В результате образовывалась некая «дельта», — это математическое понятие было вполне применимо и в отношении времени. На несколько месяцев силы НАТО в Европе достигали невиданной с середины 40-х годов XX века концентрации. В Афганистане, кстати говоря, сейчас происходило что-то очень на это похожее: прибывающие на смену 82-й и 101-й воздушно-десантным дивизиям новые части медленно и тщательно «перенимали опыт» и «осваивали территорию», — под чутким руководством ветеранов. Не требовалось интеллекта Килби, Смута или нобелевского «американского трио» 2004 года, чтобы хотя бы просто начать задумываться, а что же это такое происходит в мире. Да и вообще особого ума для этого не требовалось, — не то что ума великих физиков с 18-каратной золотой блямбой Нобелевского комитета в шкафу. Всего лишь чуточку ассоциативного мышления! Но вот как раз его человечеству в целом в наши дни не хватало. Впрочем, именно за этот странный (при объективном взгляде со стороны) «провал» в понимании обывателем «текущей мировой политики» вполне нашлось бы кого поблагодарить, — если бы знать их имена. И если бы они могли поместиться целиком в памяти одного человека — даже такого, как генерал-лейтенант Хертлинг или генерал-майор Питтард. Всеобщая уверенность в полноте покрытия международных новостей эфиром Си-эн-эн — это здорово. Чего это стоит заинтересованным сторонам — это не так уж важно, если результат налицо. А что, кто-то думал иначе? Если да, то это тоже пример отсутствия у населения в наши дни склонности делать выводы даже из никем не скрываемой информации. В конце концов, вовсе не просто так значительная часть обладающей телевизионным вещанием доли населения планеты четко и безошибочно определяет разницу в рядовых в общем-то ситуациях. Так, если в компьютере у лопоухого иностранца-ученого в шведской Уппсале вдруг обнаруживается файл с записями о том, кто из его соседей по лаборатории носит бороду, а кто любит тяжелый рок, — он, вне всяких сомнений, русский шпион. И то, что он якобы изучает болезни картофеля, разумеется, является ничем иным, как маскировкой. Аналогично — если уже бывший русский шпион вдруг начинает терять вес и мочиться кровью посреди Лондона — тут уж совсем все понятно. Так понятно, что и доказательства-то только затрудняют это ясное дело… И наоборот, если в центре Москвы британский дипломат арестовывается с руками поверх замаскированного под уличную дрянь контейнера, весь мир понимает только одно — все это есть наглая и бесцеремонная провокация русских спецслужб.
Все это было, конечно, здорово: почти всю предшествующую историю военные могли только мечтать о подобном психологическом превосходстве. Как образованный человек, генерал Хертлинг мог припомнить только один аналогичный случай: так называемая Крымская война 1853–1856 годов, которая на самом-то деле почти укладывалась в понятие «мировой». Забавно, что и тогда как раз Россия оказалась объектом эффективной и разносторонней пропаганды. Держава, всего за поколение до этого известная как «спасительница Европы» и «верный член „Священного Союза“», с большим энтузиазмом громилась объединенной армией своих собственных бывших союзников, неожиданно объединившихся с ее же старыми врагами. Под дружные разглагольствования прессы о том, что происходящее вполне отвечает общим представлениям о борьбе цивилизации с варварской деспотией. Причем участие в этой благородной борьбе оттоманов с их ятаганами и всем прочим никого не удивляло. Так что данный момент после пришедшегося на XIX век стал, пожалуй, все же вторым… Но при всех замечательных плюсах этого обстоятельства задачи, поставленные перед штабами государств — членов НАТО, никто в здравом уме не посмел бы назвать легкими. И именно об этом и шла сейчас речь.
— Идиоты, — твердо и уверенно заявил генерал-майор, глядя на выложенный на стол документ с нескрываемой ненавистью. — Ты согласен?
— Не могу быть согласен больше, — точно в тон ему ответил Хертлинг. — Идиоты и есть. Такое ощущение, что их представление о боевой подготовке русских сухопутных войск процентов на девяносто основывается на фильме «Рэмбо».
— На первом или на втором?
— На третьем, разумеется, — здесь командующий сумел даже фыркнуть, что было первым проявлением мимики за последние минуты: до этого его лицо было намертво сведено злобной гримасой. — В первом речь шла о подготовке нашей собственной Национальной гвардии.
Он с трудом удержался, чтобы не сплюнуть: о Национальной гвардии у Хертлинга было свое собственное мнение, и оно резко не совпадало с тем, которое считалось в правительстве США и даже Пентагоне «общепринятым». Впрочем, его мнение вообще достаточно часто не совпадало с мнением начальства, причем зачастую по ключевым вопросам. Было даже странным, что при этом ему поручили высокие должности последовательно в Объединенном комитете начальников штабов и штабе 7-й армии/Вооруженных Сил США в Европе и позволили командовать людьми на одной из последних настоящих больших войн. Вероятно, способность делать дело все же перевесила неудобство от того, что он вечно не согласен с кем-то из высших политиков, считающих себя интеллектуальным пупом земли.
— Минус… неделя? Десять дней?
— Не знаю, Дана. Просто не знаю. Ты сам видишь формулировку. И лично я не сомневаюсь, что это сделано специально. За любую ошибку будем отвечать мы и ребята.
— Как обычно.
Питтард вставил это короткое замечание в паузу, длина которой составляла буквально долю секунды. При этом оно было настолько точным, что командующий даже не кивнул — так оно совпало с его собственным мнением.
— Любой просчет, любая значимая утечка информации — и лишние тысячи наших мальчиков лягут прямо на границе, а то и прямо здесь, на территории этих баз. Мы даже не успеем сообразить, что происходит, — понимаешь, Дана? Вспышка — и мы превращаемся в пепел, и что будет потом, после нас — этого мы уже никогда не узнаем. И даже без этого, даже если они не решатся ударить первыми, задействовать ядерное оружие… Даже без этого сокращение срока подготовки на последнюю, самую важную неделю, — это отразится буквально во всем.
Генерал-лейтенант осекся, чувствуя, что говорит слишком много. Питтард понимал ситуацию не хуже его самого. То, что он командовал всего одной дивизией, не имело в данном случае большого значения. Проблема, или хотя бы ее важнейшая часть, была бы ясна и второму лейтенанту, впервые принявшему свой первый взвод и боящемуся собственного сержанта. И она абсолютно точно ясна адмиралу Ставридису. Джеймсу Дж. Ставридису, адмиралу Флота США, с 2009 года занимающему должность командующего Европейским командованием США и Верховному главнокомандующему объединенными Вооруженными Силами НАТО в Европе. Фактически являющемуся «отцом» всей операции.
Минус неделя или минус десять дней от изначально определенного срока выступления — это был фактор, который заставлял ломать и переклеивать наново и так-то едва собранную в единое целое систему планов. Да, сроки только на памяти Хертлинга переносились уже раз двадцать или двадцать пять, а о том, что было до момента, когда он получил допуск нужной категории, ныне трехзвездный генерал мог только гадать. План «Дропшот» был самым известным в истории великого противостояния — а после «Дропшота» их были, наверное, сотни. Но последний десяток дат был настоящим, вот что самое потрясающее. И каждый раз отмена или перенос вызывали у него боль в сердце — пусть и смешанную с облегчением. Еще полгода на подготовку, на воспроизводство опять растраченных боеприпасов, на отлаживание вновь провалившегося звена логистики, одного из многих. Еще месяц — на переброску на будущий театр очередного дивизиона ракетных установок или полутысячи грузовиков. Еще три недели, еще две. Во всем этом были свои недостатки, но, в конце концов, война так и не началась за десятилетия второй половины XX века — так что какие-то недели не имели здесь решающего значения. Но еще раз: этот раз был другим. В этот раз срок переносился «назад». На неопределенный, ни к чему не привязанный день, к которому ни он здесь, на месте, ни весь Объединенный комитет вместе взятый там, дома, в принципе не мог «подвести» шаткую конструкцию хоть сколько-то реалистичных транспортных схем.
— Возможно, в этом есть какая-то логика…
— А как же!
Вот против этого возражать было глупо. Как очередной перенос времени начала операции вперед, так и впервые произошедший перенос назад имели свою логику. Безупречную, между прочим. Надеяться на то, что все русские и белорусы есть по своей природе идиоты, не способные интерпретировать буквально «лезущую из всех щелей» информацию — для этого нужно являться политиком, непогрешимо уверенным в собственной исключительности. Никакие другие варианты не проходят. Так что да, разумеется, многие уже все прекрасно понимают. Но понимать что-то умом, разумом, поверить в это и начать наконец действовать — это очень и очень разные вещи. И перетекание одного этапа в другой, со всеми необходимыми предпосылками, с перерастанием количества информации в качество и так далее — это время и время, исчисляемое сначала годами, потом месяцами, а под самый конец уже и часами. И каждый час в последние несколько суток перед моментом «Д» мог стать решающим в отношении риска компрометации всего плана. Знающий слишком много (как вариант — непозволительно много) человек получает сердечный приступ, и после успешной операции по аортокоронарному шунтированию в не поддающемся контролю бреду на этапе «отхода от наркоза» выдает в окружающее пространство одну критическую деталь за другой. Короткая цепочка, рассечь которую при современных скоростях и присущем XXI веку разнообразии способов передачи информации невозможно, — и русские, ужаснувшись, выдают информацию в прямой эфир. И, разумеется, тут же, без паузы, боясь опоздать, наносят упреждающий удар. Пусть тактического уровня, пусть только по военным базам, обнаруженным «бумерам» в океанах и взлетным полосам баз стратегических ракетоносцев, — этого хватит. Часы — и многие годы готовящаяся комбинированная операция превращается в кошмар, который и не снился создателям дешевых фильмов, живописующих постапокалиптическое общество во всей его красе.
