Два мордоворота, братья-помощники, краснорожие, в белых хламидах с закатанными до локтей рукавами. У одного из-под рукава выглядывала наколка: черная змея, раскрывшая пасть. «Черная Стража», — автоматически отметил Пауло, — «Чудны дела твои, Господи! Надо же из карателей в спасителей». Но он быстро оставил позади размышления о перипетиях судеб человеческих.
Монахи отказались пускать обер-капитана в обитель. когда же тот попытался проскользнуть за широкими спинами братьев-помощников, привратник, точно такой же здоровенный с маленькой выбритой тонзурой на макушке, остановил его могучей ладонью. Пауло словно на стену налетел. Попытался взять нахрапом:
— Я обер-капитан…
— Здоров? — Видимо, брата-привратника мало волновали звания, регалии и титулы Сантьяго.
Пауло, немного смутившись:
— Ну, вроде.
— Тогда не положено! Распоряжение настоятеля, дабы, — привратник прочистил луженую глотку и на всю округу провозгласил, — посетители не мешали братьям в помощи страждущим дурным духом и пустыми словесами!
— Ясно, можно не орать.
Пауло, хмурый, отвернулся, но тут же просиял: времени много — на постоялом дворе его так рано ждать не будут, значит, можно исполнить одно старое обязательство. Может быть, и не совсем старое, но давненько обер-капитан им пренебрегал. Все никак случая не выдавалось.
Погорб был достаточно крупным населенным пунктом, чтобы иметь собственное телеграфное управление, умещавшееся в двухэтажном, изрядно обветшавшем здании с соответствующей табличкой над мощным фронтоном входа, снабженное решетчатым столбом с прямоугольной кляксой подстанции и пучком проводов, уходящих к другой, спрятавшейся за погорбскими домами телеграфной вышке.
Картина, открывшаяся Пауло, была практически идиллической. Престарелый маляр подновлял бледно-желтой краской выцветший фасад управления, перед входом прогуливались стайки кур и носились ребятишки, которые, однако, при виде «серого мундира» быстренько замирали и принимались шептаться, тыкая в обер-капитана пальцами. Тот лишь, улыбнувшись, покачал головой и шагнул вовнутрь старого дома.
В лицо пахнуло знакомыми до боли: канцелярский клей, чернила и бумага с примесью дешевого одеколона и легким амбре вчерашней выпивки. За обшарпанной конторкой стоял мужчина и заполнял какие-то бумаги. Обер-капитан кашлянул.
— Да-да, чего желаете? — Телеграфист подслеповато воззрился на посетителя.
— Телеграмму отослать.
— Конечно-конечно! Одну минутку! — Зашурудил под конторкой, зашуршал листками. — Вот-с, куда будем слать?
Пауло назвал адрес.
— Так-так, диктуйте.
— Гхр, — обер-капитан прочистил горло, начал: — Дорогой дядюшка…
— Дядюшка-дядюшка, — эхом повторил телеграфист, щелкая одновременно и наборным барабаном, и старинными деревянными счетами.
Через пять минут телеграмма с электрическими импульсами рванула по проводам и в исчезающе малый момент времени достигла телеграфного управления Сан-Мариана. Оператор, принявший сообщение, прочитал адрес и вздрогнул. Набрал номер на примитивном дисковом телефоне. Кашлянул в трубку:
— Пана Казея к четвертому столу.
И стал ждать, утирая тайком холодный пот выступивший на обширных залысинах. Названный пан не заставил себя долго ждать: явился через пару минут, молчаливый, затянутый в черный френч под горло. Телеграфист сунул ему листок с сообщением.
Человек во френче пробежал глазами по машинописным строчкам, кивнул. Телеграмму он сунул в карман, осведомился:
— Копии есть?
— Никак нет! Как вы могли подумать…
— Благодарю за сотрудничество! — И сгинул в толпе снующих туда-сюда операторов и разносчиков.
Телеграфист облегченно выдохнул. А сообщение продолжило свой путь. Пан Казей в маленькой каморке переписал от руки текст — копию сунул в карман, оригинал отложил в сторону, к жиденькой стопочке листков. Набрал несложный телефонный номер.
— Управление? Сообщение, срочное. Пришлите человека.
Человек явился где-то через полчаса, с удивительной быстротой преодолев полгорода, заполненного, будто бочка селедками, людьми, дымными паромобилями, конными экипажами и редкими, но невероятно дорогими бензиновыми автомобилями. На курьере был серый мундир со знаками различия унтер-лейтенанта. Не говоря ни слова, пан Казей передал ему телеграмму, откозырял. Курьер скрылся за дверью. Обождав еще минут пятнадцать, пан Казей набрал еще один номер.
— В управление пришло сообщение от объекта Гончая. — Помолчал, выслушивая ответ. — Да, копию сделал. Есть доставить представителю…
* * *
Воздух в кабинете пана Качинского был густой, словно мутный кисель. Его приходилось с трудом, словно пытаясь дышать водой, проталкивать в легкие, но пан Шатсков уже свыкся, только лицо его оттенком походил на цвет собственного мундира: землисто-серое, с тонкими фиолетовыми прожилками жил. Личный адъютант прима-генерала находился в состояния перманентного опьянения, отчего порой путал слова и заикался.
— …Братство бледных! — фыркнул сквозь зубы пан Качинский. — Наш парень прямо-таки какой-то писатель. Ему бы книжонции бульварные строчить! Но наконец-то от него дождались весточки, и Пес уже в Погорбе. Теперь они, наверное, в Санта-Силенции. Операция подходит к своему логичному концу, если наш опальный сотрудник опять не напортачит…
— Дабы предупредить эксцессы мы и п-п-приставили к нему Пауло. Молодой, активный, хорошо подг-г-готовленный.
— Горячее сердце и холодная голова? Отлично, отлично! — Прима-генерал глубоко затянулся бесконечной по счету сигаретой, выдохнул. — Нам остается только ждать.
Глава 15. Трущобные пророки
Санта-Силенция удобно расположилась меж двух невысоких холмов, словно куча мусора, оставленная на блекло-зеленых, кое-где буроватых, отдающих желтизной полосках полей нерадивым уборщиком. Только к левому холму, известному, как Джординский бугор ситуация менялась. Выростали аккуратные, будто игрушечные башенки костелов и церквей Верхнего Города, острый палец шпиля Богословской Учельни имени святого Захарии Кроткого вонзался в низкое брюхо медленно ползущей тучи. Справа, на холме Эдмундо Тихого — распластался аккуратный крест военной базы: малая перекладина — казармы, плац, хозяйственные постройки, большая перекладина — одинаковые черные коробки складов и ангаров. Черточки сторожевых вышек. А внизу, в широкой долине царствовал буйствующий беспорядок.
Удивительное сочетание: армейская упорядоченность и первозданный хаос трущоб. Санта-Силенция, Святая Тишина в переводе с древнего языка, появилась на месте самого большого в Польше лагеря беженцев из догорающей в медленном огне ядерных взрывов Италии. Оказавшись на чужбине, горячие обитатели полуострова-сапога были фактически брошены на произвол судьбы. До возрождения Святого Престола оставалось еще долгих десять лет. Жалкий огрызок, оставшийся от самой восточной европейской страны, форпоста католицизма во все времена, переживал времена анархии и беспорядка: армия, полиция и правительство фактически не существовали, и даже стальная воля пресвятого Конрада мало чем могла здесь помочь. Собрать вокруг себя первый Кардинальский Совет ему все еще предстояло, и лагерь перемещенных лиц под кодовым названием «Святая тишина» противостоял превратностям послевоенного мира в одиночку.
Десятки тысяч беженцев, согнанные стальными ограждениями и колючей проволокой на пятачок площадью где-то три на три километра, оказались предоставлены сами себе. За стенами лагеря бушевало безвластие и варварство, а внутри него держался хоть относительный, но порядок. Люди с различными убеждениями, жизненными целями и ориентирами, совершенно отличными моральными качества варились в собственном соку. Преступность, голод и болезни процветали. Людей хоронили прямо за оградой, ограничиваясь простыми деревянными крестами. Жалкие хибары теснились друг к другу, нависали над соседями, цеплялись, взбирались вверх, образуя своеобразные карточные домики, готовые рухнуть друг на друга. Как нарыв, как болезнетворный фурункул, лагерь рос, пока не лопнул, не хлынул зловонным гноем наружу. Временные, хлипкие постройки захлестнули окрестное кладбище, смяли могилы и кресты и распространились еще дальше. Дети на грязных узких улочках игрались человеческими черепами и дрались берцовыми костями, но, в тоже время, примерами удивительной святости была отмечена «Святая тишина».
Бернар Фабиоло, простой врач, лишенный практически всего инструментария до конца своей жизни каким-то чудом спасал людей, устраивал экспедиции в поисках лекарств, за что, впоследствии, был канонизирован, и стал покровителем сандоминиканских медикусов.
Тадеуш Гжелка, до войны правительственный чиновник, проявлял чудеса на ниве организации лагеря и борьбы с преступностью. Во многом благодаря ему «Святая Тишина» выжила и сохранилась до более счастливых времен.
