французские платья.
Хоуп в коже Домны спросила Хозяйку, почему перенесли свадьбу. Та осторожно посмотрела на мужа, потом на Дочь хлебного капиталиста и совсем тихо сказала, что Хлебный капиталист велел сейчас ехать продавать хлеб, хотя обычно ездили позже. Хоуп в коже Домны спросила Хозяйку, когда Рисующий сын поедет в Италию. Та ответила громче и злее, что не поедет, потому что Хлебный капиталист не отпускает. Богатый работающий отвлекся от разговора и спросил жену, чего она там болтает (он сказал что-то вроде «освободила свой язык», у Хоуп в коже Домны в словарном дневнике было записано это выражение). Когда он снова перешел в разговор, Хоуп в коже Домны тоже тихо спросила, чего они не откупаются, раз богаты. Песня сменилась на другую, веселее. Дочь хлебного капиталиста ушла к детям смотреть их странные для нее, другие куклы и игрушки. Жена богатого работающего, чуть начиная плакать и одновременно подпевая, ответила, что Хозяин не отпускает их никого за любые деньги. Хочет, чтобы Богатый работающий все продолжал зарабатывать ему деньги. Половина богатства Хлебного капиталиста – а может, и больше – от Богатого работающего. Не отпускает… А так бы давно переехали в город, построили дом на Большой реке, записались бы в торгующих, получили Пропускные документы. Жена богатого работающего, добавляя в свои фразы слова из веселой звучащей песни, добавила, что все из-за зависти, что Хлебный капиталист завидовал всегда большой и счастливой семье Богатого работающего, его таланту к хлебу и деньгам (Хоуп в коже Домны знала слово «та-лант»), а главное – тому, что у него сыновья, все здоровые и красивые. Они посмотрели на Дочь хлебного капиталиста, которая крутила катушку ниток на прялке, думая, что это игрушка. «И забрал единственную дочку – не дает видеться, а ей скоро надо замуж», – совсем прошептала Жена богатого работающего, уже не пытаясь петь. Хоуп в коже Домны спросила тоже шепотом, какую дочку. Жена богатого работающего сказала, что их дочь Клавдия уже десять лет живет в доме-гнилом-каравае в качестве домашней работающей и семью уже забыла. Хоуп в коже Домны вспомнила, что Клавдией зовут ту самую приставленную к ней Домашнюю работающую.
Возвращались назад в полуоткрытой, очень хозяйской коробке на колесах. Их накрыли одеялами, вымытую и почти высохшую одежду завернули с собой и дали пирогов. Коробка на колесах отапливалась установленной где-то внизу печкой. Крыша коробки на колесах выдвигалась далеко вперед, чтобы защитить пассажиров от дождя. Управлял лошадьми Рисующий сын. Дочь хлебного капиталиста дремала. В руках у нее сидела кукла из соломы, деревяшек и тряпок, которую ей подарили женщины семьи Богатого работающего. Рисующий сын обернулся и спросил у Хоуп, правда ли она переплыла океан. Она ответила, что да. Он спросил на чем. Она ответила, что на корабле. Он спросил, что она видела. Хоуп в коже Домны сказала, что много-много тяжелой воды, заливающей горизонт, и огромного октопуса с грустными глазами. Она не знала слова по-русски и так и произнесла – «октопус». Рисующий сын спросил, про осьминога ли она – зверя с круглой головой и руками-хвостами с присосками. Хоуп ответила, что да. Рисующий спросил, почему тот не съел или не потопил корабль. Хоуп в коже Домны подумала и ответила, что, наверное, не захотел.
Пестрый вихрь встречал их так, будто они вернулись из мертвых. Воем, плачем, поцелуями (целовали не Хоуп в коже Домны). Дочь хлебного капиталиста Вихрь унес мыть, греть, растирать ноги, обмывать, кормить. На Хоуп в коже Домны Вихрь смотрел злобно. Деревянную куклу выкинули – Хоуп в коже Домны подобрала ее. Среди пестроты была Клавдия, Хоуп в коже Домны теперь специально вытаскивала ее взглядом из Пестрого вихря. Та то ли почувствовала внимание, то ли обиделась из-за Дочери хлебного капиталиста, но с того дня к Хоуп в коже Домны приставили другую домашнюю работающую. А Хлебный капиталист только спросил, вкусно ли их кормили за столом Богатого работающего и как везли обратно. Хоуп в коже Домны ответила, что вкусно и что обратно в отапливаемой полуоткрытой коробке на колесах вез Младший сын богатого работающего. Хлебный капиталист недовольно сдвинул кожу нижней части лица к носу.
Хоуп в коже Домны смотрела на деревянную куклу и писала несколько текстов в столбик про семью Богатого работающего, многоголовые механические часы, его Рисующего сына, портрет богатой работающей пары с караваем и курицей, деньги, которые не всегда дают свободу, Клавдию, которую заставили забыть свою семью, живущую в получасе ходьбы.
Через неделю Дочь хлебного капиталиста рассказала по памяти перед отцом семь предложений из большого английского романа. Хлебный капиталист был счастлив. Потом не просто ели обед, а будто праздновали. Хоуп в коже Домны чувствовала, что Хлебный капиталист понимает, что с этой учительницей-компанией у его дочери происходит прогресс. Когда принесли круглые солнечные хлебные тряпочки, Хоуп в коже Домны заговорила про то, что всё не может забыть картины, которые видела в доме Богатого работающего, что такого уровня рисование она видела только в галереях Америки и русского Главного города (врала – смотрела на них только в перерисовке на страницах книг, тут же, в библиотеке Жены хлебного капиталиста, и в библиотеке последнего бывшего Хозяина), добавила, что у Рисующего сына серьезный та-лант и он прославит хлебную землю и Хлебного капиталиста. Кожа лица того сделалась цвета ма-ли-ны (Хоуп в коже Домны считала, что это очень красивое слово). Он принялся кричать и спрашивать, нажаловалась ли ей семья Богатого работающего? Хоуп в коже Домны хотела ответить, но он продолжил кричать, что она иностранка и ничего не понимает про то, как тут все устроено и какие тут люди. Дочь хлебного капиталиста и домашние работающие приужахнулись.
Хлебный капиталист кричал, что семья Богатого работающего гни-ла-я (Хоуп в коже Домны тоже уже записала это слово). Знает ли она, как началось его, Богатого работающего, младшего сына работающей семьи, богатство? Он нарочно оставил пьяного своего старшего брата в снегу замерзнуть до смерти. И дом, и куски хлебной земли, принадлежащие тому по старшинству, достались младшему. И все знают об этом. И семья старшего брата живет с ними в одном доме на их содержании. Хлебный капиталист кричал, что семья эта гнилая и хитрая, гнилая и хитрая. Что он спас от их влияния Клавдию. Что Богатый работающий подговаривал на восстание работающих людей и медведей. Восстание – заразная болезнь – может начаться, испортить всю страну. Хоуп в коже Домны увидела в глазах Хлебного капиталиста тот же страх, что торчал в глазах Принцессы и бывшего Хозяина Домны, когда они говорили про восстания. Хлебный капиталист
