вызубрить эти слова наизусть, - продолжает рассказывать Алла Дмитриевна с меланхоличной грустью. - Запирала его в детской одного, если слышала малейшую ошибку в произношении...
- Но почему никто не прекратил это издевательство над ребенком? Почему его отец и вы сами ничего не сделали?
- Я жила в другой стране, моя дорогая. И вернулась сюда только когда сын попросил помощи с внуком. Когда эта особа бросила его. И я узнала эти подробности только от самого Максима - в тот день, когда он уговорил меня купить «самую дорогую цветочную взятку» и пойти в гости к бессердечной матери, чтобы попросить ее вернуться. Боже! - она порывисто прикрывает лицо руками и качает головой. - Как сейчас помню этот ужасный день. Он так надеялся, что сумеет ей угодить!
Я не могу вымолвить ни слова, слушая ее. В горле стоит ком.
Алла Дмитриевна откидывается на спинку своего плетеного кресла и глубоко вздыхает - наверное, отгоняя так неприятные воспоминания. Молчит пару секунд, а потом гораздо спокойнее подытоживает:
- Ничего не вышло. Она не приняла от него эту несчастную «цветочную взятку». Сказала, что это уже неуместно и велела ему идти домой. А уже на улице мой мальчик аккуратно положил букет в урну и сказал мне, что больше никогда и никому не будет дарить цветы, потому что это глупо и неуместно. Мой бедный малыш. Такой красивый... такой сильный... и такой одинокий!
Я не могу усидеть на месте от дикого клубка самых разных эмоций, бушующих в груди, и вскакиваю. Даже не знаю, чего мне хочется больше - разрыдаться или хорошенько выматериться вслух.
Зато бабушка Волчарина на удивление умиротворенно наблюдает за мной. И даже опять улыбается.
- Кошмар! - не выдерживаю я наконец, нервно расхаживая туда-сюда по веранде. - У него просто отвратительная мать! Она не заслуживает такого сына!
- Я рада, что ты так думаешь. Потому что, как мне кажется, теперь счастье Максима - в твоих руках.
- Кажется? - спотыкаюсь я, с отчаянной надеждой уставившись на нее.
- Ну конечно, моя дорогая. Ведь он по своей воле захотел подарить тебе... «цветочную взятку». Впервые за всë это время.
Глава 46. Любимые чебуреки босса
Звонок Волчарина застает меня на дороге.
Я только пять минут назад свернула с перекрестка, ведущего на развилку к дачам. И наблюдаю вокруг снова ассорти домов элитного частного сектора, в котором живет он сам и Алла Дмитриевна по соседству.
После разговора с последней я не могла заставить себя сразу вернуться в пустой дом Волчарина. От нервного перенапряжения меня одолел жуткий голод, и сразу вспомнилось, что предприимчивые старушки на обочине возле общественной остановки всегда работают без выходных. Так что я направилась прямиком к ним, надеясь перехватить любимые пирожки с капустой... вот только опять - как назло! - у них сегодня были одни проклятые жирные чебуреки.
Но не зря же я сюда голодная тащилась? Вот и купила целый пакет.
Теперь иду обратно и грустно жую истекающее жиром тесто. А звонок от Волчарина принимаю с таким ощущением, что на проводе, как минимум, висит бомба замедленного действия.
В том смысле, что непонятно сейчас, чего мне от него ждать после того, что я узнала о его прошлом.
- Марина, ты где? - резко и требовательно спрашивает Волчарин.
- Я... э-э... ну...
- Только не говори, что решила сбежать, - с вибрирующим напряжением в голосе цедит он. - Или что вдруг решила, будто мы друг другу не подходим. Даже не думай заикнуться об этом. Даже... не... думай...
Он дышит в трубку так часто и тяжело, как будто последние несколько минут бегал вверх и вниз по лестнице или... по всему своему дому в поисках одной пропавшей паникëрши.
Э... м-да.
Несмотря на смущение, у меня прям словно камень с сердца падает. И так легко-легко становится на душе, что я расплываюсь в широкой счастливой улыбке.
- Я ходила за чебуреками! - перебиваю его радостно. - Очень проголодалась!
- За чебуреками? - недоверчиво и подозрительно переспрашивает Волчарин.
- Ну да. Лучше расскажи, куда ты сам пропал? - поспешно перевожу на него обвиняющие стрелки. - Проснулась, а тебя нет!
- Я оставил тебе записку на подушке. На видном месте. Ты что, не читала?
- Не видела никакой записки, - озадачиваюсь я и, подумав, доверительно предполагаю: - Может, под кровать сквозняком унесло? Я там не смотрела.
- Ладно, уже неважно. Где ты?
Настойчивый вопрос в его голосе уже не так сильно гудит концентрированным напряжением, но маниакальной требовательности ему не занимать.
- Уже подхожу к воротам, - скромно сообщаю ему и выразительно стучу по стальному полотну боковой двери: «... тук-тук-тук» . - Слышно?
- Да, - отзывается Волчарин гораздо спокойнее.
Только голос его звучит уже не по мобильной связи, а совсем рядом. И как только автоматика убирает преграду между нами, мы встречаемся лицом к лицу.
Я неуверенно переминаюсь на месте, понятия не имея, как себя с ним теперь вести. И очень опасаюсь выдать случайной эмоцией или жестом знание тайны, которую поведала мне его бабушка.
Зато Волчарин никакой рефлексией, в отличие от меня, не занимается. Он бесцеремонно притягивает меня к себе... и с чуть большей силой и скоростью, чем нужно, возвращает ворота на место.
Губы обжигает быстрый настойчивый поцелуй.
Наверное, со стороны он кажется легким и мимолетным, но я ощущаю его на себе, как клеймо, которое Волчарин стремится поскорее снова поставить...
Поцелуй-метка, поцелуй-печать, предназначенный, чтобы утвердить его право на меня. Пометить, как собственность, которая больше никогда и никуда от него не скроется...
Волчарин на мгновение зарывается лицом в изгиб моей шеи - то ли продолжая целовать, то ли жадно вдыхая мой запах... а может, и то, и другое вместе.
Я охотно поддаюсь ему навстречу.
Обнимаю обеими руками так крепко и нежно, как только могу, стараясь безмолвно передать ему всю силу любви, которую испытываю к этому сильному властному человеку с раненой душой.
Ох, Волчарин, Волчарин... я бы и сама тебя заклеймила - своей
