И тогда Нечаев поднял голову.
Клянусь, он был демон! Я никогда не видел такого взгляда. Хватающий, горящий взгляд… И под ним шеф жандармов начал медленно… оседать, опускаться на колени! И тогда Нечаев встал и так же молча ударил Потапова по лицу. Кровь пошла из разбитого носа. Жандарм бросился на узника.
Потапов с каким-то визгом вскочил, выбежал из камеры.
Орал:
– Засечь мерзавца! Сечь! – И что-то еще кричал, захлебываясь.
…Меня повели обратно.
Потапов умер до Революции. В камере в 1919 году сидел его сын, которого тогда же большевики расстреляли.
Меня опять доставили в кабинет Кириллова. Кириллов уже все знал. Вздохнул:
– Что поделаешь, мода пошла такая – назначать людей жалких. Власть слабая и потому предпочитает себе подобных… Я вам все это выкладываю, чтоб еще раз повторить: страшные времена грядут. Сошедшие с ума молодые люди превратились в бесов, как справедливо написал ваш родственник, и противостоит им жалкое правительство… Поверьте, мы незаметно, но стремительно движемся к бездне. К счастью, есть люди, которые это понимают. Еще раз повторю: вы должны быть с нами. Великая нерешительность рождает великие потрясения. Так что вам, господин хороший, придется серьезно выбирать – с кем вы? Именно самому выбирать, сознательно. Поверьте, я могу вас шантажировать, угрожать, что выдам этим господам… сообщу, как вы предали Нечаева. Это – пуля. Они, как вы видели, люди серьезные. И тюрьму вы тоже видели… Я могу посадить вас сейчас же – ваше хождение в народ плюс незаконное пересечение границы плюс обвинение в смерти тетки, о чем вас уже предупредил господин Вепрянский… Все вместе – это пожизненное.
Теперь наступил час моего торжества. И я сказал:
– Я выбрал… Что же касается вашего предложения сотрудничать, то позвольте мне встречное предложение. – Я написал на листочке большую сумму и протянул ему: – Это вам от тетушки… Там, за гробом, покойница, чья смерть на вашей совести, просит, чтобы вы оставили меня в покое.
– Но объясните покойнице: коли я оставлю вас в покое, к ним попадете. Человек вы, уверяю, бесхарактерный.
И тогда я молча удвоил цифры на бумаге. Это была огромная сумма. Треть моего состояния уходила к нему. Он становился одним из богатейших людей России. Мне было радостно – впервые я видел мучение на его лице.
Он вздохнул… и кивнул.
– Но у меня условие – вы покинете Россию, – сказал Кириллов.
– Вы не поняли… – Я себе очень понравился – впервые в жизни. – Это уж мне решать, что я буду делать. С этой минуты все решать мне… И вот мое первое решение. Чтобы у вас не возникло желания отправить меня на тот свет, я потребую расписочку в получении денег.
Он засмеялся, а я продолжал так же холодно:
– Если же со мной что случится, то сохраненная в укромном месте расписочка тотчас появится на свет. С описанием нашего соглашения. Так что теперь вам придется меня охранять. Но ведь сумма того стоит, не так ли?
– Вы быстро учитесь, – и добавил брезгливо: – Ничего с вами не случится.
Так я лишился трети своего состояния. Но был свободен!
Мне все стало противно. И эти молодые фанатики-глупцы… И мое бездарное путешествие в народ. И «дым Отечества»…
Я решил последовать совету Кириллова.
И через неделю уже плыл в Новый Свет, почему-то в Мексику.
Я жил в Мехико. Уже на второй день осуществил мечту детства – увидел пирамиды майя.
Во время осмотра пирамиды… случилось!
…Это была гигантская пирамида Луны под Мехико… Я совершил весь ритуал – поднялся на вершину по бесконечным ступеням. Когда спустился на бренную землю, ко мне подошел мальчик-индиец и предложил вещицу из раскопок. Это был малахитовый бог дождя. Бог полулежал и смотрел на сосуд, вделанный в его чрево…
– В этот сосуд капала кровь во время жертвоприношений, – объяснил мальчик по-английски.
Он предложил купить вместе с богом подлинный жреческий нож из сверкающего черного обсидиана с великолепным орнаментом.
Я, конечно, догадывался, что нож – скорее всего подделка, но деньги он просил смехотворные. Я купил. И тотчас из-за пирамиды вышел усатый полицейский.
И сказал на отличном французском:
– Мсье, вы, видимо, не знаете закон Мексиканской Республики. За нелегальную покупку культурных ценностей… – успел произнести он… и расхохотался.
Невероятно, но это был… Вепрянский!
Мы сидели в ресторанчике на улице, в тени гигантского дерева. Он говорил, как всегда – обо всем. О том, как скучает без Великого князя, как писал ему, но тщетно:
– Нет ответа. Видно, все знает и не простил.
Выяснилось, что любовь к Великому князю возникла после того, как мои деньги не принесли ему счастья. Он все проиграл на бирже. Теперь переехал из Штатов в Мексику и придумал очередной надувательский бизнес. Мальчики продают ацтекские древности у пирамиды. Это, конечно, копии, но есть и несколько подлинных вещиц. Потом выходит он и объявляет:
– Вы нарушили закон о запрете торговли предметами культуры Мексики.
У него одновременно работают с десяток мальчиков. Особенно пугаются законопослушные – немцы и японцы. Неплохо платят, чтоб отпустили. Деньги эти, конечно, маленькие, но деньги… Сейчас наконец-то появился первый серьезный заказ – он должен украсть целую пирамиду! Под Канкуном на прибрежном островке есть пирамида майя. Её заказал украсть фантастически богатый американец.
– Мы накроем её гигантским куском материи – будто для ремонта. И под покрывалом по ночам будем вывозить каменные блоки на катере…
Закончив обед, попросил денег. Я, конечно, дал. Но все-таки спросил, зачем он продал меня Кириллову. Клянусь, он посмотрел на меня с величайшим изумлением.
– Я вас не предавал, клянусь!
И что-то мне подсказало, что на этот раз лжец говорит правду. Но кто же это сделал?
И тогда в первый раз у меня мелькнула некая догадка…
Вепрянского убили в пятницу. Его обнаружили прямо у пирамиды.
В его записной книжке нашли адрес моей гостиницы и мою фамилию. Меня вызвали в полицию. Молоденький следователь на плохом английском взял показания. Торопливо спросил, где я был в день убийства и прочую обязательную чушь. Было видно, что убийство какого-то русского совсем его не интересует. От него я узнал, что убили ударом ножа сзади. Якобы кому-то из местных жуликов не понравилось его мошенничество у пирамиды. Но я думал иначе…
Так умер самый веселый человек в моей жизни.
Я знал, что у него не было никого из близких. И послал телеграмму в Ташкент Великому князю. Сообщил кратко о смерти его адъютанта и подписался. Получил лаконичный ответ: «Собаке – собачья смерть». Но насчет отсутствия родственников я ошибся. У Вепрянского где-то в глуши в Пензенской губернии жила родная сестра – калека. Наш прохиндей был преданным братом, заботливо ее содержал и все свое состояние (и здесь наврал – остались серьезные деньги) завещал ей.
Я один провожал его на мексиканское кладбище, где купил для него участок – между знаменитым конквистадором, скончавшимся в шестнадцатом веке, и депутатом последнего парламента. Ему понравилось бы…
После смерти Вепрянского мне стало скучно в Мехико. И я решил уехать.
Взял билет на пароход и отправился… в Австралию.
Ужасное путешествие. Качку, жестокую морскую болезнь пропускаю.
Я поселился в Аделаиде. Со множеством аккуратных английских домиков в колониальном стиле с большими верандами, Австралия была раем для денежных мешков. Мне повезло с партнером. Это был до смешного честный и предприимчивый англичанин. Сухой и молчаливый. Я ссудил ему очень большую сумму. Он вложил мои деньги в торговлю чаем и добычу жемчуга… Он нанимал корабли и сам уходил в опасные плавания. Однажды его чуть не повесили пираты… Но он довольно быстро утроил мое состояние! Недаром у него была присказка: «Деньги должны идти только к деньгам».
Все время я проводил в ужасающем безделье. Я где-то прочел, что любой образованный тридцатилетний европеец может написать хотя бы одну книгу. Я как раз приближался к этому возрасту… Попытался писать роман. Но это оказалось нудным занятием. Вместо этого пил и курил травку. И от скуки спал с несколькими молодыми дамами. Все они были замужем и принадлежали к высшему городскому обществу. Начались мои похождения австралийского Казановы… Впрочем, Казанова завоевывал женщин. И, как всякая охота, охота за женщинами его завораживала. У меня все было наоборот. Женщины охотились за мной… Мелькание женских тел, одинаковые слова и одинаковые позы в постели этих, в сущности, невинных скучающих дам… Как сказал философ: «Эти позы уравнивают в кровати мудреца с глупцом и их обоих с животными».
Однако похождения кончились кроваво. Жена французского консула считалась здесь первой красавицей. Это был опаснейший женский тип – в прошлом шантанная певичка, натура яростная и страстная… Она вздумала сделать то, чего я боялся больше всего, – влюбилась в меня. Это оказалось очень обременительно. Куда бы я ни шел, передо мной возникала она. Я молил ее оставить меня в покое. Кончилось фарсом: консул приехал ко мне – умолял не бросать его жену, которую страстно любил. Но я не мог исполнить эту весьма неожиданную просьбу, я ее ненавидел…
