увидит и не захватит в плен.
В ночной тьме виднеется смутное очертание, купол острием торчит, стены разрушены, – видно, немало испытали молний и землетрясений, – двери и окна выбиты, ризницы и алтарь в руинах, все печально. Это – апаранская церковь. Здесь тысячи воров и разбойников, собрав детей невинных армян, скрутив им руки, завязав рты и глаза, вместо молитв и литургий приносят их в жертву своей злой ярости.
Когда-то армянские цари, князья, дворяне, вдыхая благовонье разнообразных цветов апаранских, услаждались вкусом бесподобных здешних источников, проводили вдали от зноя летнее время. Их прохладившееся, освеженное сердце загоралось божественной любовью, и вместе с благоуханием цветов, хором птиц пернатых, вечером и утром, воссылали они сердечные молитвы и просьбы свои к небу.
Тут и сейчас, из-под обвалившегося холма, где стояли дворцы Вагаршака, Тиграна, Трдата, вытекает обильная вода – ее достало бы на добрых четыре мельницы. В недрах Алагяза, под землею прокладывает она себе путь и, прорвав земную поверхность, с пеной у рта и свирепым взором, бешено вырывается наружу, желая видеть лик увенчавших ее, освежить их сердца, перед отходом ко сну и в миг пробуждения, похитить с лица их росу небес и опрыскать их своей росою… Но, увы! – видя, что все там, вверху, разрушено, что построенный над нею дворец обвалился, церковь в руинах, что кругом лежат в обломках окровавленные, мохом покрывшиеся камни ее оснований и алтаря, вновь открывает она уста и глотает слезу, – обратно в нутро загоняет, – кружится, крутится вокруг холма, обрывает цветы и травы, потом тихо подавляет голос в недрах своих, закрывает очи, растекается по земле, по каменьям, снова уходит в землю и, одной половиной своей превратившись в ручей, бежит на равнину ереванскую прохладить хотя бы ее сожженное, испепеленное сердце, поведать горе и несчастье Апарана – Эчмиадзину, Вагаршапату, Армавиру, реке Араке, Масису и смешаться с горькой слезою его черной воды; той, что тихо, спокойно исходит, подобно огромной реке, из сердца и очей Арарата и, видя развалины – следы разрушения – на равнине Араратской, оплакивает их, горькими обливаясь слезами, скрывает скорбный лик свой в бездушных камышах, изгибается перед врагом своим, ветром припадает, останавливается, принимает в себя стекающие с других гор, накопившиеся, запрудившиеся, затерявшиеся в камышах и ежевике воды, протекает по долине Хор-Вирапа и Арташата и забирает вместе с печальной рекой Араке еще Зангу и Гарни, из коих одна вытекает из ока Севана, другая – из самого сердца святого Гегарда. После этого все три, закрыв лицо, крича и стеная, прохлаждая сердца и утирая слезы Ноя, Нахичевана, Марандской могилы, Нарекской обители и сюнийских полей, мчатся дальше, забирают по дороге еще и Куру, смешивают слезы свои с ее слезами и несут их, а потом вливаются в сердце Каспия, сливаются с его соленой водой, чтобы там разбивать персидские корабли и нести на волнах своих корабли русские, чтобы русские люди не отчаялись в пути, не утомились, не прекратили благотворного общения с нашей страной, дабы отечество наше под крылом их орла могло возрасти, забыть свои горести и снова достичь былой своей славы.
Спрячемся же в этой церкви, в этих камнях и кустах, возле источника, чтоб никто нас не схватил. Ночь уже наступила. Враг – неподалеку, а народ тюркский даже днем сюда не заходит, ибо он враг Христа.
Прислушаемся к вою волков, к крикам персов, к плачу и стенаниям армян, к воплю этих невинных, мучимых, истязаемых детей. Сейчас им развяжут глаза и рот, и они увидят мерзостные персидские лица. Теперь должны они позабыть лица своих родителей, сладостный отчий дом.
Одни мучились в кровавых когтях, другие забавлялись? Эти изнывали, те радовались! Эти били себя по лицу и голове, душу свою надрывали, те гладили себе бороды и кудри и ублажались. Эти взывали к отцу, к матери, братьям и сестрам, терзали себе грудь, замирали, а те поминали своего имама Гусейна и уже готовились взять их в свои объятия либо точили ножи и шашки и приставляли им к сердцу, чтоб они замолчали!
Ах, нет, нет! заткни уши, милый мой. Тело содрогается, в голове – огонь.
Звезды взошли – и обомлели. Сострадательная луна, как взглянула на Апаран, загрустила, опечалилась и тихонько, ползком стала вновь отходить на запад, затыкая уши, чтобы не слышать этих жалостных криков.
Земля облеклась в черные одежды скорби и закрыла глаза, чтоб не видеть этого горестного зрелища.
Одни лишь бессердечные, безжалостные горы, раскрыв уста и сердце злому ангелу-ветру, передают друг другу вести, слышат смех – и сами смеются: на хохот отзываются хохотом, на стон – стоном, на крик – криком, на плач – плачем, и в одну минуту перемешивают тысячу разных звуков, ни одного сами не разумея.
– Мама-джан, мама-джан… Братец-джан… Боже наш… Душа моя… Папа-джан… – Ох, ох, горе, ой черный день, – горе нашему солнцу, горе нашей бедной голове! Ах, кабы вы бросили нас в воду своими руками! Кабы вовсе на свет не родили! Почему и нас на груди вашей не зарезали, почему на куски не разрубили? Где это мы? Куда нас привезли? И земля не расступится, нас не поглотит!
Небо ослепло, не видит нас!.. Ах, чьих мы объятий лишились, к кому в руки попали!.. Господи, за что так наказал ты нас? Что мы тебе сделали? За что выколол ты нам глаза? Кому в чем навредили? За что же ты нас камнем побил?.. Наших отцов, матерей, наших братьев, сестер жертвою принял – разве не мог и нас взять?..
Мрак опустился, окутал землю… Мама-джан, горы и ущелья покрылись тьмой, уже их не видно… Мы, как цыплята, потерявшие мать, разбрелись по степи и по пустыням…
Глаза наши не знают сна, сердца – покоя. Вздыхаем, – и огонь выходит у нас из нутра.
К кому обратиться? Кто наше горе увидит?.. К кому броситься на шею? Кто утрет наши слезы?.. К кому пойти? Кто .обнимет нас, утешит, примет скорбь нашу к сердцу?.. Нет у камнев ушей, – не услышат они наш голос… Нет у гор сердца, – не пожалеют они нас… Небо далеко – захочет взять, не дотянет… Земля – без меча, ей нас не искрошить-изрубить… Кому поведать горе, ах, кому?..
И зачем вы нас родили на свет, молоком кормили, растили?.. Вы скоро избавились, ушли на небо, а нас, сирот, оставили на этом гиблом свете, чтоб мы еще больше мучились, еще больше страдали и о вас тосковали, изводились и, горе свое затаив в сердце, сгорали, в пепел обращались!..
Руки
