько доз. Стой тут, сейчас принесу.
— Вряд ли я бы куда-то побежал, даже если бы захотел, — весело улыбнулся Танарил и неловко оступился назад, оседая прямо на землю.
Ещё до того, как я сообразила, что происходит, его окружил толстенный ледяной щит, а злая в своей решительности Наташа в боевой стойке замерла между магами Малого Круга и Танарилом.
Битвы не последовало. Последовал хохот.
— От кого ты его тут охранять собралась, разудалая твоя задница? — рассмеялся Иссихай.
— От Элариэла, очевидно же, — пробасил Толедор и разразился громким смехом.
Когда появился лекарь со склянкой в руках, Наташа щит убрала. С трудом. Иссихаю даже пришлось ей помочь.
Напоив эльфа противоядием, Элариэл с недоумением посмотрел на Наташу.
— Что, атаковали его что ли?
— Могли, — с вызовом ответила подруга.
— Боевитая ты девка, но дурная, — вынес вердикт Иссихай. — Покуда Танарил нам дома не построит, будет жив живёхонек!
— А то ишь что удумал, помирать! А работать кто будет? — поддержал его Бреол.
— Схем начертил и полагал, что на этом всё? — улыбнулся Элариэл. — Так легко не отделаешься!
— Вопиющая незамутнённость и безалаберность! — фыркнул Доккаль. — Полей напланировал, считал, я один их буду разбивать? Пока ты на костре кости греешь? Ну уж нет, Танарил. Живи теперь. Долго и продуктивно.
— Долго и счастливо, — поправила его Наташа, — у нас так говорят.
— Счастье — это его личное дело. А продуктивность — общественное, — поднял указательный палец вверх Криат, и все засмеялись.
Танарил уже поднялся с земли и тоже улыбался, но смотрел на меня.
— Сегодня у меня выходной, — оповестил он всех.
— Тунеядец! — весело поддел его Толедор. — Подумаешь, чуть не убили. Не убили же!
— Так, повеселились и хватит. Эту выставить на главной площади и донести до всех, что за попытки убийств или убийства теперь наказание такое. Пусть стоит. В назидание.
— Да и хороша, стерва, получилась, такую ещё поди сделай! — поддержал идею Иссихай.
— Как живая! — хохотнул Бреол, обошёл статую по кругу и восхищённо поцокал. — Как соберусь помирать, ты из меня тоже такое изобрази. Скрою морду посуровей и встану в дверях Школы, чтобы эти шалопаи учились поприлежнее.
Танарил подошёл ко мне и обнял. Ошарашенная, я даже пошла сама. Сначала напугаться не успела, а теперь сердце билось часто-часто.
— Пойдём, мельда. Нас ждут душ и постель.
— Тебе плохо?
— У меня возникла серьёзная проблема.
— Какая? Побочный эффект от противоядия? — испугалась я.
— Скорее от яда. Дома расскажу. Пошли быстрее, — сухо ответил эльф, и пришлось взволнованно ускорить шаг, опираясь на его сильную руку.
Когда мы вернулись к нему, он молча разделся, стянул одежду с меня и быстро вымыл нас обоих в тазу, поливая из ковшика. Удивление было сильнее желания протестовать. На его груди расползался отвратительного вида чёрный синяк.
— Что случилось, Танарил? — с тревогой спросила я, вглядываясь в его серьёзное и даже несколько суровое лицо.
— Знаешь, мельда, я тут подумал, что чуть не умер, так и не разделив постель с по-настоящему любимой женщиной. Поэтому сейчас я буду это упущение исправлять, — решительно сказал он.
А дальше шагнул ко мне и поцеловал.
По тому, как он это сделал, стало понятно: любое сопротивление бессмысленно. Я запустила пальцы в короткие светлы волосы и отдалась в умелые руки эльфа. Всё было как раньше, но при этом совершенно иначе. Пальцы касались длинных, чувствительных ушей, и он глухо стонал в ответ. Руки гладили сильную спину, и он откликался на каждое прикосновение. От ласк в особо чувствительных местах он даже покрылся мурашками и задрожал. Такого от моего собранного и слегка примороженного эльфа я не ожидала.
А потом происходящее захватило настолько, что я перестала разделять его реакции и свои. Казалось, что мы оба плавимся в горячей, тягучей патоке страсти. Когда я испытала такое забытое, но желанное чувство наполненности, кожа запылала. Каждое его прикосновение обдавало жаром.
— Сначала ты, мельда, — шепнул, глядя на меня сумасшедшими от желания глазами.
— Не ты? — улыбнулась я, вспоминая наши прошлые ночи.
— Не я, мельда. Теперь всегда ты.
Его движения становились то плавными и размеренными, то резкими и жадными. Танарил скользил по моему телу руками и губами, наполнял до предела, а затем дразнил ощущением пустоты. Он был неутомим, заставляя то взрываться бешеным удовольствием, то погружаться в томительную негу наслаждения.
Я сладко стонала от ощущения единения с ним, от каждого толчка, от полного слияния. Мир словно сузился до одной комнаты, его дыхания, наших объятий. Желание принять его в себя до самого предела и стать его частью звенело внутри. Руки обвивали крепкую шею, пальцы скользили по бархатистой коже, а губы искали поцелуи. Под ним было до одури хорошо.
Совершила ли я ошибку или сделала самый правильный выбор? Я не знала. Но каковы бы ни были последствия, ни менять решения, ни жалеть о нём я не собиралась. Наконец, у меня появилась смелость жить так, как хочется, и не бояться ошибиться.
Танарил
Еда была вкуснее. Воздух — ароматнее. Вода — слаще. Звёзды — ближе. Море — ярче. Ночи — сочнее. Дни — свежее. Мир — лучше.
Я был счастлив.
Впервые в жизни.
Оказывается, я не знал, каково это.
Насытиться, надышаться, начувствоваться Катой оказалось невозможно. Я жил и работал в состоянии эйфории. Спустя неделю после её выздоровления я рассказал ей всё. О себе, о родителях, о брате, о Ланадриэль и о том, как жил полгода, гложимый чувством вины и желанием сделать её своей. У меня перед ней больше не было секретов, и я не мог ничего скрывать.
Ката отреагировала спокойно. «Что-то подобное я и предполагала», — нежно
