Убедившись, что в мою сторону никто не смотрит, я тихонько опускаю ступню в ванну – и что-то пронзает мою ногу изнутри, как вирус бешенства, стремительно атакующий централь нервную систему.
Наверное, это очень неприятно. Но я в Японии, и значит должна быть дисциплинированной. У меня есть лицо, и я не могу потерять его, попятившись назад, – пусть даже никто меня не видел. Потихоньку, дюйм за дюймом опускаюсь в дэнки фуро – так осторожно, что смертоносные барашки даже не колышутся. Как хорошо, что я не мужчина и между ног у меня нет сверхчувствительных мест!
Проходит вечность, и вот пора выходить. Жду, пока все не выйдут из комнаты, чтобы можно было дать себе волю, выскочить из ванны, как ошпаренная, завопить… Вопить получается, а вот выскочить – нет. Я не могу сдвинуться с места. Ноги как будто уснули. Это даже не судорога – они просто выключились, как свет.
Наконец удается приподняться на руках и на манер тюленя проползти до душа на животе. За мной тянется мокрый скользкий след. Электрические разряды бегут по пятам, как выводок голодных пиявок. Облокотившись о стену, жду, когда организм вернется к жизни. Потом одеваюсь и вываливаюсь на улицу. Я выгляжу точь-в-точь как пьяный токийский бизнесмен, отключившийся в электричке после гулянки по барам.
ГЛАВА 18
Я стою на бульваре Тэрамати в Киото… или мне кажется, что это бульвар Тэрамати… В поисках знаменитого магазина японской рисовой бумаги я болтаюсь по одним и тем же улицам уже целый час. Такое чувство, что номера домов здесь расположены в произвольном порядке, как фишки для бинго. С каждым шагом я закипаю от злости.
Из метро выходят 6 бизнесменов и шагают в моем направлении. Большинству из них под 40, одеты, как близнецы, в совершенно одинаковые костюмы и черные ботинки. Группу возглавляет седовласый начальник, а позади семенит совсем молодой парень – мальчик на побегушках, в чьи обязанности входит покупать билеты на метро и следить, чтобы у старших не кончились сигареты. Я жду, пока процессия не поравняется со мной, и храбро преграждаю бизнесменам дорогу.
«Пожалуйста, простите за беспокойство», – начинаю я на почтительном японском. Бизнесмены тут же сбиваются в кучу, как стая пингвинов. Молодой парень, кажется, знает, о каком магазине речь. Он оборачивается, указывает в том направлении, откуда они только что пришли, и принимается объяснять дорогу, сосредоточенно нахмурив лоб. Его коллеги переговариваются и кивают головами. Но тут вдруг вперед выходит босс. Все расступаются перед ним. Я точно знаю, что он даже не слышал мой вопрос.
«Я ищу магазин Камидзи Какимото, – продолжаю я, – где находится маленькая бумажная лавка».
И тем не менее он решительно берет у меня карту, минутку держит ее в руках, а потом наугад тычет пальцем куда-то в восточную часть города в 10 кварталах отсюда. Парень, что первым указал мне дорогу, смотрит на карту и совершенно автоматически, как стрелка компаса, разворачивается на восток и показывает туда. Вместо радостной улыбки на лице вдруг появляется застывшее выражение, как будто у него запор. Коллеги сперва начинают перешептываться, но вскоре замолкают и все, как болванчики, принимаются кивать головами.
Мне жарко, я устала и несу тяжелый рюкзак, но эти шестерки нарочно посылают меня не в ту сторону, лишь бы угодить своему напыщенному боссу! Я просто в бешенстве, но все же киваю, улыбаюсь и рассыпаюсь в благодарностях, а сама притворяюсь, что изучаю карту и жду, пока они не скроются за углом, – не могу же я проигнорировать их совет в их же присутствии. Перед самым углом молодой человек оборачивается и смотрит на меня. Я улыбаюсь. Он кивает головой, но не улыбается в ответ.
«Такой же, как и они все», – ставлю я безжалостный диагноз.
Дождавшись ухода несчастных врунов, я беру рюкзак и иду к метро. Внутри все просто кипит от негодования. Неужели они не знают, каково это – оказаться в чужом городе совсем одной, не зная дорогу? Прошагав полквартала, я уже чуть не плачу от жалости к себе. И тут вдруг из-за угла выглядывает тот самый юноша. Прижавшись к стене, он лихорадочно озирается по сторонам. Небось сказал своим старшим, что у него закончились сигареты, и тайком вернулся. Увидев меня, он улыбается с явным облегчением и тычет в ту сторону, куда и в первый раз. Я киваю. Он показывает 3 пальца – 3 квартала – и демонстрирует жестом налево.
Я справляюсь в нужную сторону. Юноша кивает и широко улыбается. Отвернувшись всего на секунду, я оборачиваюсь, но его уже нет.
Домой я прихожу, нагруженная свертками васи, и тут же принимаюсь за изготовление самодельных открыток для тех, кто согласился участвовать в моем фильме У меня осталось всего 5 месяцев, и я решила целиком посвятить себя съемкам. Может, хоть так мне наконец удастся найти то, что я искала?
Но если бы не было этих 6 месяцев в Фудзисаве, я бы тоже многого не узнала.
Теперь я умею контролировать свои жесты и речь (последнее удается не всегда). Я научилась общаться без слов в конфликтной ситуации, как это делают японцы. И мне удалось приподнять маску, которая скрывает от посторонних настоящее лицо Страны восходящего солнца. Здесь как бы существуют 2 параллельных мира, и настоящий всегда у тебя перед глазами, только увидеть его не каждому дано.
Но в глубине души я понимаю, что ничего бы не добилась без помощи Морита-сан. По меньшей мере раз в неделю я посылаю ей письмо на адрес информационного центра в Киото. И каждый раз не знаю, какое бы оправдание придумать: «Извините за беспокойство…», «Обещаю, это в последний раз…». Каждый раз я пишу это искренне, но никогда не выполняю обещание. Она же обзванивает для меня всевозможные организации, знакомит меня с буддийскими монахами и владельцами скотоводческих ферм. Ее репутация и репутация ее фирмы теперь зависит от моего поведения. Благодаря Морита-сан я попала на курсы каллиграфии, прокатилась на пожарной машине и на паровозе. Но больше всего я благодарна ей за то, что она в меня верит.
В электронном ящике новое сообщение: Морита-сан нашла мне семью краболовов. В Симоде у них небольшая гостиница, и они согласились взять меня на рыбалку. Пора собирать вещи.
Семья Хоуэй – краболовы в 4-м поколении. Рыбалка у них в генах: кому лень вставать ни свет ни заря и выходить в ледяной океан, тот работает в рыбном магазине, на рыбном заводе или в суши-баре.
У деда курчавые седые волосы. Лицо потемнело и ссохлось от многолетнего пребывания на солнце, воздействия соленого воздуха и дизельных паров. Толстые щетинистые брови чуть тронуты сединой. Дед себе на уме, любит притворяться, что туговат на ухо, чтобы не принимать участия в семейных разговорах.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
