нам представляется, что наряду с этой ограниченной внутренней торговлей греческое купечество все шире внедрялось в существовавшую, прежде всего в Черноморье, сеть международной торговли, завоевывая все более прочные позиции и свое, пусть подчиненное место в этой системе[1440]. Богатые византийские купцы, в том числе представители аристократии, торговали в Каффе[1441], использовали одни и те же рынки с итальянцами в Константинополе и Пере[1442], на Балканах[1443], активно участвовали в черноморской торговле хлебом[1444]. Рост активности греческого купечества отмечен и за пределами собственно Византии — на Крите и в итальянских факториях[1445]. В первой половине XIV в. растет экономическая сила византийского купечества, укрепляется его сотрудничество с итальянцами, в то время как в предыдущий период (1261–1310) на фоне некоторого подъема деловой активности греков их ассоциированность с итальянцами была весьма ограниченной и факторы соперничества выступали на первый план[1446]. Во второй половине XIV и начале XV в. происходит некоторое оживление торговли Константинополя, отчасти связанное с более широким вовлечением в коммерцию утратившей свои земельные владения византийской знати. На практике это ограничивало возможности профессионального купечества, особенно мелкого и среднего. Вместе с тем несколько вырастает доля патронов судов греков в черноморском судоходстве[1447]. Возможно, кризис середины XIV в., переориентировав торговлю, углубил связи международной и региональной коммерции. С другой стороны, закономерности развития рынка Восточного Средиземноморья в целом, механизмы ценообразования способствовали все большей интеграции местных предпринимательских элементов в общую экономическую систему[1448].
Утрата аграрной периферии еще больше повернула Византию лицом к морю. Магнатская «партия», сильно ослабленная в результате гражданских войн и османской экспансии, шла на сотрудничество с городским патрициатом[1449]. Если до середины XIV в. Константинополь был главным рынком сбыта продукции домена византийских феодалов (при отстранении купечества от роли торгового посредника[1450]), то со второй половины века он все более возвращается к функции торгово-распределительного центра. Однако зависимость от итальянского торгового капитала приводила к тому, что часть (наличных средств, которыми располагала аристократия, изымалась из сферы производства и обмена, помещалась в итальянские банки[1451] или использовалась в чисто финансовых и ростовщических операциях[1452]. Многочисленные факты указывают на широкое распространение в Византии XIV–XV вв. менял и появление солидных банков. Некоторые из них вели только кредитно-финансовые операции, другие, наряду с ними, инвестировали капиталы в торговлю[1453].
Фактором, подрывавшим устои византийской торговли, была узость ее производственной базы, ориентация местного рынка не на товарное производство, а на удовлетворение потребностей двора, знати, клира, не на завоевание новых рынков, а на обеспечение притягательности преимущественно столичного рынка для иностранной торговли. Инвестиции средств из сферы торговли в сферу производства были незначительными. Торговый капитал подчинял себе промышленный[1454]. Консерватизм технической и социальной базы, ограниченный диапазон византийского ремесла, его регламентация феодальным государством привели к тому, что оно оказалось неконкурентоспособным к XIII в. — времени расцвета итальянского предпринимательства[1455]. Тому же содействовала и общая экономическая атмосфера XI–XII вв., при которой «лишь доход от земли, если не считать чиновничьего жалованья, рассматривался как достойный уважения»[1456]. К XIV в. ситуация была иной. Но время оказалось упущенным. И византийцы тратили все больше средств на приобретение итальянских товаров, все чаще брали для этого кредиты[1457], все чаще испытывали острую нехватку средств платежа и оскудение покупательной способности как низов, так и верхов городского населения[1458].
В сложившейся системе международного разделения труда в XIII–XV вв. (которая, разумеется, только поверхностно охватывала всю сферу производства) византийская экономика была компонентом этой системы, чаще всего ее хинтерландом, поставщиком продуктов и сырья и импортером мануфактурных товаров, а также источником рабочей силы и средств обеспечения торговли. Несамостоятельность предпринимательских слоев, сохранение в полной мере феодальной основы общественных отношений приводили к тому, что эти слои не могли возглавить движение в сторону капиталистического развития[1459].
Это не значит, что элементы прогресса отсутствовали, что уровень товарного производства и обращения был низким. Напротив, он мог повышаться несмотря на неблагоприятные внешние условия, но это осуществлялось еще целиком в рамках поступательного развития феодальной формации, не исчерпавшей своих возможностей.
Второе немаловажное обстоятельство — то, что без участия византийского купечества, обеспечивавшего инфраструктуру международной коммерции, сама предпринимательская деятельность итальянских морских республик вряд ли могла бы с успехом развиваться. Такое развитие требовало кооперирования итальянцев с местным купечеством, а не его отстранения и подавления. Малочисленность генуэзцев и венецианцев в факториях, сложность политической ситуации также побуждали итальянцев к тесному сотрудничеству с местным населением, особенно его греческим и армянским компонентами.
Неблагоприятным для византийского купечества фактором было наличие фискальной бесконтрольности итальянских купцов на территории империи при существовании высоких коммеркиев для греков.
Нам предстоит теперь рассмотреть, насколько эта византийская модель была характерна для изучаемого региона, политическое развитие которого (за исключением небольшой части Пафлагонии) протекало в конце XIII–XV в. в основном уже вне рамок империи, хотя и при сохранении преемственности институтов и тесных экономических и культурных связей.
Поскольку купечество Трапезундской империи уже служило предметом наших публикаций[1460], ограничимся общими выводами, дополнив их некоторыми новыми материалами и соображениями.
Среди купцов Трапезундской империи встречаются все имущественные и профессиональные категории — от зажиточных предпринимателей, ведущих значительную коммерцию как в городах империи, так и в других портах Черного моря, в Анатолии, Персии и т. д., до мелких розничных торговцев и лиц, занимавшихся торговлей от случая к случаю. Удельный вес непрофессиональных торговцев значителен. Интенсивная торговля трапезундских купцов с Каффой, Перой, Таной, другими генуэзскими и венецианскими факториями имела важное значение для последних, особенно учитывая импорт туда вина и лесных орехов, сосредоточенный в руках трапезундцев. Почти все порты черноморского бассейна были освоены ими. Их торговля имела самостоятельный характер, но, не обладая возможностью конкурировать с более сильным партнером, местное купечество стремилось наладить с ним торговые связи и использовать преимущества кооперирования. Такие связи устанавливаются с конца XIII в. и постепенно укрепляются. Если в 1314 г. по договору с Генуей греческим купцам было запрещено присоединяться к генуэзским караванам, то в 1341 г. трапезундские греки были единственными иностранцами (не считая венецианцев), имевшими такое право[1461]. По-видимому, и ранее греческие купцы присоединялись к генуэзским купеческим караванам. Так, например, по акту от 24 марта 1290 г. Мануил из Ватицы остался должником двух генуэзцев за провоз по суше его товаров. Мануил должен был взамен оказать какие-то услуги партнерам, но не смог этого сделать, и обязался до конца октября уплатить им 87 турецких аспров[1462]. Очевидно, речь шла о сопровождении им каравана на Восток.
Свидетельства о торговле трапезундцев (как
