class="p1">— Ты уверен? — спросил он, будто сомневался, но голос выдавал фальшь. Он был убеждён так же, как и я, что она уже далеко от планеты Земля.
Хотелось кричать на весь мир и разбить всё вдребезги. Но это бесполезные действия. Они не помогут.
Арсан тихо вывел меня из больницы, и мы, словно две сироты, стояли посреди огромного мира, который никому из нас был уже не нужен.
— Главное, не принимать опрометчивых решений.
— У меня только одна мысль, вернуться за ней. Не могу тут находиться и бездействовать, зная, что каждая минута там для неё оборачивается мучением. Даже боюсь представить, на что способен Адамаск…
Я закрыл лицо руками. Никак не мог собрать мысли воедино и придумать выход. Это был тупик, в который мы попали по глупости. Чувствовал, что сам во всём виноват. Как я мог быть таким беспечным?
— Возвращаться одному, без плана бесполезно. Ты ничем не сможешь ей помочь. И, скорее всего, Адамаск только этого и ждёт. Нужно что-то придумать.
Голос Арсана был спокойный, тихий и размеренный. Так он говорил, когда нужно было что-то спланировать. Я был с ним согласен разумом, но сердце рвалось приблизиться к Алексе и быть с ней хотя бы на одной планете. Боролся с желанием всё бросить и отправиться следом.
— И, может, ты забыл, но твой сын находится в этом помещении. И только ради него Алекса пошла на такие риски. Не делай её старания напрасными.
— А вдруг они и его забрали?
Мы словно по команде рванули обратно. В больнице все стояли на ушах, уже приехала полиция. На просьбу о том, чтобы проведать ребёнка, согласились беспрекословно, несмотря на то, что на дворе была глубокая ночь. Чувствовали свою вину, и теперь правил не существовало.
Худшего момента для первого знакомства было сложно придумать, и радовало только одно, что с ним не нужно разговаривать. Мы подошли к стеклянной витрине, где, словно в магазине, были выставлены в ряд младенцы. Все они спали, мерно посапывая. Мне в глаза бросился свёрток с малышом, который уже был не лысый, как все остальные, а с чёрными волосами и огромными губками, капризно лежащими бантиком. Рассмотрев бирку, понял: это он и есть, мой сын! И несмотря на то, что ребёнок был совсем не хорошенький, а, скорее, страшный, он оказался очень сильно похожим на Алексу. Слёзы отчаяния потекли из моих глаз. Даже не понял, что произошло. Кажется, я в жизни никогда не плакал. Но мне было жаль своего малыша. Я не уберёг его маму и не знал, как ему смотреть в глаза после этого.
— Какой милый. Как там Алекса хотела его назвать?
— Григолекс.
— Хорошо. Пока его не заберём отсюда, и речи не может быть о том, чтобы вернуться в Малаган.
— Ты в себе? Представь. Неделя здесь и два месяца там. Это сводит к нулю шансы увидеть её живой.
— Если я правильно понял характер твоего друга, то он её не убьёт, по крайней мере, не сразу. На этом нужно сыграть. Надо подумать как. Да и вообще, нужен план, с голыми руками, на одном энтузиазме даже нечего туда соваться. А нам теперь надо сберечь то, что подарила моя дочь. И в первую очередь нужно думать о ребёнке.
Внутри всё бурлило от несогласия. Еле себя сдерживал, чтобы не броситься в путь. И не понимал, как Арсан может себя так вести. Он будто и не отец, так холодно рассуждает о дочери, словно ему безразлична её жизнь.
Глава 49. Кошмар, который стал явью
Алекса
Я пришла в себя и, ещё не открыв глаза, почувствовала сильную слабость во всём теле, меня будто переехал поезд на полной скорости. Показалось, я очень долго спала. Открыла глаза и вместо ожидаемого ослепительного белого цвета и света увидела тёмный нависающий потолок. Мгновенно сердцебиение усилилось, а паника затмила весь здравый смысл. Первое, что сделала, потрогала свой живот. Его не было. Может, это жуткий кошмар после анестезии, из которой я ещё не выбралась? Схватила первый попавшийся предмет, который лежал рядом на столе, это оказалась увесистая длинная палка, и со всей силы ударила им по своей ноге. Женщина, которая, оказывается, сидела всё это время рядом, гневно выхватила жердь и заругалась на неизвестном мне языке. К ноющей боли по всему телу добавилась глухая боль в ноге. В следующий миг все самые мои страшные подозрения подтвердились. Я закричала истошным криком. Всё больше просыпалась и осознавала своё положение. Ощущала, как ломило всё тело, пошевелиться толком не могла. Мои руки забрались под одеяло и несмело принялись ощупывать живот: о беременности напоминал только лишь рубец в форме полумесяца. Я откинула покрывало и принялась себя рассматривать. В глаза сразу бросилась сильная худоба, шов уже хорошо зажил. Хоть он и был ярко-красным, появился не вчера и не позавчера. А когда? Я вообще ничего не помнила после того момента, как заснула в вертолёте. Бросило в жар. Сколько времени прошло? Хотелось вскочить и бежать, но я была абсолютно бессильна. И единственное, на что меня хватило, это вцепиться в руку женщины, сидящей рядом, и трясти её в надежде на то, что она мне даст ответы на мои вопросы.
— Где мой ребёнок? Он жив? Что со мной?
Мой голос был слаб, и в то время, как думала, что кричу, я еле шептала. Она сидела с равнодушным брезгливым видом и даже не собиралась вникнуть в мою проблему, только лишь грубо оттолкнула и отсела подальше.
Сил оставалось мало, и очень скоро пришлось успокоиться. В душе были паника и жуткий страх, пронизывающий насквозь. Я хорошо запомнила это чувство, ещё когда в первый раз оказалась здесь. Это холодная безнадёжность, будто, попав сюда, вернуться уже невозможно. Так и было. В голове пульсировала только одна мысль: где мой ребёнок? Последние восемь месяцев он находился со мной, мы делили всё на двоих, а теперь чувствовала, что из меня вырвали кусок. Мне наплевать, что я еле живая, готова ползти куда угодно, чтобы хоть увидеть его одним глазком. Что от меня хотят? Для чего я им? Точно не смерти, иначе меня уже давно не было бы в живых. И это не самый плохой вариант.
***
Я была заключена в эти четыре стены. Пленница. Никого, кроме сиделки, которая не обмолвилась со мной и словом, только грубые ругательства. Я не раз, набравшись сил, всё же решалась сбежать, но, сделав пару шагов,
