— Что?! В замке?! Да к черту замок! Меня ж там порешат вместе с бароном и твоим капитаном за милую душу! И никакие стены их не остановят!
— А вот теперь выбора у тебя нет.
— Есть. Куда ты — туда и я. Все-таки больше шансов спрятаться за твоей висюлькой, чем за каменными стенами. Пока тебя еще тут боятся, мне безопаснее с тобой.
— Господи… — тоскливо вздохнул Курт, с усилием потирая висок, ощущая, что голова начинает пухнуть от множества мыслей и забот. — Пойми, мне надо быстро уехать и быстро вернуться, а жеребец у меня один. Если мы начнем изображать герб тамплиеров, я вернусь ко второму пришествию…
— У твоего капитана есть конь, я знаю. Тебе он даст… — Бруно распрямился полностью, глядя на него требовательно. — Все, твое инквизиторство, обещал покровительство — давай, покровительствуй, или я тебя перед смертью прокляну и по ночам тебе будет являться моя неупокоенная душа. А тебе по статусу не положено иметь нечистую совесть.
— Тебе даже не интересно, куда я направляюсь?
— Плевать, куда. Хоть к черту на рога; один я тут не останусь. Что нужно, чтобы получить защиту Конгрегации? Кабальную грамоту подписать? На Святом Писании присягнуть? Кровью расписаться?
— Подождать меня одну минуту, — сдался Курт, поднимаясь по лестнице. — Мне надо забрать вещи; неизвестно, сможем ли мы еще сюда вернуться спокойно. Имей это в виду.
— А мне собирать нечего, — откликнулся Бруно с нервным смешком. — Всех моих богатств — мое дерьмовое завтра и собственная шкура. Так что учти, кормить меня в пути придется тоже тебе.
— Ну, так и ты учти — есть в этом пути, как и спать, возможно, не придется вовсе, если это будет нас задерживать.
Что Бруно пробормотал ему вслед, он не услышал, но вполне мог предположить.
Глава 8
По расчетам Курта, если гнать коней неизменным галопом, до места они вполне могли добраться часов за шесть, к ночи; возвращаться с той же скоростью будет уже нельзя, в темени и на утомленных лошадях, но при любом раскладе к следующему полудню они должны быть снова в Таннендорфе.
Провизия была приобретена у Карла — все то, что не нуждалось в мисках и блюдах и могло быть съедено прямо в седлах. Пока шли сборы, Бруно ворчал, расписывая народную любовь к Конгрегации в общем и теперь уже к нему самому в частности, и умолк, лишь когда они тронулись, наконец, в путь, ибо бешеный галоп, ветер в ушах и приличное расстояние между их лошадьми никоим образом разговорам не способствовал. Да и в седле, как выяснил с недовольством Курт, бывший студент держался неважно, посему пришлось вскоре придержать бег, давая перевести дух не столько коню, сколько самому Бруно.
Спустя часов около трех очередной задержкой Курт воспользовался, дабы немного перекусить, вспомнив вдруг по неприятной рези в желудке, что так сегодня и не поел; Бруно, кое-как успокоенный приличным расстоянием между ним и Таннендорфом, прекратил брюзжать, вместо этого начав интересоваться целью их путешествия. Курт описал дело вкратце, и тот пораженно качнул головой:
— Нет, что-то в вашей Конгрегации переменилось, это точно. Не могу себе вообразить, чтоб лет тридцать назад инквизитор сорвался самолично в соседнее графство, чтобы проверить показания обвиняемого.
— Капитан Мейфарт — не обвиняемый, — поправил он; Бруно ухмыльнулся:
— Так ведь суть в том, что лет тридцать назад он им был бы. Разве нет?
— В общем, да. Скорее всего.
— Наверное, ты знаешь, — продолжал бывший студент, выправившись в седле и снова начав сползать на сторону, — вам ведь должны были рассказывать такие вещи — для назидания… Так вот, прочел я в одной старой брошюрке, как некую женщину, няню при младенце, взяли по обвинению в убийстве этого младенца. Инквизитор оказался такой усердный, что получил от нее признание. А после выяснилось, что ребеночек-то жив-здоров, просто его мать куда-то там уехала, а грудного, естественно, взяла с собой. И знаешь, в чем сомнительный юмор этой ситуации? В том, что няньку все одно повесили — за лжесвидетельство[48]. Слышал?
— Да. Слышал.
— Значит, это не байка?
— К сожалению, — все так же коротко откликнулся Курт, косясь на скользящее к горизонту солнце; Бруно хмыкнул:
— Н-да. Веселенькие у вас, я смотрю, ребята служат. С огоньком…
Он скривился. Этой шутке было больше лет, чем ему самому, и она успела уже опостылеть, вызывая теперь не улыбку, а раздражение.
— Мне не дает покоя один вопрос, — продолжал Бруно, стараясь не отставать от его жеребца. — Ваш знаменитый «Молот»[49] — он все еще в ходу?
Курт вздохнул. В том, что уж этим-то бывший студент поинтересуется, он и не сомневался…
— Сложно ответить однозначно, — начал он; Бруно усмехнулся с наигранным восхищением:
— Казуист. Высший градус по риторике, я угадал?
— Я закончил академию с высшим градусом по каждой дисциплине, — немного раздраженно ответил Курт. — Но это не имеет касательства к делу. А что до «Malleus…», то в свете и без того немалых перемен в Конгрегации, согласись, просто взять и прилюдно объявить эту книгу вредоносной и ложной было бы крупной ошибкой.
— Но в ней же вздор! — Кажется, бывший студент был искренне возмущен. — Я читал — и латинское издание, и немецкое, и каждое слово в этой, с позволения сказать…
— А ты знаешь, что это воспрещено?
— Знаю, — с вызовом бросил тот, распрямившись. — Ну, арестуй меня за это!
— Te ut ulla res frangat?[50] — вздохнул Курт, вяло отмахнувшись от него движением головы. — Если же тебе предъявить все, что на тебя есть, Бруно, на тебе места живого не останется…
— Вот, заметь; так возникает corruptio[51]. Все начинается с личного отношения к делу — одним прощается все, а другие получают сполна, потому что какому-то инквизитору не понадобился помощник в глухой деревне.
— «Corruptio»… — перекривился Курт, мимовольно еще ускоряя шаг коня. — Словечки умные начал поминать; заметь, общение со мной идет тебе на пользу.
— Значит, вы все еще пользуетесь своей Великой Библией Инквизитора?
— Не кощунствуй, varietatis causa[52], — без особой надежды велел Курт и снова вздохнул: — Нет, если для тебя это так принципиально знать. Имена авторов не упоминаются, книга переписана, а прежний вариант убран под замок подальше от греха. Название — да, сохранилось, чтобы страх не теряли.
— А без страха вы работать не умеете?
— Без страха, — сказал Курт уже резко и почти ожесточенно, — происходит вот такое. — Он кивнул вспять, где остались домики Таннендорфа. — И без страха меня вместе с фон Курценхальмом давным-давно бы уже подняли на колья. Ты сам сказал, что мы в безопасности, пока еще меня там боятся. Их удерживает боязнь — и не более. Боязнь смерти, пытки, изгнания, чего угодно! И пока не выдумали ничего иного — да, будет страх, будет ужас и паника, если потребуется! Когда из общества исчезает страх, рождается хаос!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
