Даже с точки зрения рифмы не очень-то любезно трактовать Гюго как почти что дебютанта, как мерцающий огонек, что, правда, вовсе не помешало последнему написать «Эрнани». Сын одной из фавориток Марии-Антуанетты и недавний эмигрант, Полиньяк, 8 августа сформировал свое министерство. Военным министром назначен генерал Бурмон, бывший шуан, который, получив от Наполеона и пост, и награды, стал его врагом накануне Ватерлоо. В Министерстве внутренних дел — Ля Бурдоне, взывавший в 1815 году к «заслонам, оковам, палачам». В «Journal des Debats» новое правительство характеризуется следующим образом: «Кобленц! Ватерлоо! 1815! Хоть выдавливайте, хоть выкручивайте это министерство, все равно не выжмите ничего, кроме унижений, несчастий, опасностей»[68]. Директор газеты Бертен осужден на шесть месяцев тюрьмы, но признан невиновным апелляционным судом. Гюго и двух месяцев не затратил на «Эрнани». Понадобился весь авторитет Тэйлора, чтобы начать репетиции в начале октября. Дело в том, что после «Генриха III» актеры Комеди-Франсез весьма настороженно относились к «этому нашествию варваров». Романтики могли рассчитывать лишь на поддержку старого Жоани и на доброжелательный нейтралитет Фирмена. Мишло же их ненавидит, а «в ласках, расточаемых нам мадемуазель Марс, всегда чувствовались мысленные оговорки изнасилованной женщины». Гюго, хотя и не был негром, имел с нею такие же трудности, как и Александр, и в вечер премьеры «Эрнани» знаменитую фразу «Вы гордый мой и благородный лев» она заменила более банальной, собственного изготовления: «Вы, сударь, благородны и горды».
Поскольку «Христина» Броля не имела никакого Успеха, а «Христина» Сулье должна была пойти в Одеоне, Александр просит о включении своей в программу Театр-Франсе у его «директора, совершеннейшего мулата с печальными глазами и желтой кровью, имя которого я забыл». Не доверяйте уродливым и желчным людям: от Александра потребовали чтения его второй версии перед Комитетом. Он отказывается, так как с изменениями или без оных труд его был уже принят. На премьеру Сулье 13 октября он не идет, друг и соперник его не приглашает. Но это не спасает его пьесу от провала, от которого она уже не оправится. Директор Одеона Гарель предлагает Александру сыграть его «Христину» с теми же актерами, в числе которых — мадемуазель Жорж, которые были заняты в почившей пьесе Сулье. Нельзя отказать этому Гарелю в деликатности: «Пусть вас не тревожит мысль, что вы губите пьесу друга. Вчера она умерла своей смертью». Александр переправляет это послание Сулье с припиской: «Дорогой Фредерик, прочти это письмо. Какой же разбойник твой друг Гарель!» Ответ гласил: «Мой дорогой Дюма, Гарель мне не друг, он директор. Гарель — не разбойник, он — спекулянт. Сам бы я не сделал то, что делает он, но ему бы посоветовал сделать то же самое. Собери все, что осталось от моей «Христины» — должен тебя предупредить, что этого много, — брось все в первую же попавшуюся мусорную корзину и пусть играют твою пьесу». В те времена умели поступать красиво!
В том же октябре 1829 года он готовится к новой битве в связи с тем, что в Комеди-Франсез собираются играть «Отелло» не Дюси, а Шекспира в переводе Альфреда де Виньи. Александру и Гюго по двадцать семь лет, Виньи — тридцать два, «мы видим, что все эти разрушители очень молоды и что революционные поэты сильно смахивали на трех генералов Революции, о которых я как будто уже говорил и которые командовали армией на Самбре и Маасе, имея семьдесят лет на троих. Это Гош, Марсо и мой отец». Между тем бывший капитан и будущий автор «Неволи и величия солдата» не был похож на воина: «Вежливый, приветливый, кроткий в обращении, но производящий впечатление существа абсолютно не материального <…>, де Виньи никогда не касался земли из необходимости: когда он свертывал крылья и случайно оказывался на вершине горы, то была уступка, которую он делал человечеству, и, кроме того, в конечном итоге ему удобнее было в таком положении вести с нами свои короткие беседы». И дабы ангел не пал 24 октября, романтический Кружок в полном составе явился поддержать его в Театр-Франсе. И пусть в мадемуазель Марс не было «ничего от меланхоличной, кроткой и наивной возлюбленной мавра», а Жоани «со своим курносым носом» вовсе не был похож на Отелло, «рык африканской ревности» от этого воспринимался не хуже, и Шекспир получил свою овацию. В вечер этой битвы не произошло ни Вальми, ни Жемапа, разве что небольшой Хондскуте (в 1793 году французы побили при Хондскуте англичан и австрийцев. — Примеч. пер.)
Что касается «рыка африканской ревности», то у венецианского мавра он не шел ни в какое сравнение с львиным рыком Александра. Бальзак только что опубликовал свою «Психологию брака», а супруг Мелании грозился приехать в Париж. То ли бравый капитан Вальдор соскучился по жене и дочери в дальнем своем гарнизоне в Тионвиле? Или все это подстроила Мелания? Она хорошо знала своего Александра, который очень быстро пресыщался косностью, как в работе, так и в любви. Лишь преграды — физические, интеллектуальные или моральные — стимулируют, захватывают его, поддерживают в нем прежнее состояние духа. Парадокс Мелании в том, что, будучи нарушительницей супружеской верности, она ровно два года появлялась повсюду — в салонах, на приемах или спектаклях — в качестве постоянной спутницы мужчины, наставляющего ей рога, как будто она была его законной супругой. Чтобы вернуть Александра, ей нужно было снова стать тем более желанной, что требовалось постоянно и под большим секретом отбивать ее у худшего из соперников — законного мужа. Расчет был точным: как только Александр узнал о возвращении Вальдора, все в нем взыграло вновь, в том числе и «ревность, самая жестокая, которую он когда-либо испытывал» и от которой он чуть было не «сошел с ума». Однако не до такой степени, чтобы не реагировать на все происходящее в своей обычной манере, то есть одновременно с двух точек зрения.
Практическая сторона: «я нашел одного из моих друзей — служащего в военном министерстве: три раза затевалась отставка, уже должны были послать, потом она пропала, разорванная или сожженная им. Словом, муж не приехал».
Литературная сторона: он угрожает Мелании смертью, если она согласится делить супружеское ложе с капитаном. И прежде чем вылиться в поступок, угроза эта была использована среди других строф для написания предисловия к изданию «Антони»:
О горе, горе мне, кого небо в этот мирБросило, как гостя, чуждого своим законам!Мне, кто не умеет, страдая от глубокой боли,Долго терпеть, не отмстив за себя!
Горе! Ибо голос, далекий от голосов земных,Мне молвил: «Смерть тебе нужна для счастья!»И этот голос помог понять мне тайнуИ преступления, и наказанья…
Явись же, ангел зла, чей глас меня призвал,Тебе явиться время, так как знаю,Что жизнь свою тебе отдам и душу, если б верил,Что есть во мне душа… за кровь ее!
Воздержимся от собственных комментариев, поскольку комментарии Александра гораздо интереснее: «Что скажете об этих стихах? Они безбожны, богохульны, атеистичны и <…> слишком посредственны, непростительно посредственны, будь они написаны с холодной головой. Но они написаны в момент страсти, в один из тех моментов, когда тебе необходимо выкричать свою боль, сказать о своих страданиях на ином, чем обычный, вульгарный, языке. Вот почему, надеюсь, они заслужат двойного прощения поэтов и философов», а, может быть, даже и тех, кто таковыми не является.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
