Получилось некоторое недоразумение по поводу того, из какого же ведомства Филби ушел в отставку. Поскольку в официальных заявлениях говорилось только о его отставке из «иностранной службы», все считали, что в СИС он остается. Выражение «иностранная служба» было использовано вместо «СИС», которая официально не существовала. Справедливо то, что Филби оставался в списках сотрудников СИС, поскольку «попав однажды в СИС, человек всегда оставался в рядах разведки». Частично это справедливо и потому, что существовала практика держать подозреваемого сотрудника в кадрах разведки до пяти лет, так как нередко требовался такой срок, чтобы собрать доказательства и возбудить дело.
Дело Филби не создавало впечатления, что он останется на свободе достаточно долго, чтобы получить все причитающиеся ему деньги. МИ-5 сдаваться не собиралась и в ноябре 1951 года пришла к выводу, что у нее достаточно данных, чтобы посмотреть, как на них сумеет
ответить Филби. Преследовалась также цель проверить, как выглядели бы в суде их обвинения и его защита. Поэтому с Филби намеревались сыграть опасную для него игру. Его вызывали в Лондон из Херонсгейта, Херт-фордшира, где он проживал в недавно снятом доме, чтобы предстать перед инсценированным судом по обвинению в измене.
ГЛАВА XIV. ГУВЕР ВМЕШИВАЕТСЯ НЕУДАЧНО. ФИЛБИ ОПРАВДЫВАЮТ
В ноябре 1952 года в штаб-квартире британской контрразведки МИ-5 в Леконсфилд-хаусе на Курзон-стрит состоялся так называемый показной суд над Филби. Филби имел полное право отказаться участвовать в нем, так как МИ-5 не могла по закону заставить его это делать. Однако он решил, что наилучшим способом сохранить контакт со своей службой является проявление с его стороны готовности к сотрудничеству, желания внести ясность в дело Берджесса — Маклина. Для ведения дела, которое МИ-5 назвала «судебным расследованием», был назначен Хеленус Мильмо, королевский советник и судья, который во время войны работал следователем в МИ-5. За свои грубые авторитарные методы он получил прозвище «давильщик». Он пытался силой вынудить Филби к признанию своей вины.
С самого начала стало ясно, что этот метод не сработает. Чтобы загнать свою жертву в угол, Мильмо без остановки задавал вопросы, на которые требовал немедленных ответов. Для замедления хода допроса и сведения его к удобной для себя форме Филби прибегнул к перемежающемуся заиканию (что с ним иногда случалось). В 1968 году корреспондент газеты «Санди таймc» беседовал с присутствовавшим на допросе сотрудником МИ-5, который дал пример такого гипотетического обмена репликами между Филби и Мильмо, приводившего последнего в ярость.
Мильмо. В тот день была хорошая погода?
Филби. Да.
Мильмо (атакуя). Откуда вы об этом знаете?
Филби. Тогда б-б-б-была температура около д-д-д-д-двадцати пяти градусов, как мне к-к-к-кажется. Д-д-д-д-дул слабый ю-ю-южный ветер. Я д-д-д-д-думаю, мл о такой д-д-день можно назвать х-х-х-хорошим.
Как мы отмечали в своей статье в 1968 году, «заикание может не только деструктивно сказаться на ритме и напряженности любого разговорного диалога, каким является и перекрестный допрос, но и вызывает определенную, хотя и иррациональную симпатию или, по крайней мере, непроизвольное сострадание со стороны даже враждебно настроенных слушателей».
Мы пришли к выводу, что Филби одержал легкую победу над Мильмо, и процитировали слова одного присутствовавшего на допросе адвоката: «Выглядело так, будто глупейший в мире человек допрашивает самого умного».
Оглядываясь назад, можно сказать, что такой вывод слишком суров. С одной стороны, бывший сотрудник МИ-5, с которым я беседовал в 1984 году, заявил, что, хотя в ходе «судебного расследования» не было выявлено достаточно доказательств для возбуждения против Филби судебного дела, «ни один сотрудник, присутствовавший на допросе, не сомневался в его виновности». И сам Филби в Москве жаловался на то, что из сообщений об этом процессе складывалось впечатление, что он слишком легко вышел из расставленной западни.
«Было не совсем так, как вы это описали, — сказал Филби. — Во вступлении к вашей книге Ле Карре утверждает, что, судя по организации суда, он был не более чем фарсом. Что он говорит? Послушайте: «Опытный следователь никогда не конкретизирует обвинений, никогда не раскрывает масштабов своей осведомленности, никогда не создает для подследственного безопасных и комфортных условий, выражавшихся в том, что Филби сопровождали поддерживавшие его бывшие коллеги, и не проводит расследования в присутствии компетентной и осведомленной аудитории». Ну, во-первых, меня не сопровождал ни один мой коллега, который поддерживал бы меня. Аудитория была откровенно враждебной. Не забывайте, что за спиной у Мильмо была очень успешная карьера во время войны, и ему помогал чрезвычайно способный молодой сотрудник МИ-5. Оба вели себя враждебно по отношению ко мне. Я не знаю, кто снабдил вас такой информацией, но я всегда считал, что ход допроса был разработан в другом месте, поэтому вы можете перепроверить мои слова.
Вы должны понять необычность дела. В течение один-наддати лет я работал в СИС по контрразведывательной линии. Дела я знаю во всех подробностях. Мне известны все тонкости процедуры. Как мог Мильмо сформулировать обвинения, которые я не мог бы предусмотреть заранее? Как он мог обнаружить какую-либо осведомленность, о которой мне было неизвестно? Конечно, у него была пара неожиданных для меня моментов, но ничего опасного для меня в них не было.
Далее, очень трудно ответить на вопрос, правильно ли сделало руководство МИ-5, столкнув меня с Мильмо. Контрразведке, очевидно, было известно, что я во всеоружии встречу это испытание. Я детально, до малейших подробностей изучил дела. Я хорошо знаю процедуру «судебного расследования». Неизвестным фактором были мои нервы. Они, очевидно, надеялись, что я сломаюсь под градом вопросов Мильмо, или, по крайней мере, он в достаточной степени «размягчит» меня перед тем, как я попаду в руки опасного Скардона (Уильям Скардон, работавший в военное время следователем в МИ-5, который позднее «расколол» Фукса). Как я и ожидал, мои нервы выдержали. Но если бы случилось обратное, действия властей были бы оправданны».
Я спросил Филби, какие неожиданные моменты возникли в ходе допроса и как он с ними справился. «Относительно молодого английского журналиста, якобы посланного русскими в Испанию, Кривицкий когда-то заявил, что перед ним фактически была поставлена задача убить Франко. Я не знаю, почему Кривицкий так сказал. Во всяком случае, Мильмо орал: «Вас посылали в Испанию убить Франко, не так ли?» Я ответил: «Учитывая, что русские могли использовать массу людей, чтобы совершить покушение на Франко, думаете ли вы, что они выбрали бы для этого именно меня?» По своему смыслу предложение было настолько абсурдным, что для каждого из присутствующих это было ясно.
Больше всего меня беспокоила возможность появления в ходе допроса каких-то новых сведений обо мне, сведений, которых не было в делах. Наконец они появились: радиосвязь».
Филби имел в виду контроль со стороны МИ-5 радиосвязи между посольством СССР в Лондоне и Москвой во время предательства Волкова и расследования по делу «Гомера». Радиопередачи советской разведки ежедневно перехватывались и полностью записывались в основном для последующей работы над ними криптоаналитиков.
Если даже код в то время не поддавался расшифровке, ситуация могла совершенно неожиданно измениться. Простой объем радиосвязи говорил контрразведывательной службе об интенсивности работы советской разведки.
По записям радиопередач советского посольства в Лондон МИ-5 установила, что через два дня после поступления материалов на Волкова в Лондон объем радиообмена между Лондоном и Москвой резко подскочил. Когда измеренный до секунды объем этих радиопередач сравнили с объемом радиосвязи между Москвой и Стамбулом, начавшейся несколько часов спустя, то цифры почти совпали. МИ-5 пришла к заключению, что, когда власти в Лондоне были возбуждены по поводу содержания материалов Волкова, советское посольство было тоже чем-то очень взволновано, и о своем беспокойстве оно информировало Москву. Москва в свою очередь передала это загадочное состояние в Стамбул.
МИ-5 пришла к следующему выводу: «Узнав о деле Волкова, Филби обо всем проинформировал своего лондонского оперативного руководителя. Он радировал в Москву, а Москва передала информацию в Стамбул, чтобы перехватить Волкова». Теперь мы знаем, что было правильное предположение. Но предположение это еще не доказательство. Не являлся доказательством и тот факт, что был примерно такой же скачок в объеме радиосвязи между Лондоном и Москвой после того, как Филби был официально поставлен в известность о расследовании по делу «Гомера». Однако все это дало в руки Мильмо дополнительные аргументы, чтобы попытаться «расколоть» Филби.
