моей груди.
Она двигается медленно и плавно, точно заклинатель змей, который намеревается загипнотизировать свою жертву.
– Ведь это ты целовал меня, а не я. – Напоминает девушка. – И сам тут же дал «заднюю».
– Я поцеловал тебя потому, что мне так хотелось. – Пытаясь казаться расслабленным, усмехаюсь я. Выходит неправдоподобно и нелепо. – Ты – моя кукла, и я играю тобой, как мне вздумается. Забыла?
– Куклы безвольны, а у меня… есть желания. – Едва слышно шепчет она мне в губы.
У меня предательски бьется жилка на шее. Я вижу, как она смотрит на мое лицо, на мои губы. Это какая-то изощренная игра, и, к сожалению, я теряю в ней ведущую роль. Сам становлюсь игрушкой в руках Марианы.
– Я не хочу подчиняться тебе. – Ее губы почти касаются моих.
Она играет с огнем, но обжигаемся мы оба.
– И чего же ты хочешь? – Шумно выдыхаю я, глядя на нее сверху вниз.
– Поцеловать тебя. – Задышав чаще, признается Мариана. – Но по моим правилам.
Она прижимается ко мне вплотную. От ее запаха у меня кружится голова, а от биения ее сердца слабеют ноги.
– Не будет никаких твоих правил. – Предупреждаю я.
Девушка улыбается. Издевательски. И сочувственно. Так улыбается победитель проигравшему. Ее глаза блестят в полутьме, а пальчики ложатся на мой живот и несмело ползут выше.
– Я поцелую тебя. – Говорит она, и ее ладонь ложится на мою щеку. – И этот поцелуй будет длиться столько, сколько я захочу.
Мариана облизывает губы, и мой взгляд опускается к ее рту. Затем она прикрывает веки, встает на цыпочки, запрокидывает голову и впивается в мой рот с таким неистовым поцелуем, от которого у меня все содрогается внутри.
Нижняя губа еще не зажила, поэтому я вздрагиваю, едва девушка ее прикусывает. Мне больно и одновременно до одури приятно. Сердце разгоняется все быстрее и быстрее. Она словно бросает мне вызов, но теперь ее очередь терпеть издевки – и я стискиваю ее тело крепче, а затем запускаю пальцы в ее волосы и прихватываю их на затылке.
Мариана стонет. Ее ресницы трепещут. Она выглядит так отчаянно, словно не может решить, насколько сильно ей нравится эта боль, и как долго она сможет ее терпеть. А затем наносит новый удар – прижимается ко мне всем телом и начинает тереться об меня, трогать меня за талию и по-собственнически сжимать мою задницу руками.
Ощущая ее жар, я словно падают в пропасть.
У меня не получается не представлять, как я окажусь внутри нее. И в паху начинает нестерпимо пульсировать. Этот поцелуй будет длиться столько, сколько она захочет, и я не смогу ей помешать.
Только если…
Нет, никаких «если» не будет.
Каким бы ни был мой план, Марианы в нем нет. Как и нет моих чувств к ней. Чувств, которые не дадут уйти, когда я того захочу.
– Достаточно. – Вдруг тихо шепчет она, отстраняясь. – Все. Хватит. – Ее ладони скользят по моему телу и останавливаются на груди. Мариане будто трудно удерживаться на ногах, и она ищет опору. Почти ложится мне на грудь, поднимает взгляд. – Или… повторим? – Спрашивает с издевательской ухмылкой.
Ощутив внезапный, необъяснимый порыв, я хватаю ее за шею и прижимаю затылком к стене.
Ее глаза испуганно округляются, пальцы впиваются в мою руку. Девушка выглядит так, будто ей больно, но меня не волнует боль врага.
– Игры окончены. Это больше не повторится. – Произношу я с каменным лицом. – Ты постоянно заставляешь меня сомневаться, а мне нельзя это чувствовать.
– Кай… – Хрипит сводная сестра. – Кай!
Отпускаю ее и ухожу.
Слышу, как Мариана кашляет и сыплет ругательствами мне в спину, но не реагирую. Поднимаюсь к себе, закрываю дверь и падаю на кровать вниз лицом.
Не знаю, что за адова чертовщина происходит между нами, но чтобы сохранить рассудок, мне нужно перестать видеться с ней.
* * *
Хватает меня ненадолго. Дней десять получается избегать Мариану, но затем желание увидеть ее, прикоснуться, поцеловать становится сродни голоду. Или жажде – ее все труднее контролировать.
В университете я обхожу стороной аудитории, в которых должны проходить ее лекции. Дома хожу в наушниках, чтобы не слышать ее голос за стеной. Пропускаю обеды и ужины. А все свободное время использую для работы в клубе.
Две недели без хоккея это, оказывается, вообще не срок: перерыва будто и не было: ты просто ставишь мозг и тело на паузу, в режим спящего ожидания, и внутри просто начинается обратный отсчет до возобновления тренировок.
А вот две недели без Марианы… Они становятся настоящим испытанием. Мысли о ней – словно незаживающая рана. Даже случайный секс с миловидной брюнеткой, знакомой Виктора, не приносит мне облегчения: я ухожу от нее под утро, так и не получив разрядки – каждое движение было каким-то механическим, не приносящим удовольствия, пустым. И грязным. Таким, от которого немедленно хочется отмыться.
Просто меня клинит.
На Мариане, на запахе ее волос, на голосе и взгляде – невинном и дразнящем одновременно. Каждый раз, возвращаясь домой, в свою комнату, я ложусь на кровать и шепотом разговариваю с ней. Обзываю, унижаю, рассказываю об обидах, а потом признаюсь в том, что чувствую к ней. И это чувство какое-то странное, неправильное.
Злое и одновременно нежное.
Причиняющее физическую боль и заставляющее каждую клеточку тела звенеть от ожидания ласкового прикосновения. Отчаянное, упрямое чувство, которое душишь, а оно становится только сильнее. Наполняет тебя изнутри и лишает воли, делает послушной марионеткой. И бесит. Ужасно бесит потому, что не поддается никаким воздействиям.
В один из дней я не выдерживаю. Дожидаюсь, когда Мариана уйдет на занятия, а затем вхожу в ее комнату. Трогаю ее одежду, касаюсь корешков учебников, скольжу пальцами по ее любимой кружке, стоящей на специальной подставке из бамбука. И поражаюсь тому, насколько мы разные – такие вообще не должны были притянуться.
В ее спальне царствуют чистота и порядок. Ни пылинки, все вещи на своих местах, одежда идеально отглажена и развешана на плечиках по цветам – от светлых оттенков к темным. Нижнее белье, колготки и чулки в специальных коробочках с отделениями – как в музее. И даже розовые тапочки стоят ровно по линии, где заканчивается пушистый ковер у кровати.
Мне хватило бы пары минут, чтобы нарушить идеальность этой комнаты. Такой уж у меня характер – я не заморачиваюсь на подобной ерунде и не понимаю, как она кому-то может быть важна.
И не представляю, что чувствует Мариана, глядя на меня. Я ворвался в ее жизнь точно так же стихийно – никакой
