Аркадьич подступил к столу, взялся за самодельную рукоятку циркулярной пилы и на секундочку нажал на кнопку. По кочегарке разнесся жужжащий визг. Оба товарища синхронно вздрогнули и попятились к выходу.
– Приоткройте дверь, но не уходите, – обломал их кочегар.
– Нет, мы, пожалуй, пойдем, – пролепетал Нилепин.
– Дурачье, стойте на шухере. Может войти охранник.
И не успели два товарища ответить, что они так не договаривались и что им совсем не радостно наблюдать за разделкой своего коллеги, как Аркадьич, не смотря на свою анарексичную худобу, пододвинул коренастое тело Дмитриева к пиле и, чуть отвернув свою голову в бок, опустил включенную пилу на левую руку Августа Дмитриева. Сразу под плечом. Раздалось секундное изменение жужжания, и обгорелая до черна рука неудачливого ученика электрика отделилась от туловища. Только вот кровища упругой струей вышла наружу и забрызгала многое из внутреннего убранства кочегарки.
Нилепин судорожно икнул. Пятипальцев издал из своей необъятной утробы какой-то булькающий звук.
И в то же мгновение случилось то, что никто из троих не ожидал.
Август Дмитриев распахнул глаза.
Большие. Удивленные. Буквально светящиеся белками на фоне облепленного бежево-рыжей мучной стружкой.
Аркадьич обомлел и застыл с включенной пилой, пронзая кочегарную атмосферу непрерывным жужжанием. Дмитриев вытаращенным взором переводил взгляд с одного участника своей экзекуции на другого, еще не понимая, что с ним случилось, где он и вообще что происходит.
– Живой! – закричал кочегар. – Он живой, мать вашу!
– Как? – не понял Пятипальцев и вместе с Нилепиным сделал шаг поближе. И тут до Августа Дмитриева вместе с болью от отсеченной руки стало доходить осмысление происходящего. Он еще сильнее вытаращил глаза и заорал, но широкая ладонища Пятипальцева с черным волосом на тыльной стороне почти сразу накрыла его разверзшийся рот, зажав доступ воздуха. Еще не совсем понимающий происходящую действительность, но пронзенный очевидным фактом, что ему отсекли руку Август сильно дернулся и намерился вскочить на ноги, но его прижали к столу Нилепин и Аркадьич. Повторяя: «Живой, живой», они втроем смотрели друг на друга и понимали, что зашли слишком далеко, чтобы вернуть все к тому как было. Что точка невозврата только что была пройдена. Ругаясь и обвиняя друг друга, они удерживали Дмитриева на столе, не представляя, что же делать дальше. Они уже отпилили одну руку несчастному, как они ему это объяснят? Ни тем же, что решили пожалеть несчастного и собственноручно не прибегая к помощи хирургов ампутировать ему обожжённые руки, опасаясь сепсиса или чего-то еще. Наверное, Август не будет обрадован.
– Поздно, – хрипел Аркадьич, надевая на глаза защитные очки в ярко зеленой пластиковой оправе, дизайнер которой проектировал, видимо, еще и очки для дайвинга. Кочегар выключил тонкоголосую шансоньетку и поменял ее на песню про белого лебедя на пруду, который качает падшую звезду. Или павшую. – Черт… Поздно, ребята…
У всех троих начиналась паника. Обуреваемые ужасом от собственных действий, они кричали и ругались друг на друга, при этом не забывая о том, что им нужно удерживать Дмитриева на разделочном столе. Они боялись отпустить его. Боялись удерживать, боялись отпустить, боялись самого Августа. Дмитриев дергался и старался вырваться, он мычал, переходя на свинячий визг. Отпиленная рука упала на пол под ноги трем палачам.
– Держите его, – завопил Аркадьич. – Держите, в рот вас чих-пых! Двигайте сюда! Двигайте!
И Нилепин с Пятипальцевым, сами того не ожидая, повиновались истопнику и подвинули вырывающегося Дмитриева так, что следующим движением включенной пилы Аркадьич отсек несчастному вторую руку. Несчастный завизжал и затрясся. Кровь взметнулась в стороны. Группа «Лесоповал» красиво пела про лебедя и пруд.
– Что ты сделал?!! – закричал Пятипальцев на кочегара и то же самое закричал и Нилепин, но продолжал прижимать к столу дрыгающегося ученика электрика.
– Что ты сделал?!! – кричали оба, а что кричал Дмитриев было не разобрать. Кочегар, размазывая капли крови по очкам, повторял: «Поздно, поздно» и приказал коллегам повернуть Августа. Пока Нилепин и Пятипальцев вертели на столешнице корчившееся тело своего товарища, Аркадьич подобрал обе отсеченные почерневшие руки, и открыв заслонку топки, и прямо на глазах у Дмитриева одну за одной швырнул их в огонь. Ученик главного электрика укусил Пятипальцева за запястье и заорал не своим голосом.
– Тише, тише, – повторял бородатый наладчик, крепко прижимая ноги несчастного. – Прости. Прости нас…
Вжииииххх!!! И обрызгав всех присутствующих кровью, отсеченная нога упала на пол. Дмитриева уже не нужно было прижимать к столешнице, он не сопротивлялся. Он просто агонизировал и захлебывался собственным криком.
– Прости, прости нас… – рыдал Нилепин. – Прости нас…
И чтобы не терять время и побыстрее прекратить страдания несчастного, Аркадьич провел включенной циркуляркой по второй ноге. Пятипальцева вырвало. Нилепин рыдал навзрыд и кричал: «Прости!!! Прости нас!!!» Обе ноги полетели в топку. В кочегарке уже явственно пахло мясом. Песня о лебеде на пруду, что качает звезду кончилась. Измазанный кровью с ног до головы Аркадьич еще раз повернул на скользком от кровищи столе куцее туловище еще живого Дмитриева, и перекрестив тело, провел пилой по шее.
В кочегарке сразу стихло.
– Блин, – чуть слышно прошептал Нилепин, – Надо было сразу с головы начинать…
09:10 – 09:18
Сферина не поверила своему юному бойфренду-любовнику. Телефон в ее руке уже разогрелся от тепла ее ладони, ухо покраснело, но она все звонила ему и звонила. Первый раз он ответил, когда она позвонила ему рано утром, он ответил, что собирается на работу, но ей показалось, что ее благоверный что-то от нее скрывает. В следующий раз она набрала его номер сидя в маршрутном такси. На удовольствие всем пассажирам маршрутки, она рассказала Леве о своем тягостном предчувствии чего-то катастрофического и о виденном ею сне, который, по ее мнению, несомненно является вещим и несет предупреждение о чем-то страшном. Что конкретно ее волновало, она, увы, не смогла объяснить Нилепину, потому что не могла это объяснить даже самой себе. Просто с каждым днем все возрастающая тревога не давала ей покоя, а бородатый отец Кузьма, будь он неладен, сказал ей, что ее беспокойство вполне обосновано, имеет под собой подсознательные причины и касается ее любимого человека. Любимого человека! Зинаида повторила эти два слова как можно отчетливей и с таким очевидным намеком, чтобы даже такой простодушный молодой человек как Лева Нилепин мог догадаться, что она имеет в виду вовсе не своего законного супруга. Пассажиры маршрутного такси, все как один, навострили уши и ловили каждое слово толстой женщины, сидящей в самом центре, водитель даже выключил радиоприемник. Нилепин только посмеялся. Он опять посмеялся! Но когда он услышал, что она хочет приехать к нему
