Эдвард отвесил Бонсу оплеуху.
— Приказы здесь раздает капитан, — сказал он. — Или я.
— Слушаюсь, сэр, — ответил Бонс.
Испания послала нам последний порыв ледяного ветра, который наполнил наши паруса. Команда, разинув рты, смотрела на сокровища — первый добытый мной клад. Черный Джон кусал локти у себя в преисподней. Один за другим матросы потянулись вниз, унося в сундуки свою часть добычи. Я сказал Бонсу, что он тоже может идти в трюм, но он, как всегда, пригладил шевелюру и сказал, что лучше постоит на вахте.
Я избежал смерти от рук проклятых испанцев. Слушай же хорошенько, дружище. Петлей Сильвера не исправишь. Ты лишил меня корабля, но моя память и прегрешения остаются со мной.
Твои новые друзья никогда не стояли на шканцах. Никогда не озирали толпу головорезов, выстроившихся от бака до юта; никогда не видели звезд, мерцающих в полуночном небе. Никогда не чувствовали, как лоб трогает холодком от свежего бриза. Зато тебе все это не впервой. Ты стоял у руля. Ты бороздил океаны. Ты повелевал людьми. Ты видел звезды.
Моя смерть тебе не поможет. Ничто не в силах тебе помочь, поскольку ответы на все загадки — в моих руках.
Я стою за бизань-вантами и кляну тебя.
Опять этот жар.
Твой Маллет стучится в дверь, чтобы сказать, что море нынче ночью неспокойно. Должно быть, ему по вкусу мышьяк.
Оглядись же вокруг в последний раз. Я пущу тебя по миру, а твой корабль — в ломбард.
Где же Старый Ник? Я наступлю ему на хвост. Неужто он не считается со слухами? Вот бездельник! Или он намерен оставить меня без билета? А что это за птица стоит передо мной? Сам Черный Джон? Нет, пока я еще не намерен отплыть в его края. Дайте мне только догнать его трусливую душонку, и я вытру шпагу о его камзол, прежде чем заколоть снова.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. ДОСТОЙНОЕ ЧТЕНИЕ
За все эти годы стараний и странствий я не разрешил ни единой загадки из Библии. На случай, если проклятая лихорадка лишит меня рассудка, перечислю их еще раз.
У нас имеется заставка с первой страницы.
Имеются четыре цифры, о которых Эдвард бубнил во время нашего вынужденного заточения, — «1303».
Не будем забывать о самом очевидном утверждении:
«В 41 метре от основания я спрятал шесть деревянных ящиков, крытых слоновой костью, целиком пустых, и одно примечательное сокровище, завернутое в грубый холст, на глубине менее 2 метров и, самое большее, 87 метров в разбросе».
Чем больше я его читал, тем сильнее верил, что у него нет ничего общего с коровами, колосьями и фараоном — очень уж подозрительна была сама притча. Как все эти худые коровы могли сожрать тучных, не говоря о колосьях? Сколько плавал, ничего подобного не встречал.
«41:2 И вот вышли из реки семь коров, хороших видом и тучных плотью, и паслись в тростнике;
41:3 но вот после них вышли из реки семь коров других, худых видом и тощих плотью, и стали подле тех коров на берегу реки;
41:4 и съели коровы худые видом и тощие плотью семь коров хороших видом и тучных. И проснулся фараон;
41:5 и заснул опять, и снилось ему в другой раз: вот на одном стебле поднялось семь колосьев тучных и хороших;
41:6 но вот после них выросло семь колосьев тощих и иссушенных восточным ветром;
41:7 и пожрали тощие колосья семь колосьев тучных и полных. И проснулся фараон и понял, что это сон».
Еще следует учесть второй шифровальный круг, лежащий у меня в кармане, который при совмещении с первым дает вот такую картину:
Этот второй круг я нашел на надгробии, ибо как еще можно назвать тот неровный кусок мрамора, сглаженный с испода и отмеченный цепочкой из цифр:
1-1-4-4-5-7-9-12-14-14-14-15-18-18-19-19?
Не забудем и вездесущую кровь:
«Кровь»
Страницу, которую Эдвард измазал чернилами, можно не принимать в расчет.
«Дело было исследовано и найдено верным, и их обоих повесили на дереве. И было вписано о благодеянии Мардохея в книгу дневных записей у царя».
Однако вспомним и о солнечных часах, которые мой приятель заметил на Лондонском мосту.
И не забудем непременную цитату из Вергилия:
«Audacibus annue coeptis»
Почему, спрашивается, Маллет приходит ко мне всякий раз, как я начинаю выписывать эти загадки?
Я знаю, как накажу его, когда выберусь из каюты: привяжу к мачте и буду кормить, пока не лопнет. Не удивлюсь, если из его брюха вылетит стая куропаток.
— Радуйтесь: я заболел, — сказал обжора.
— Говорил я, что капитан тебя травит. Можешь прийти позже. Будешь жив — стукни раз, а помрешь — дважды.
— Как это я смогу постучать в дверь, если буду покойником?
— Значит, поговорить не судьба.
— Это все из-за качки. Я решил вставить серьгу.
— И ослушаться капитанского приказа?
— Он сказал, пусть лучше я проколю себе ухо, чем буду себя за пего щипать. У капитана от этого начинается тик.
— Уверен, петля это вылечит.
Маллет хрипло рассмеялся:
— Не всякая петля. Только та, в которой будете болтаться вы. — Потом он добавил: — Хотя я его не понимаю. — Он подождал, надеясь, видимо, на поощрение, хотя я уже знал, что услышу. — Вы ведь не убили своего штурмана, хотя он утаил от вас одну загадку. С солнечными часами. Однако вы оставили ему жизнь.
— Мертвый он был бесполезен. Это и дураку ясно.
— Прошу прощения, — продолжил Маллет, — но он также не объяснил, откуда взялась латынь, и про цифры «1303» тоже, хотя наверняка знал их значение. Да и еще много чего скрыл. Об этом легко догадаться по вашим запискам.
— Верно.
— И вы не привязали его к мачте, не выпороли и не засадили в кандалы.
— Чтобы команда узнала? Чтобы пошли расспросы, за что я деру своего штурмана? Чтобы он все растрепал? Ну уж нет. Он был слишком ценен, видишь ли. У него было кое-что нужное мне. Мы держали в руках части одной головоломки. Мертвый он был бесполезен. Как я понял из жизни, мертвым нельзя доверять. И к тому же, — продолжил я, — мы с Эдвардом разобрались между собой. Вот, прочти сам. Я как раз собирался об этом написать.
— Вы могли бы сказать на словах.
— Вот прицепился. Клещ, да и только.
— А мой капитан знал о том, что случилось?
— Почти наверняка.
— Тогда зачем вы все это пишете?
— Дань памяти, мальчик мой. Мне и всей нашей братии. Нашим обычаям. Двуличию твоего капитана. А еще это хроника. Свидетельство его преступлений. Когда я захвачу корабль, то закую мерзавца в цепи и столкну в море. Посмотришь, как он тонет, если сам не умрешь раньше.
