Грустно улыбнувшись, Блэр покачала головой.
– Папа, я ничего не говорю про затраченное время. Когда мы вышли в море, я поняла, что мы плывем вдоль берега, хотя и не знала, где именно. Мне странно другое: зачем надо было держать меня в неведении после того, как мы выбрались из лагеря? Почему Тейлор сразу не сказал мне, что работает на тебя и хочет только одного: привезти меня к тебе?
Хантингтон так долго молчал, что Блэр уже хотела повторить свой вопрос, но тут вдруг увидела, что лицо его искажено страданием, а руки дрожат.
– Папа, – встревоженно спросила она, подходя ближе, – что с тобой?
– Ничего, – пробормотал он, отмахнувшись, и заговорил дребезжащим голосом: – Я уже сказал тебе, Блэр: я не мог делать никаких скидок на то, что ты моя дочь. Мои приказы были засекречены. В случае провала ты попала бы в плен к повстанцам и могла им что-нибудь сказать. Это надо было исключить.
– Но я ничего бы им не сказала… – начала Блэр и осеклась, увидев, как поморщился отец. По спине ее побежали мурашки. Она все поняла прежде, чем он заговорил.
– Послушай, Блэр, обычно эту фразу говорят в шутку, но это вовсе не шутка: есть много способов развязать язык. В плену ты бы в конце концов рассказала все, что знала. Так что лучше тебе было не знать ничего, дабы не подвергать опасности бригаду помощи голодающим, нашего агента и мирных местных жителей.
В течение путешествия Блэр иногда испытывала страх, но только сейчас ее сердце сковал панический ужас: она вдруг отчетливо представила себе, что могло с ней случиться в плену у настоящего террориста-фанатика.
– А Тейлор? – спросила она. – Если бы схватили меня, то и его тоже.
– Тейлор никогда бы не раскололся, – мягко объяснил отец.
– Ой, перестань, папа! Только не надо кормить меня сказками про Джеймса Бонда.
– Тейлор ни за что не выдаст секретную информацию, – повторил Хантингтон тихо, но уверенно, стараясь не встречаться взглядом с дочерью.
Блэр поджала губы. В дальнейших объяснениях она не нуждалась. Все и так было ясно. В среде Крэга некоторые вещи принимались безоговорочно. Если на кону стояла жизнь другого человека, ты должен был жертвовать своей.
Залпом допив остатки мартини, она подошла к симпатичному маленькому бару, стоявшему рядом с серым замшевым диваном, и снова наполнила опустевший бокал. Но вино не избавляло от странной мучительной боли, от которой сжималось ее сердце.
– Нам пришлось держать операцию в секрете до тех пор, пока не обезвредили всех повстанцев-террористов, что случилось за день до нашей с тобой встречи. По нашему уговору Крэг должен был привезти тебя в укромную гавань Белиза, но, узнав о разгроме повстанцев, я не мог усидеть на месте: мне не терпелось тебя увидеть. – Хантингтон расхаживал у окна, пока Блэр молча обдумывала его слова. – Наш агент вывел повстанцев прямо на регулярные войска, когда они пытались совершить очередной диверсионный акт. Основной костяк разбит, а значит, скоро сдадутся в плен и мелкие, рассредоточенные террористические группы.
Блэр по-прежнему молчала, и Хантингтон, не выдержав, присел рядом с дочерью на диван, взял за руку и заглянул ей в глаза.
– Блэр, я всегда старался, чтобы моя работа тебе не навредила. Мне очень жаль, что так вышло.
– Ох, папа! – пробормотала Блэр, выходя из задумчивого оцепенения и видя его напряженное, несчастное лицо. Расплескивая вино из своего бокала, она обхватила его за шею и прижалась к нему. – Все хорошо, папа, все уже кончилось. – Она вдруг замерла. – Ведь они охотились за тобой, папа? Ты был их главной мишенью, а я всего лишь средством.
Хантингтон пожал плечами.
– Все кончилось, Блэр, – повторил он за ней, отстраняясь, и улыбнулся. – Знаешь, милая, если бы все зависело только от меня, я и тогда бы велел Тейлору держать тебя в неведении, чтобы ты ни о чем не догадалась и не стала рваться ко мне. Если бы ты знала, что Крэг не причинит тебе серьезного вреда, то свела бы его с ума бесконечными попытками побега.
– Папа! – укоризненно воскликнула Блэр. – Неужели ты мне совсем не доверяешь?
Хантингтон снова пожал плечами.
– Впрочем, это не важно. Не я снабжаю задания грифом «Секретно».
– И ты не можешь нарушить секретность даже ради меня? – мягко спросила Блэр.
Хантингтон долго думал над ответом, но, отвечая, прямо смотрел в глаза дочери.
– Нет, Блэр. – Он вздохнул, и она увидела, как сильно он устал, сколько страха и тревог пришлось ему пережить из-за нее. – Я служу своей стране, – произнес он без пафоса, но с достоинством, – и хотя надо признать, что моральные принципы некоторых людей бывают весьма расплывчатыми, в своих я никогда не путаюсь. Ты мой единственный ребенок, Блэр, и я с радостью отдам за тебя жизнь. Не смотри на меня так. То же самое скажет любой отец. Я все еще надеюсь, что когда-нибудь ты сможешь в этом убедиться, но приказы правительства для меня закон.
Блэр коснулась его щеки. Глаза ее светились нежностью и гордостью.
– Понимаю, папа, и люблю тебя за это!
– То, что случилось, было неизбежным, – тихо сказал он, – но я сделал все от меня зависящее, чтобы свести риск к минимуму. Я затребовал Тейлора, потому что много лет наблюдал за ним и знал, что он лучше всех подходит для этого задания.
Блэр опустила глаза, встала с дивана и, по недавнему примеру отца, принялась расхаживать взад-вперед перед большим окном.
– Тейлор… – произнесла она задумчиво. – Да, Тейлор. Что ж, каковы бы ни были обстоятельства, ты мог не волноваться, что я сбегу от этого человека. По-моему, от него не сбежит даже танк Шермана.
– Скажи, Блэр, – неуверенно спросил Хантингтон, – он не обидел тебя?
«Ах, папа, – промелькнула у нее мысль, – ты даже не представляешь, как сильно он меня обидел!»
– Нет, – успокоила она его и добавила, поморщившись: – Можно сказать, что нет. – Удар в челюсть теперь казался сущим пустяком. – Но иногда мне было страшновато. Ох, папа, – раздраженно проговорила Блэр, – скажи, что вообще мы делаем в Центральной Америке? Хотя нет, не надо ничего говорить! – Она протестующе подняла руку. – Не желаю больше слышать это слово – «секретно»!
Хантингтон нахмурился и пристально посмотрел на дочь. Она старалась казаться беззаботной, чтобы не волновать его, но в глубине ее изумрудных глаз таились гнев и раздражение. Блэр восприняла его объяснения именно так, как он и ожидал: сухо, но с пониманием. Она осознала всю сложность ситуации и легко вошла в его положение: ведь ему приходилось заботиться не только о ее жизни, но и о жизнях других людей.
Теперь все позади. Она дома, в безопасности.
Он поцеловал ее в щеку.
– Я вовсе не собираюсь говорить «секретно». Твой вопрос – это тема для целой дискуссии. Я могу лишь сказать, что служу в государственном департаменте почти сорок лет и за это время нередко видел, как люди совершали ошибки. Часто бывало, что я не соглашался с политикой правительства. Но по роду своей службы я подчиняюсь людям, которые избраны большинством народа. Таковы правила игры. – Он замолчал и смущенно взглянул на дочь. – Так ты простила меня?
