Едва не подвывая от резкой обжигающей боли, я сцепил зубы и наложил ладонь на рану. Между пальцами сразу же потекла кровь, но боль стихла. Я наслаждался таким счастьем, это же рай – когда нет боли, что мы за скоты – не ценим такое состояние наших тел, сбоку послышалось удивленное восклицание Сигизмунда. Между пальцами у меня уже не кровь, даже не густеющая кашица, а сухие струпья, корочки, похожие на перелинявшие коконы бабочки.
Отнял руку, теперь уже вскрикнули не только Сигизмунд, но и Гунтер с Ульманом. На месте кровавой раны разлегся безобразный багровый шрам, пульсирующий, вздутый, с узловатыми краями, но всего лишь шрам.
– Как? – прошептал Гунтер. – Как?.. Ваша милость, вы же паладин!
– А я справедливый паладин, – ответил я. Поднял руку, подвигал, в плечо еще отдает при резких движениях, но терпеть можно. – Я даже к себе справедливый, ибо свою жизню тоже ценить надо. Я что, не человек?
– Человек! – заверили все в один голос, а скрутивший рыцаря стражник добавил уважительно: – Еще какой!
– Ну вот, так что имею право полечить и себя.
Сигизмунд смотрел с великим изумлением, но молчал. Взятый в плен рыцарь уже пришел в себя, с трудом поднялся, шатаясь, связанные руки мешали, оттягивая плечи назад. Глаза с гневом и ненавистью уставились на меня.
– Что за дьявол?.. Откуда вы?..
Я указал на огромное дерево посреди деревни, ветви раскинулись широко, густая тень, пара бревен внизу, здесь летними вечерами любят посидеть старые и молодые, поперемывать кости, попеть, посплетничать.
– Повесить!
Короткое слово упало, как топор палача. Рыцарь даже не понял, не поверил, Гунтер и Ульман тоже замешкались, а жители деревни были заняты тушением пожара. Сигизмунд один осмелился переспросить:
– Повесить?.. Его?
– Да, – отрубил я. Бешенство еще бурлило и клокотало, я видел, как приподнялась та женщина, которую выволокли первой, торопливо оправляет задранный подол, на правой щеке громадный кровоподтек, как в страхе и со слезами вторая пытается отцепить мертвую руку, пальцы окоченели на косе, из дома выбежал зареванный мальчишка и бросился помогать. – На террор – антитеррором на самой заметной ветке!
Все еще нерешительно пленника подняли, поволокли к дереву. Стражник встал на седло, умело привязал веревку, сделал петлю. Рыцаря подтащили ближе, он смотрел выпученными глазами, поверил наконец, завопил:
– Вы с ума сошли!.. Я – Генрих Гунландский!..
Стражник покосился на меня, я сделал рукой движение вверх. Он понял правильно, вопросительно посмотрел на Гунтера, его непосредственного начальника, и второго стражника. Тот уже с седла своего коня ухватил пленника за волосы, другой рукой за плечо, Гунтер поддержал снизу. Так приподняли на коня, стражник с ветки дотянулся вниз и набросил петлю на шею этого Генриха да еще и Гунландского. Тот задергался, завопил еще громче:
– Выкуп!.. Мой отец любой выкуп…
Подбежал толстый священник, похожий на шарпея. В глазах плескалось целое море ужаса, отвращения. Толстая морда в складках волновалась, складки наползали одна на другую, громоздились валиками. Он воздел крест, завопил, задыхаясь, еще издали:
– Милосердие!.. Милосердие!
Я спросил зло:
– Милосердие?.. А как же справедливость?
Он прокричал исступленно, визгливо:
– Милосердие выше справедливости!..
– Ерунда, – отрезал я. – Вместо того, святой отец, чтобы защищать насильников, вы лучше занялись бы своим прямым делом: ведьм жгли бы и топили в озерах, еретиков изобличали, дыбу апгрейдили бы, а то стыд какой, а не дыба…
Я кивнул Гунтеру, он, похоже, как и все остальные, все еще не верил, что это всерьез, но увидел мое злое лицо, толкнул коня. Конь пошел боком, тело пленника соскользнуло и тяжело закачалось в воздухе. Он хрипел, дергался, ветка раскачивалась и трещала, я опасался, что переломится, тогда придется пощадить, таковы обычаи, но ветка покачалась и застыла, по мере того как повешенный перестал дергаться и тоже застыл.
Я посмотрел по сторонам. Пожар загасили, вокруг нас на отдалении встревоженные жители. Смотрят исподлобья, настороженно, как будто мы, разгромив насильников, сами бросимся тут же насиловать сами. Правда, Гунтера здесь как будто знают… Растрепанных женщин увели в дом, из оконных проемов высовываются лохматые, как у сенбернаров, головы детишек.
Сердце мое все еще стучало громко и сильно. Не скажу, что такое уж большое преступление, что женщину потрахают, как будто для нее это впервой; я пришел из мира, где это плевое дело, но сейчас сердце стучит зло, я готов убивать всех насильников… черт, это что, навязанная мне паладинность шевелится?
Моя рука указала на дерево, я сказал громко:
– Правосудие свершилось!.. Эта деревня под моим покровительством. И все люди – тоже. Если у вас жалобы, просьбы, то не ждите, когда я или мои люди появимся здесь. Вы знаете дорогу к моему замку. Я, Ричард Длинные Руки, овладел замком Галантлара, а его самого… сместил. Отныне я здесь хозяин. Судья, прокурор, адвокат и палач. Ну, работу палача могу уступить, но все остальное – решаю я! Запомнили?.. А теперь, если есть какие-то жалобы, выкладывайте, мы едем обратно.
Все молчали, ошеломленные, стражник слез с дерева, приблизился, ведя коня в поводу, что меня удивило, а потом понял, что так больше годится для просителя.
– Ваша милость, – сказал он с поклоном, – если вы так добры, то примете во внимание в своей непонятной милости, что мужа этой женщины серьезно ранили. Он не сможет пару недель не то что выходить на работы, но даже не встанет с постели…
В наступившей тишине я посмотрел в его открытое хмурое лицо, скользнул взглядом по лицам застывших крестьян. Да, все верно, в этом мире юристов нет. Все по всем понятным законам Добра и Зла. Никакого тебе формального зачитывания прав, я – судья, прокурор, адвокат и палач.
Пальцы нащупали мешочек с золотыми монетами. Я выудил одну и швырнул по высокой дуге. Стражник поймал, но смотрел на меня с ожиданием.
– Возмещение, – объяснил я. – Позаботься, чтобы лекарь сделал все, понял? И чтоб семья не нуждалась, пока он не приступит к работе.
Стражник поклонился, на лице промелькнуло удивление, но тут же согнал, и, когда распрямился, лицо было бесстрастным.
– Будет сделано, ваша милость, – сказал он. Наконец-то посмотрел на монету, брови полезли на лоб, он проговорил, запинаясь: – Похоже, ваша милость не знает вообще других монет, помимо золотых… да и вообще… Тут и другой был ущерб, здесь хватит на возмещение… еще как хватит… На всю деревню хватит.
Я кивнул Сигизмунду:
– У тебя все в порядке?
Он наклонил голову, глаза сердито и возмущенно блистали.
– У меня да, монсеньор!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
