Она вздохнула:
— Уже сказка, Сережа, добрых половина суток сплошная сказка.
Он искоса глянул на нее:
— Ладно, пойдемте к кассе возврата. Я уже очередь занял. А то не успеем.
И когда они ехали в такси на вокзал, он, глядя на серые дома Задвинья, тускло поблескивающие в тумане, уверенно сказал:
— Смотрите, они серые? Да? Туман! Вернитесь сюда в солнечный день — и вы увидите. А вообще-то он, конечно, ждет вас. Такая погода — какие уж тут полеты... Вот хуже будет, если он летал и сидит где-нибудь на промежуточном. Вот эт будет да!..
...— Промежуточного не будет! — зло отрезал Кучеров штурману. — Один черт — везде эта дрянь! Значит, будем садиться дома. Там и стены свои, которые помогут. Когда начинаем снижение?
Машков пожал сам себе плечами, насколько это позволяли ремни.
— Полагаю, через час десять можно начинать помалу.
Пара Ту-16 Краснознаменного Северного флота, развернув Кучерова на курс домой, легла в широкий разворот и, приветственно покачав крыльями, оставила его одного. Дальше он должен был идти один. Помочь они ему больше ничем не могли — могли лишь помешать. И с тем, что предстояло Кучерову, он должен был справиться сам.
Где-то глубоко внизу, под сомкнутым, плотным одеялом облачности, промелькнуло назад побережье материка. Дорога подходила к концу. Но каждый из шестерых знал, что теперь начинается самое главное, самое трудное на их пути — не только пути сегодняшнем...
Они страшно, они невозможно устали. Кислородные маски, казалось, уже не помогали, а мешали дышать, давя на лица, вжимаясь в горло; металл переборок тяжко наваливался отовсюду; вроде пригнанное обмундирование стягивало плечи и грудь. Человеческая выносливость имеет свои пределы; хоть и заманчиво говорить о ее беспредельности, но это не так. Просто каждый раз, с каждым новым испытанием, человек их отодвигает, по рано или поздно предел все-таки наступает...
Кучеров вел корабль вдоль побережья над холодным, безучастным морем, изредка проглядываемым сквозь громадную толщу облаков. Он знал, что на экранах станций слежения и оповещения систем ПВО, на радарах гражданских авиадиспетчеров они пульсируют яркой звездочкой уже включенного автоматического сигнала SOS, и потому смело воспользовался правом терпящего бедствие. Но и поэтому же сейчас он шел один.
Минуту назад из плотного облачного покрова вынырнули, вырвались в мощном прыжке два стремительно-тяжелых, сутулых из-за непривычно горбатых толстых фюзеляжей шведских истребителя-перехватчика «Джет-37» «Вигген» и пристроились слева. Уравняв скорости, они пошли неподалеку, осторожно, постепенно приближаясь. Их темная, густо-зеленая с черно-стальными и коричневыми пятнами, камуфляжная окраска отчетливо выделялась на фоне серых облаков внизу.
Ведущий пары резко качнулся и, прижавшись вплотную, показал Кучерову за прозрачным выпуклым фонарем кольцо из сложенных пальцев: «О’кэй! Порядок!» Кучеров усиленно закивал и помахал рукой. Кажется, шведский летчик улыбнулся. Его бледное лицо отчетливо виднелось под срезом черно поблескивающего шлема-каски.
«Неужели, — подумал Кучеров, — люди, чтоб поверить друг другу, должны поверить в чужую беду, в беду другого? Неужели только этому все мы научились за две тысячи лет? Обидно. Стыдно и обидно...»
Шведы вновь отошли в сторону и вышли вперед, стараясь держаться в сторонке, — чтоб не зацепить спутными струями советский самолет, как с благодарностью понял Кучеров. Золотые короны, сияя маленькими солнышками, ярко светились в голубом чистом поле их опознавательных знаков.
Но вскоре они оба размашисто покачали крыльями и, гусарски лихо врубив форсаж, дымными стрелами рванулись куда-то вверх и растаяли в небе. А Кучеров вновь остался в одиночестве — Кучеров и неразделимый с ним экипаж. Один в бескрайнем небе.
— Я не могу понять дрейфа, — включился в СПУ штурман. — Никаких ориентиров. Нас стаскивает ветер, но куда?
Кучеров посмотрел вниз за борт — ровная мглистая пелена.
— Не знаю, не знаю... — раздраженно-уныло бубнил Машков. — Ветер работает, но как работает? Куда идем, куда плывем... Три пальца влево, два лаптя вниз — пещерный век...
На какие-то секунды в мелькнувших разрывах облаков серо-сине блеснуло знакомое очертание.
— Ребята... — Кучеров внезапно осип. — Ребята, впереди берег! Дошли... Теперь мы почти дома!
...— Вот теперь вы почти дома. — Улыбаясь, Сергей захлопнул багажник такси и присел перед Евой: — Ну, малыш, давай прощаться. Теперь у тебя начинается самое главное.
— Школа? — немедленно заинтересовалась Ева.
Сергей сказал: «Гм-кхм!» — и поглядел на Татьяну снизу вверх и, рывком встав, подтвердил:
— Да, подружка. Школа. Именно — школа. Ты опять очень точно подметила. Ну, Танюша, Татьяна Юрьевна! — Он старательно улыбался. — По-моему, вы хороший человек, и, похоже, я начинаю в вас влюбляться. И завидую ему — свирепо завидую! А это все никуда не годится. Впрочем, вам тоже завидую... А вот это... — он протянул сложенную пополам бумажку, — это мой адрес. Тут, в наших краях, все рядом. Буду рад, действительно рад видеть вас и вашего Сашу. Будем налаживать взаимодействие флота и авиации! Звоните. Обещаете? — Он открыл дверцу машины и, подождав, когда Татьяна сядет рядом с Евой, грустно спросил: — Ждать? Честное слово, ухаживать не буду.
Татьяна, улыбаясь благодарно, кивнула.
— Здравствуйте, — кашлянув, сказал с мягким акцентом водитель.
— Здравствуйте, — удивилась Татьяна.
Водитель чего-то ждал. Машина стояла с работающим мотором. Сергей засмеялся в приспущенное до половины окно:
— Адрес! Я же адреса вашего не назвал!
— Ах да! Ева, не спи... Не спи, а то потом я тебя не добужусь. Мы уже почти дома. Да, так адрес...
...— Командир... — медленно, раздумчиво сказал Машков. — Командир, минут через пятнадцать начинай снижение.
— Понятно. Оператор, аккумуляторы?
— Я переключу, командир, все переключу, — спокойно пробасил Агеев. — Ты об этом не думай. Ты о своем думай.
— Сколько? Минут двадцать?
— Да нет. Полчаса у тебя в кармане.
— Ясно. Слыхал, штурман? Снижаться не будем — никаких подкрадываний. Будем почти пикировать. Времени нет на этикет. Ясно?
Кучеров плавно подал штурвал вперед, прижимая машину к верхней кромке облачности, благо усталый Ту-16 был этому только рад.
— Оператор, как думаешь — наши видят нас?
Агеев помолчал и укоризненно спросил:
— Кучеров, неужели ты так ничего и не понял?
Кучеров вздохнул и, покосившись на высотомер, медленно отстегнул кнопку маски. Тяжелая, влажная, кажется, набухшая резина отвалилась от лица. Онемевшие щеки приятно закололо, холодный воздух шершаво-ласково гладил уставшую кожу.
