– Приветствую, – коротко, на местный университетский манер, поздоровался декан Гарв. – Мы со своей стороны соблюдаем договор, почтенный путешественник.
– Даже чересчур рьяно, – отозвался ректор хорошо поставленным басом, которым в бытность преподавателем заглушал любой гам студенческих аудиторий. – Я и не знал, почтенный декан, что ты умеешь использовать такие выражения, которые применил в своем содокладе профессору Сиверсу. Они, должен тебе заметить, более соответствуют какому-нибудь сквернослову-шкиперу во время шторма, чем научному оппоненту в наших стенах… – Разглагольствовать ректор умел лучше всего и слушал себя с неизменным удовольствем.
– Перейдем, однако, к делу, – заметил рыцарь.
– Да, – тут же согласился декан. Ректор чуть кисло взглянул на него, но тоже согласно кивнул. Декан предложил: – Может быть, пройдем в кабинет, где можно… завершить наш маленький договор без помех?
И в этот момент из зала наконец-то вышел Сиверс. С ним было еще двое каких-то очень профессорских по виду друзей. Они явно утешали провалившегося докладчика, один из них даже тащил свернутую рулончиком карту, ту самую, которую рыцарь видел разложенной на столе географа и которую он назвал неверной. Но сам Сиверс своих спутников не слушал, он шагал с бледным лицом, будто мученик веры на костер. Губы его были сжаты, на скулах вздулись желваки, даже кулаки его, слабые и ухоженные кулаки человека, который никогда не поднимал ничего тяжелее ложки с супом, сжимались, как если бы он собирался драться.
Вся троица прошагала мимо, причем Сиверс заметно отшатнулся от ректора с деканом. А может, подумал Оле-Лех, и от меня он так шарахнулся, в ненависти, в едва подавляемой ярости, с желанием сделать что-то такое… о чем он еще не думал как следует, чего не понимал пока, но что непременно придумает, особенно если ему чуть-чуть это решение подсказать.
Подождав, пока эта троица удалится на достаточное расстояние, ректор снова обратился к Оле-Леху:
– Почтенный путешественник, как было заявлено в докладе декана, назначено расследование всех выводов, предложенных научному совету университета профессором Сиверсом. Если они будут найдены несоответствующими высоким требованиям науки, он будет отстранен от должности, и мы…
– По сути, мы его уволили, как ты и предложил, – быстро договорил за ректора декан Гарв.
– Разумеется, это было сделано в рамках научной честности и поиска безупречной истины, коих мы взыскуем по своим должностям и служению…
– Ему ничего не остается, кроме как доказать свою теорию, как он это назвал, чем-то более весомым, чем самодельной картой каких-то там северных диких мореходов, – снова вмешался декан.
Оле-Лех посмотрел на Тальду, тот все понял, чуть опустил глаза и тут же пошел следом за Сиверсом с его двумя утешителями. Ректор проводил их задумчивым взглядом, а потом спросил вдруг очень коротко:
– Деньги у тебя с собой, сэр рыцарь?
Оле-Лех потянулся к мешочку на поясе, но декан был более разумен, а потому высказался резковато:
– Нет, не здесь. Мы все же в университете, рыцарь, где все обо всем знают и все замечают, и это будет слишком… заметно. Уже завтра о нашей интриге станет известно последней студенческой прачке, если не всему городу. Нам следует пройти в кабинет почтеннейшего ректора.
– А заодно мы сможем и по стаканчику пропустить, чтобы отметить такую жаркую дискуссию, которой стали недавно свидетелями, – заговорил ректор по дороге, и теперь его никто не прерывал, потому что все было решено.
Вот и пришлось Оле-Леху отправиться с обоими почтенными учеными и преподавателями в кабинет ректора Субареца, где он, уже не опасаясь студенческих прачек, выложил на ректорский стол, на редкость обширный, из черного южного дуба и светлой северной березы, мешочек с золотыми. Ректор тут же, не считая, убрал деньги куда-то в ящик этого необъятного стола, причем с замками он возился так долго, что Оле-Лех понял: простому воришке делать с этим столом нечего, он поддастся взлому не легче иного ящика с казной, сделанного из лучшей стали.
Пить с ректором и деканом, которые были счастливы, по-настоящему счастливы тем, что пополнили кассу университета таким простым и бесхлопотным образом, он все же не стал. Ректор уже утомлял его, да и декану Гарву становилось неприятно его видеть как живое напоминание того, что он расправился с коллегой всего лишь за презренные деньги, хотя бы и за значительные деньги, которые позволят ему и ректору получать причитающееся жалованье в течение последующего полугода.
Поэтому рыцарь откланялся и вышел от университетских начальничков, взмахнув руками, словно стряхивал воду, как после значительной мускульной нагрузки. В архитектуре университетских коридоров и переходов, кажущихся бесконечными, он не очень хорошо разбирался, лишь чувствовал направление, куда следует идти, и потому немного заблудился, но все же вышел во внутренний дворик, из которого арочные ворота с какими-то грустными барельефами вывели его на улицу. Тут рыцаря неожиданно поймал какой-то студиозус, который смотрел все время почему-то на левый локоть Оле-Леха, и скороговоркой доложил:
– Этот твой… негр, сэр, передал, чтоб ты шел за мной. Они в кабачке «У трех сестер» засели, я провожу тебя, а потом и наши подтянутся, как договорено.
Он что-то еще говорил, но рыцарь уже не слушал, просто шагал за пареньком, удивляясь тому, как все здешние, даже такие вот недоросли, хорошо, хотя и немного грязновато, одеты, как они небрежно ходят и говорят, словно их никогда никто не воспитывал по-настоящему, как и положено – на плацу, в тренировочном зале, на ристалище, в духе подлинной дисциплины. Пожалуй, из таких вот ребят настоящих солдат получить уже невозможно, они слишком привыкли к свободе и разгильдяйству, необязательности и безответственности. Таким и оружие давать в руки бесполезно, они не поймут, какую это накладывает ответственность.
В кабачок они тем не менее пришли, и действительно, на вывеске были изображены три какие-то длинноволосые фурии, причем их улыбки, тщательно изображенные неведомым художником, больше походили на оскал. Юноша объяснил:
– Я туда пока не войду, сэр, мне приказано подождать наших, чтобы… Ну как твой негр просил, чтобы мы гомонили и продолжали смеяться, да?
Все-таки очень толково с этими ребятами поговорил Тальда, решил Оле-Лех. В кабачке было почти пусто, и были на столах скатерти – удивительнейшая штука, если вдуматься, ведь их нужно было стирать едва не за каждым посетителем, чтобы они не выглядели совсем уж неопрятно. В углу сидели три какие-то дылды с младенческими лицами, за другим столом хлопотала девица в почти белом фартучке, кокетливо обтягивающем ее бедра, но во втором зальчике, под окошком с улицы, сидела вся троица профессоров. Сиверс прятался в углу, ему и выбраться было невозможно, не подняв с лавки одного из своих друзей.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
