но уборщица так и работает, чуть ли не языком вылизывая офисные туалеты, благодарно отрабатывая такую невиданную сумму денег, упавшую ей когда-то на голову.
Зинаида Сферина вернулась в реальность. Она стояла перед своим рабочим местом, перед столом на котором она в составе еще нескольких работниц женского пола собирала из кусков деревянного бруса, фанеры и МДФ с помощью соединенных с компрессорами пневмопистолетов, собирала дверные каркасы различных моделей дверей. Сферина взяла в руку пневмопистолет на уходящем кверху пружинистом шланге, приложила к какой-то попавшейся под руку деревяшке и нажала на курок. Ничего не произошло, а должна была с щелчком выстрелить скоба. Такими скобами в большом количестве с обоих сторон скреплялись детальки, после этого каркасы шли на пресс, где к ним с обоих сторон приклеивали под высоким давлением и температурой листы МДФ. Несколько раз Сферина случайно нажимая на курок пневмопистолета выстреливала скобой в произвольную сторону, а однажды чужая скоба впилась ей в поясницу. Тогда она отчасти почувствовала ощущения расстрелянного дезертира. До «Скорой» дело не дошло, но след будто от вампирского укуса остался у нее на спине до сих пор. Сейчас пневмопистолет молчал, компрессоры были выключены, давления не было. Сферина отложила пневмопистолет на специальную удобную подставочку и еще раз проведя взором по своему участку, возобновила путь в мужскую раздевалку. Лева Нилепин наверняка там, сидит со своим дружком Пятипальцевым и пьет пиво или портвейн. Она его знает, он может.
Зинаида Зиновьевна минула еще пару станков, несколько поддонов с заготовками, стенд с информацией на котором один на одном скотчем были приклеены бумажки по поводу обещаний выплатить зарплату и непонятной ей шуткой про какие-то биткоины и церемонию их торжественного распила. Она поднялась на второй этаж. Женская раздевалка – налево. Мужская – направо. Сперва она заглянула в женскую, если Нилепин с кем-то из баб, то они могут быть там. Женская раздевалка была пуста.
Но и мужская раздевалка была пуста тоже. Вопреки ожиданиям в ней не было ни самого Левы, ни его великовозрастного бородатого дружка Пятипальцева. Однако Сферина не опускала руки. Первым делом она потрогала стоящий на столе электрочайник – немного теплый, значит кто-то все-таки здесь недавно был. Уже хорошо. Но кофе или чай мог пить любой работник, не обязательно Лева, ведь входящих следов у входа было немало. Потом она нашла знакомый ей шкафчик и распахнула дверцы. Это был шкафчик Левы Нилепина и в нем висела его повседневная одежда. Не рабочая. Он переоделся.
– Ага! Ты здесь, мой мальчик! Я так и знала!
Потом она, мимолетом опустив глаза, случайно увидела в шкафчике горлышко бутылки. Это была на две трети полная бутылка вишневого виски. Вишневый виски? Это что-то новенькое! Не долго думая, женщина плеснула виски в относительно чистую чашку на столе, залпом выпила, запила остатками чьего-то чая, вернула бутылку на месте и села за стол.
– Не буду тебя искать, – сказала она, чувствуя как сладкое тепло растекается по ее желудку. Она села у окна за которым непрерывно мела метель. На окне еще с новогодних праздников были налеплены бумажные снежинки, вырезанные женским коллективом и врученные мужскому. Зинаида догадывалась, что снежинки будут на стекле не только всю весну, но и, вероятнее всего, целое лето, как это было в прошлом году. – Не буду, что я – розыскная собачка? Ты сам придешь, мальчик мой! Никуда ты от своей бутылочки не денешься. И от меня.
Она включила чайник.
09:11 – 09:30
Вообще-то, она этого хотела. Люба именно к этому и стремилась, а вот теперь, когда произошло именно то, чего она добивалась, она потеряла дар речи и словно одеревенела от страха. Да она многое отдала чтобы навести контакт с духом умершей подруги Анюши, хотя в глубине души не верила в то, что это возможно. Этот ее спиритический сеанс на месте гибели Анюши был скорее шагом отчаяния, чем планомерно рассчитанным действием. Просто все другие способы были перепробованы, оставалось прибегнуть к чему-то сверхъестественному. И вот Анюша… Сколько лет прошло? Случайно ли все это? Или дух мертвой подруги, вопреки здравому смыслу, пришел в этот мир чтобы помочь Любе Кротовой? Раньше бы Люба никогда бы в такое не поверила, но теперь… Налаживая контакт с призраком давно погибшей подружки Люба была готова к чему угодно, к видениям, к галлюцинациям, к каким-то внутренним образам, в конце концов к тому, что так часто показывают в художественных фильмах – к появлению привидения. Люба не знала каким образом мертвая Анюша может вести диалог с Любой, посредством чего именно – психографии или открытым вербальным разговором. Понятия не имела. В древних фолиантах было слишком размыто написано и старинные тексты были испещрены полубредовыми строками, которые можно было бы интерпретировать, как угодно.
Но что бы с Любой заговорил кромкооблицовочный станок!
Заговорил человеческим голосом!
Прежде всего глухим и каким-то очень далеким голосом станок приказал Любе Кротовой отойти и вернуться на исходное место у красных свечей. Он говорил медленно, слова выходили будто из какого-то совершенно иного измерения, где действуют другие физические правила. Многие звуки он пропускал или искажал в другие – шипящие или гудящие. Разумеется, ведь это не диктор центрального телевидения. Люба попятилась назад и послушно села к своим горящим красным свечам. Она беспрекословно делала все что произносил станок – села на колени, раскрыла один фолиант на семьдесят первой странице, второй на двести пятьдесят первой. Одну тетрадь с переписанными заклятьями на византийском языке станок потребовал отложить в левую сторону, а другую с молитвословом алтайских шаманов положить по правую руку.
– Теперь сиди на месте и не вставай, – глухо потребовал станок, пропуская букву «Р», шепелявя шипящими звуками и глотая букву «Т» и «Д».
Кротова повиновалась, боясь не просто встать и подойти к станку, но и вообще даже резко вдохнуть. Она была полностью в повиновении неведомой потусторонней силы.
– Кто ты? – спросила пораженная Люба у станка, от которого теперь была метрах в трех, но точно видела, что рядом нет ни одного человека.
– Я тот, кого ты звала, – ответил станок.
– Я звала того, кто умер на этом месте, – чуть осмелев пролепетала Кротова.
Ответа не последовало. Люба тоже молчала не в силах выдавить из себя хоть слово.
– Я есть тот, кто умер на этом месте, – наконец ответил станок.
– Ты Анюша? – сдавленно переспросила Люба.
– Я Анюша, – ответил станок и Люба, больше не в силах сдерживать себя, разрыдалась.
Станок спросил, чего ей нужно и Люба, размазывая по щекам горячие слезы, совсем потеряв
