— смотреть за этим буйством? Да и есть там, в конце концов, кому этим заняться!"
Он огляделся. Храм стоит особняком, площадь перед церковью — кроме оцепленного солдатами участка — безлюдна. До ближайших домов метров двести — достать Августейшего можно, пожалуй, только из винтовки… А достать из винтовки не дадут — охрана наверняка уже в каждом окне! Да и толпа верноподданных пестрит жандармами… К тому же пропускали, что говорится, "поштучно", по проверке. Остается Лавренюк?
Он покосился на подполковника. Тот разглядывал внезапно притихших за спинами солдат людей: начался молебен, и, прислушиваясь к доносящейся из храма зычной молитве, толпа исступленно крестилась — многие со слезами на глазах.
Повернувшись к церкви, перекрестились и они — Лавренюк размашисто, умиленно…
— Господи! Какое чудо! Какая народная любовь! Боже милостивый! Как это правильно, как это верно, господа, — приехать на самый фронт, приехать к солдату, к народу! Нет, что ни говорите, а теперь нас ни за что не одолеть! Как один, будем драться до последней капли крови!
Драч неопределенно хмыкнул — не то соглашаясь, не то подтрунивая:
— Это уж точно, Павел Эдуардович!
А Листок вновь подумал: "Идиот! Кто ж ты все-таки такой — враг ли, истинный русский человек или просто лицемер и болван? Что ж, узнаем скоро, Павел Эдуардович, — дай только завершиться молебну…"
Молебен завершился минут через сорок. Еще через десять во вратах храма показался Государь Император — степенный, умиротворенный… И внезапно воздух взорвался истошным "Ура-а!" Вверх полетели шапки, людская масса заволновалась, заходила, угрожающе поползла на передние ряды, и солдаты, не сговариваясь, сцепились руками, чтобы сдержать рвущихся к монарху людей…
Царь от неожиданности остановился, с каким-то изумлением взглянул на толпу верноподданных и, вероятно от растерянности, стал смущенно подтягивать и без того туго натянутые на руки перчатки. Кто-то из свиты — в памяти ротмистра Листка отложилось, что обер-гофмаршал Императорского Двора Бенкендорф — выплыл из-за спины государя, что-то сказал ему, и Николай, косо взглянув на генерала, молча, вызвав новый взрыв всеобщего восторга, прошел к подъехавшему к нему автомобилю. Остальные также заторопились вслед за своим Императором.
Последним плюхнулся на сидение придворный историограф генерал Дубенский — в тот самый момент, когда под непрекращающийся рев толпы мотор самодержца рванул с места, ворвался в проход меж ожидавшей его казачьей конницы, и уже под ее охраной обе машины помчались вниз по направлению к Торговой улице. Впереди их ждали войска 1-го Кавказского армейского корпуса.
Все это произошло столь ошеломляюще быстро, что ротмистр Листок на какое-то мгновение позабыл о подполковнике. Вспомнил лишь, когда последний казак скрылся за поворотом улицы; взглянул на штаб-офицера и от изумления замер — по щекам Лавренюка вновь катились слезы…
* * *
В штаб вернулись разбитыми. Дежурный офицер выскочил из дежурки для доклада, но Воробанов отрешенно махнул рукой — после! В офицере Листок узнал старого знакомого — поручика Бакова, что дежурил в 156-м полку в день допроса армянина. Он кивнул ему.
В приоткрытой двери Листок разглядел и Рослякова и также подал знак — пока жди!
Воробанов, на ходу расстегивая ремни, первым вошел в приемную. Авилов и Грушевский встали.
— У вас все в порядке?
— Так точно, Ваше Превосходительство! — отчеканил Грушевский.
Воробанов угрюмо взглянул на штабс-капитана:
— Известий с Меджингерта нет?
Но ответил вновь Грушевский:
— Нет, Николай Николаевич!
Комендант метнул на него взгляд и, отвернувшись, раздраженно спросил штаб-офицера:
— Документы на подпись имеются?
— Так точно!
— Тогда зайдите. И вы, Павел Эдуардович — временно будете исполнять обязанности адъютанта… И никому не расслабляться! В том же составе едем на вокзал по прибытии Государя Императора. Думаю, часа через четыре.
Авилов, Листок и штабс-ротмистр Драч остались в приемной одни. Листок и Драч молча освободились от ремней и сняли шинели.
— Известия с Меджингерта все-таки были. Я связывался с Драценко, — сказал Авилов, подождав, когда офицеры развесят амуницию на вешалке. — Бехтерев, штаб-офицер для поручений при штабе Берхмана, как и ожидалось, вне подозрений. Грушевский, похоже, также… Какой-то долбаный службист сидел у аппарата как врытый! Даже, извиняюсь, по нужде не выходил… А что у вас, господа?
Листок прошел к дивану и, развалившись, пошарил в кармане папиросы.
— Черт его знает что… — проворчал он. — Ни малейшего намека! Растрогался от встречи Государя, как малолетняя барышня! Не знаю, что и думать…
— Даже слезу пустил! — подтвердил жандарм.
Они закурили.
— Получается, и Лавренюк чист? — мрачно спросил Авилов. — Может, и нет уже никакого агента? Может, Сивцов или эта Анна Калленберг и были тем, кого мы так тщетно разыскиваем?
— Однако, я уверен, что Сивцова самого прикончили! — буркнул Драч.
— А Калленберг никак не могла на глазах доктора зарезать "Петровича", а потом и его самого… — с желчью добавил Листок. — Нет, господа, главный Иуда еще здесь! И знаете, что я думаю? Ничего пока не произошло по одной только причине — никто еще в штабе не знает, что Анна Калленберг так и не дошла до турка. И значит, чертов агент — если он все-таки существует — все еще надеется, что Государя Императора перехватят по дороге в Меджингерт!
Авилов и Драч переглянулись.
— Хотите сказать, если Государь благополучно вернется в Сарыкамыш, то все еще может произойти? — осторожно спросил штабс-ротмистр.
Листок кивнул:
— Да, на вокзале, при проводах Императора в обратный путь.
— И вы по-прежнему считаете, что это Лавренюк? — спросил Авилов.
— Считаю!
Листок помолчал.
— К сожалению, у меня нет достаточных улик, но одно то, что этот господин был единственным, кто присутствовал кроме меня на допросе отравленного перебежчика, заставляет подозревать именно его. Именно он мог выпытать у Сивцова дату приезда Императора, и именно он имел возможность выкрасть его любимый кинжал. Да и жест умирающего доктора, который мы расценили как указание на аксельбанты Сивцова, мог означать значок выпускника Николаевской академии, коим подполковник и является…
Наступила тишина, которую через минуту нарушил штабс-ротмистр Драч:
— Это то, что вы хотели мне сообщить утром, на лестнице?
— Да. Не хватает для убедительности лишь одного…
— Кольца с ядом на руке подполковника… — задумчиво произнес Авилов.
— Вот именно! Никто не видел на нем серебряного кольца или колец, которыми отравили и армянина, и Сивцова. Правда, есть золотое! Может, у этого "гения шпионажа" яд в золотой оправе?
Штабс-ротмистр Драч привычно вытащил из кармана платок:
— Ну, допустим, что все это так, господа… Однако что вы намерены предложить, Алексей Николаевич? Не допустить Лавренюка к проводам Императора? Но если он и агент, то не самоубийца, чтобы стрелять в Государя на глазах у всей армии…
— А нам только это
